МЕДИОЛОГИЯ РАЗРЫВА: ТРИ ПАРАДОКСА ДИСКОММУНИКАЦИИ Лидия Стародубцева Как известно, в Рождество 1882 года почти ослепший, страдающий невыносимыми головными болями Фридрих Ницше оказался обладателем Ÿигольчатого шара¡ – печатной машинки модели Writing Ball, изобретенной датским ученым Расмусом Маллинг-Хансеном, что, как заметил немецкий медиа-теоретик Фридрих Киттлер, радикально изменило стиль письма Ницше: отточенность афоризмов заменила аргументы, игра слов – размышления, стиль телеграммы – риторику1. Возможно, именно невинная шутка Ницше о том, что отныне он мыслит не один, а вместе со своей печатной машинкой2, и породила тот шлейф культурных оттисков, следов и отпечатков, из которого соткана теория медиа: от беньяминовой Ÿауратичности¡ и маклюэнового Ÿрасширения¡ до Ÿоптических медиа¡ Киттлера и вложенных друг в друга Ÿмедиасфер¡ Дебре. С тех пор как канадский Ÿрыцарь медийного образа¡ донельзя распахнул семантические границы понятия Ÿмедиа¡, последнее никак не укладывается в прокрустово ложе редукций вроде Ÿсредства массовой информации¡ или Ÿтехнический канал, при помощи которого послание передается от отправителя к получателю¡. Полисемантическая открытость, эпистемическая всеядность и онтологизация концептов Ÿмедиа¡, Ÿмедиация¡, Ÿмедиальное¡ как своего рода метапонятий, вмещающих в себя размытое множество фигур универсального посредничества, таит угрозу их вырождения в очередные пустые концепты. Должно быть, на излете столетия, тщетно выдававшего себя за Ÿвек диалога и коммуникации¡, повсеместная экспансия многоликого Протея медиа-теории, которая без устали забавлялась игрой самономинаций – от незамысловатых ŸMedia Studies¡ и ŸMedienwissenschaft¡ до претенциозных Ÿмедиологии¡, Ÿмедиа-антропологии¡ и Ÿмедиа-философии¡, – была вполне оправдана мыслительным упрямством поиска ответов на взрыв Ÿинформацион1
Приведем в связи с этим одну любопытную цитату: ŸЕго зрение ухудшалось, и фокусировать взгляд на странице стало тяжело и болезненно, что часто приводило к ужасным головным болям. Ему пришлось меньше писать: он даже боялся, что вскоре вообще придется от этого отказаться. Машинка спасла его, по крайней мере, на некоторое время. Он научился “слепой” печати, мог писать даже с закрытыми глазами, используя только кончики пальцев. Мысли и слова снова могли изливаться на страницы. Но машинка сказалась на его трудах. Один из друзей Ницше – композитор – заметил изменения в стиле его письма. Его и без того сжатая проза стала еще жестче, еще телеграфичнее. “Возможно, с помощью этого инструмента ты даже приобретешь новый язык”, – писал друг в письме, замечая, что в его собственной работе “музыкальная мысль и язык часто зависят от качества пера и бумаги”. “Вы правы”, – отвечал Ницше, “наше писательское снаряжение формирует и наши мысли”. Этот эпизод приводится американским теоретиком ŸБлеска и нищеты информационных технологий¡ Николасом Карром в статье под названием ŸДелает ли Google нас глупее?¡ (пер. с англ. А. Лепешкиной). См.: Carr N. Is Google making us stupid? What the Internet is doing to our brains // The Atlantic. 2008. July/August. P. 56-63. 2 Не случайно более века спустя этот факт попадет в сферу философских рефлексий о медиальности, например, у венского медиа-теоретика Франка Хартманна. См.: Hartmann F. Medienphilosophie. Wien: WUV, 2000. P. 291.