Игумения Руфина (Кокорева) ти, распорядилась привезти в госпиталь святыни, а также завещала мне и своей келейнице инокине Евтропии: „Смотрите, сестры, буду умирать, чтобы святыни обязательно были около меня“. Так и вышло, что мы об этом забыли, а матушка нам напомнила. Всю первую ночь матушка горячо молилась. В своих молитвах она вспоминала сестер, знакомых, называла по именам. Просила не нарушать тишину, чтобы можно было спокойно молиться, читала псалмы, молитвы, призывала на помощь Царицу Небесную, целовала у себя на груди крестик. Глаза ее от слабости были открыты день и ночь. Мы часто слышали ее последние слова: „Господи спаси. Господи помоги. Царица Небесная возьми мои руки, дай мне Твои руки…“. Она часто называла мое имя, вспоминала отца Петра (своего духовника), многих монахинь и сестер обители, игумению Цецилию и многих других. Она очень жалела какую-то Веру, за которую долго молилась, и просила также накормить голодного, одеть и обуть его. О ком именно шла речь, установить так и не пришлось. Но забота НАКОРМИТЬ ГОЛОДНОГО, ОБУТЬ И ОДЕТЬ не оставляли ее и на ее смертном одре. Такой она была в жизни. Бывало, в день своего ангела получит много подарков, которые с успехом можно было использовать или лично для себя, или употребить на нужды обители, так нет, подарков этих хватало на один, много на два дня, всё раздаст матушка со словами: „Им нужнее“. А раздосадовавшись на мои упреки, бывало, ответит: „Я знаю, что делаю“. На второй день епископ Иоанн рано утром посетил матушку и спросил ее о здоровье. Матушка ответила ему тихо и слабым голосом: „Я чувствую себя плохо…“. <…>
701
Владыка Иоанн причастил матушку. В пятницу утром, то есть 14[-го] числа, я отдала распоряжение привести в госпиталь всех сестер и детей-сирот проститься с матушкой. Все мы были в безутешной скорби. Не было слов выразить наше скорбное состояние при страшной мысли потерять драгоценного для нас человека. Матушка лежала, не двигая рукой. Все со слезами подходили к ней, целовали в последний раз руку у еще живой матушки. Матушка уже начала тяжело дышать, но, несмотря на это, она по-прежнему продолжала молиться и креститься. Наступали последние часы. Приближались страшные минуты, не для матушки, а для нас, оставшихся в сей юдоли плача и невзгод. Сознание приближающегося конца ее очень нас мучило и временами повергало нас в величайшее уныние. Жизнь любимого существа кончалась. Перед нами лежал тернистый путь… Путь креста… Огонек, казавшийся неугасимым, медленно угасал. В половине шестого утра я позвонила к Владыке. Он тотчас же приехал и причастил матушку и поздравил ее с принятием Святых Таин. Матушка его поблагодарила. Днем епископ Иоанн вновь навестил матушку и стоял около нее два с лишним часа… <…> Мы все стояли и горько плакали, как отец Илия читал отходную, а сестры по очереди читали каноны, акафисты. Матушка каждое слово повторяла или произносила вперед следующие слова и даже поправляла ударения, если таковые произносились неправильно. Мы видели, как у нашей любвеобильной матушки начинала синеть левая рука до локтя, но ногти были не синие.