Воскресенье

И все ахали от восхищения, но и задумывались: не готовят ли ее к необходимости лечения в Ялте, куда Яша ежегодно отбывал сам, оставляя Софу на страже добра. Раз в год Яша уезжал лечиться. На 24 дня, как положено. И если вы думаете, что бабушка всегда мечтала о карьере сторожа, то вы глубоко ошибаетесь. Но… Или Яша умел расписать «прелести» ялтинского санатория для больных туберкулезом, но тогда почему и в Моршин, и в Трускавец он тоже — только сам? Или Соня все-таки понимала, что и ему нужен человеческий отдых от всех этих планов, шкловеров, вечерней школы, в конце концов — от семьи? От солнышка-мамочки-рыбки. От самоей себя, наконец. Или меня не решалась оставить на произвол судьбы, то есть на маму? Или все-таки добро? Короче говоря, Соня оставалась, а Яша уезжал сам, и что происходило и могло случиться за это время, одному богу известно. (Нет, хорошо, что ни в каких Яшиных документах — ни в грамотах, ни характеристиках — об этом не написано. Хорошо, что ни мама, ни дядя, даже если и знали о чем-то таком, — умолчали, рассказывать не спешили. Но дело не только в пиетете. Знаете, почему еще «хорошо»? Можно самому додумать. Дописать, так сказать, картину так, чтобы… Короче говоря, воскресить.) Итак, после отпуска Яша насвистывал и напевал. Что-нибудь в отличие от Сони легкое, из оперетты или Вертинского. Само по себе это не наказуемо. Но если сопоставить или, как говорила Таранова, принять в расчет слова 76