«ИСТОКИ» №21 by Сергей Прохоров

Истоки

Литературно-художественный и публицистический журнал

Искусство

Автопортрет. Холст, масло Сергей Анатольевич Прохоров художник - живописец, Заслуженный работник культуры Российской Федерации, член Союза художников России (1993г.), член общества Русско-немецких художников (Russisch-Deutsche Gesellschaft der Kunstler e.V.) города Нюрнберга (2005г.), кандидат психологических наук, заведующий кафедрой «Изобразительных искусств» института архитектуры и дизайна АлтГТУ, доцент. Родился 5 июля 1956 года в селе Хабары Алтайского края. Живет на Алтае. Привлекающий его жанр - пейзаж, пожалуй, наиболее любимый и выразительный в изобразительном искусстве и в среде зрителей. Кроме природного дара живописца имеет образование: Новоалтайское художественное училище, художественный институт в Красноярске (факультет живописи). За его плечами художественные мастерские в группе дизайна, участие в 30 региональных, республиканских, союзных выставках, участие в работе экспериментальной студии Союза художников СССР по художественному проектированию. Путешествует по Сибири, Северу / Алтай, Енисей, Подкаменная Тунгуска, Вилюй, Малая и большая Бутуобия.../, создает много живописных полотен. В результате персональные выставки: в Москве, г.Мирный (САХА-ЯКУТИЯ), г. Барнаул, г. Бийск, г. Кемерово, г. Новосибирск, Германии - всего более тридцати выставок. Свой творческий метод он выстроил на основе отечественной и европейской классической художественной традиции. Переплетение тональных и цветовых планов передают богатство игры лучей солнца, бликов, отблесков, превращающих обычный мотив в подобие звучания хоралов мироздания. При всей любви к натуре, «местному колориту» художник умеет видеть и передать общую гармонию жизни. Любит закаты, восходы, солнце сквозь деревья, знойный полдень, когда краски могут засветиться, загореться. Свет - мощное выразительное средство гармонизации, а в картинах С. Прохорова всюду сияет луч солнца, дарящий чувство красоты и тепла. Работы художника находятся в частных собраниях жителей России и за рубежом.

«Большой букет».. Холст, масло

«Зимний вечер». Холст, масло

«Гвинейские напевы». Холст, масло

№21

Истоки

2013 год

75 лет назад родился самый популярный актер, поэт и бард России Владимир Высоцкий

ББК 84 И 1-21 «ИСТОКИ» Литературно-художественный и публицистический журнал №21 2013 год. 172 стр. Основан в сентябре 2005 года Основатель и главный редактор - Прохоров Сергей Тимофеевич, Тимофеевич член Международной Федерации русскоязычных писателей

Общественно-редакционный совет Ерёмин Николай Николаевич

- член Союза российских писателей. г. Красноярск

Корнилов Владимир Васильевич

- член Союза писателей России. г. Братск

Сдобняков Валерий Викторович

- член Союза писателей России, главный редактор журнала «Вертикаль», г. Нижний Новгород

Артюхов Иван Павлович

- член Российской академии естественных наук, профессор, доктор медицинских наук

Яшин Алексей Афанасьевич

- профессор, главный редактор всероссийского литературного журнала “Приокские зори”, член Правления Академии российской литературы

Малышкин Пётр Александрович

- глава Нижнеингашского района. п.г.т. Нижний Ингаш

Енцова Лилия Александровна

- журналист. п.г.т. Нижний Ингаш

Псарёв Виктор Степанович

- художник, поэт. п.г.т. Нижний Ингаш

Маликова Марина Григорьевна

- поэтесса. г. Красноярск

Пантелеева Антонина Фёдоровна

- кандидат филологических наук. г. Красноярск

Ерохин Анатолий Александрович

- доктор , поэт. п.г.т. Нижний Ингаш

Машуков Владимир Владимирович

- поэт. г. Иланский

Янченко Валерий Петрович

-председатель городского Совета народных депутатов. г. Иланский

Цуканов Сергей Андреевич

- директор ОАО “Красный Маяк”. г. Канск

Кочубей Лариса Анриевна

- председатель Красноярской культурно - просветительской франко - российской общественной организации “CREDO”, издатель

Воловик Виктор Афанасьевич

- поэт, г. Иланский

Лысикова Татьяна Фёдоровна

- руководитель литературного объединения “Родничок”. г. Иланский © Журнал «Истоки» ©Красноярск 2013 год

Новости номера

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Весть о кончине Анатолия Ивановича Чмыхало легла печалью мне на сердце. Я один из тех, кто когда-то зачитывался его романами: “Половодье”, “Дикая кровь”. “Отложенный выстрел” Я не был близко с ним дружен. Всего одна встреча - пять часов интереснейшей беседы с писателем в его рабочем кабинете оставили в моей душе самую добрую память об этом удивительном человеке талантливейшем летописце нашей истории прошлого века, истории Сибири. У меня хранится кассетная плёнка на полтора часа его рассказа о себе, своем времени. Анатолий Иванович с неподдельным интересом отнесся к появлению в провинции литературнохудожественного журнала “Истоки”: “Успехов тебе и твоим «Истокам». Доброе дело ты делаешь на нашей грешной земле. Молодец! Твой А. Чмыхало. 9. 8. 2010 года. Красноярск.” из письма писателя Анатолия Чмыхало редактору журнала «Истоки» Сергею Прохорову. Звонил. Писал. Делился своим редакторским опытом (Когда-то он возглавлял журнал “Енисей”). И все приглашал в гости: -Ты, дорогой, как будешь в Красноярске, заходи без стеснения. Только позвони загодя, чтоб я ждал. Вот и храню до сих пор номер его телефона: 2110342. А побывать в гостях у писателя еще раз не случилось, о чём я сейчас, конечно же, сожалею. Сколько бы ещё мог почерпнуть из судьбы, из широкой души этого большого человека. Всё собирался позвонить, сообщить радостную весть, что литературный журнал “Истоки” из глубокой провинции, Нижнего Ингаша, лег на полки международной библиотеки Конгресса в Вашингтоне. Думаю, Анатолий Иванович порадовался бы. Не хочется, ой, как не хочется, дорогой Анатолий Иванович, говорить: мир вашему праху. Прах -

это ничто, это забвение. Оставайтесь нетленны в памяти и в душах людей. Своим самобытным образом, своими удивительными книгами. Своим, не похожим на другие, чмыхаловским Словом. Вечная Вам память!. Вечная память и Василию Ивановичу Белову. - великому русскому писателю-деревенщику, чьё творчество давно заняло свою нишу в русской классике. Коротким было наше с ним общение.Но и этого лёгкого прикосновения великого русского писателя к журналу “Истоки” было достаточно, чтобы окончательно укрепиться на своем, выбранном направлении в литературном пространстве.. Жаль, конечно, что уходят, не реализовав себя полностью такие поэты-самородки, как Михаил Анищенко из Самары, которым лишь посмертно мы воздаем по заслугам. Но жизнь продолжается. И у неё, этой сегодняшней жизни, есть и радостные мгновения, события, факты. Двое наших постоянных авторов, членов общественной редколлегии журнала “Истоки”: Валерий Викторович Сдобняков - главный редактор литературно-художественного журнала “Вертикаль.ХХI век” (г. Нижний Новгород) и Алексей Афанасьевич Яшин - главный редактор ордена Г.Р. Державина всероссийского литературно-художественного и публицистического журнала «Приокские зори» (г.Тула) - награждены Всероссийской литературной премией “Белуха” имени Георгия Дмитриевича Гребенщикова за большой вклад в русскую литературу. Добились успехов в литературном творчестве и два других автора и члена редколлегии нашего журнала: Николай Николаевич Еремин из Красноярска и Владимир Васильевич Корнилов из Братска. Николай Ерёмин был награждён Почетной грамотой Министерства культуры Российской Федерации, а Владимир Корнилов стал лауреатом Международного конкурса “Тульский самовар2012”, проводимого в течение всего 2012-го года альманахом “Тула литературная”. Серебряным лауреатом в Международном конкурсе “Золотое перо Руси” стал наш автор из Братска Юрий Розовский. А два номера журнала “Истоки”, 17-й и 20-й, зарегистрированы в самой крупной библиотеке мира в г. Вашингтоне. Ну и на посошок: редактор журнала “Истоки” Сергей Прохоров, то есть я, награждён медалью “100-летие “Правды”. Вот такие, как говорится, пироги.

Сергей Прохоров 5

Культура

Астафьевская затесь в Нижнем Ингаше …26 марта 2011 года в стенах Красноярской краевой научной библиотеки, где не раз писатель читывал свои произведения, состоялось первое заседание клуба почитателей Виктора Петровича Астафьева «Затесь». Решили не просто собирать, предаваясь воспоминаниям, а отыскивать факты народного почитания писателя, собирать их. В.Майстренко.

город». И этих фактов, нашлось столько, что их не смог вместить на своих страницах вышедший вскоре Межрегиональный литературнохудожественный альманах «ЗАТЕСЬ». Уже готов и второй номер. Всё дело в финансировании издания. А каков альманах! И в руки взять приятно (оформлен красочно, с выдумкой и мастерством), и почитать есть что. Не просто почитать, а побывать в добром, посемейному окружении писателя, глубже понять и вновь открыть для себя Виктора Петровича: его боль, его радость о простом, о земном, о человеческом через Слово, им сказанное, его друзьями, знакомыми. Такого не отыщешь ни в одном библиографическом справочнике. Клуб почитателей Астафьева не только регулярно собирается в краевой научной библиотеке. Они идут в народ. 6 ноября представителей клуба посибирски гостеприимно встретил Нижний Ингаш – самый отдаленный - в 300 километров - таежный поселок края. Собирались было в Енисейск (он ближе), да перетянуло на весах выбора то, что в Нижнем Ингаше особая творческая аура. Здесь родина писателя Николая Устиновича, художника Андрея Поздеева, чьи имена с мировой известностью. И здесь уже 6 лет издается литературно-

художественный и публицистический журнал «ИСТОКИ», отмеченный на международной книжной ярмарке в Красноярске в 2010 году как самый необычный издательский проект, когда-либо появлявшийся на красноярской земле и который тоже имеет сегодня, можно сказать, мировую известность: журнал читают в Белоруссии, Украине, Казахстане, Финляндии, Германии, Швеции, Америке. А два номера: 17й и 19-й находятся в европейском отделе самой крупной мировой библиотеки «КОНГРЕСС» в Вашингтоне. Вот и решили ехать в Нижний Ингаш. Да к тому же это был и ответный визит. На первую презентацию «ЗАТЕСИ» нижнеингашцев не очень-то ожидали из-за дальности пути, а они взяли да и прибыли первыми, так как любят и помнят Астафьева. - Для меня Нижний Ингаш раскрылся и засиял разными красками, благодаря Сергею Тимофеевичу Прохорову и его единомышленникам, которые предприняли вдали от столиц невиданное дело: издание толстого литературно-художественного и публицистического журнала,- поделилась своими впечатлениями на встрече Валентина Андреевна Майстренко: - Когда берешь в руки журнал «Истоки»,

невольно вспоминаются слова Александра Исаевича Солженицына, сказанные им после поездки по России, что возрождение пойдет из самой её глубинки. Почти 3 часа в читальном зале библиотеки имени Устиновича царил и властвовал, радовал и наводил на грустные размышления дух Виктора Петровича. Он как бы присутствовал в зале, сойдя с кадров авторского фильма Кристины Пырх «У астафьевских родников». - Об этом фильме вы сможете прочитать в нашем альманахе,- сказала Валентина Майстренко, указывая на солидную стопку книжек и журналов. - Мы привезли в подарок нижнеингашцам книгу воспоминаний «Затесь на сердце, которую оставил Астафьев» и межрегиональный литературнохудожественный альманах «Затесь». Понятно, почему мы назвали его так. По знаменитым астафьевским «затесям». Помните, как выбирался он парнишкой из темного леса и встретил спасительные затесочки на деревьях: «Но затеси... искрящиеся медовыми капельками... вели и вели меня вперед...» И когда мы создавали при краевой универсальной научной библиотеке при отделе литературы по искусству наш клуб почитателей Виктора Петровича Астафьева «Затесь», и когда предприняли издание альманаха «Затесь», мы ставили одну цель: пойти по астафьевским зарубкам вслед за писателем, объединить литераторов, близких ему по духу, чтобы одаряло светом людей золотое русское слово и вело их вперед вопреки всякой тьме. Интересным было выступление кандидата филологических наук, научного консультанта

книги-фотоальбома «Затесь на сердце. Астафьев в памяти людской», книги-летописи «Река жизни Виктора Астафьева» и других изданий, составителя сборников православной лирики А.С. Пушкина, С.А. Есенина Антонины Федоровны Пантелеевой. Антонина Федоровна подарила библиотеке целую связку книг современных авторов и классиков. И ни один из присутствующих не остался без книжки. Дорогие гости из столицы края щедро одарили и библиотеку, и почитателей Астафьева альманахом «Затесь», книгой «Затесь на сердце, которую оставил Астафьев». У редактора альманаха и автора книги «Затесь на сердце» аж рука занемела от автографов. А редактор журнала «Истоки» Сергей Прохоров прочел новое только что написанное им стихотворение «Домик у дороги», спел песни “К истокам” и “Зов Царь-рыбы” посвященные Виктору Петровичу.

Сергей ТИНСКИЙ Фото Анатолия Ерохина

Память

Ольга Прилуцкая Прилуцкая Ольга Владимировна — автор этой книги. Родилась 16 мая 1958 года в Якутске. Школьные годы прошли в г. Горловке Донецкой области, в Украине. Окончила Красноярский политехнический институт в 1980 году, инженерстроитель. Работала экономистом в строительстве, в энергетике, в Ростовском Академическом театре драмы. В 2004 году написала роман «Общежитие» — свое первое крупное прозаическое произведение. В 2009 году — пьесу «Сириус», в 2010 году — пьесу «Бумеранг» по мотивам романа «Общежитие». В 2010 году вышла первая книга «Родовая память» с одноименным рассказом и пьесами. Дипломант Международного литературного фестиваля «Славянские традиции2009», Всеукраинского творческого союза «Конгресс литераторов Украины», Общественного объединения Белорусский литературный союз «Полоцкая ветвь». Лауреат Международного литературного конкурса и фестиваля «Славянские традиции-2010» в номинации «Ма лая проза», лауреат Международного конкурса и фестиваля литературы и культуры «Славянские традиции-2011» в номинации «Драматургия», лауреат лите ратурной премии имени Юрия Каплана. Публиконл лась в газетах: «Полуостров» (Крым), «Ислам в Ук раине», «Литература и жизнь» (КЛУ), «Литературная газета» (региональный выпуск Крым— Севастополь). Постоянное место работы — кресло за компь ютером на мансарде с видом на Дон (г. Аксай, Poстовской области).

РОДОВАЯ ПАМЯТЬ Мне сегодня приснился отец. Вот уже четверть века мы с ним изредка встречаемся во сне. Как быстро летит время! Каждый следующий год короче предыдущего. Завтра мне пятьдесят. Господи, неужели я уже прожила столько лет? Страшно-то как! А кажется, что я все такая же, как в двадцать пять и в тридцать… Но мой папа умер, едва ему перевалило за эту половину века. Я похожа на своего отца, и мне всегда говорили: «Ты Ворошилина!» Хотя на самом деле у меня была другая фамилия, потому что мой дед, Ворошилин Алексей Алексеевич, пропал без вести на войне. Опасаясь, чтобы это не навредило во взрослой жизни сыну, бабушка записала его на свою девичью фамилию, оставив младших дочерей Ворошилиными. Их у нее двое. Последняя родилась в июне сорок первого, через семь дней после начала войны. Вряд ли успел увидеть ее отец, ушедший на фронт. Она-то его знает по единственной фотографии довоенной поры, из которой гораздо позже сделали цветной портрет и повесили на стену. А папа мой помнил отца всю жизнь. Я же на этот портрет обращала внимание нечасто. Висит да висит себе… Круглолицый, с добродушным взглядом, взрослый, как мой папа, мужчина. Чужой, если честно. Позже, заезжая к бабушке раз в год-два, я встречалась

с голубыми глазами молодого парня с портрета. Со временем он становился уже младше моего папы, а потом – и меня самой… Как-то в детстве я обиделась на бабушку. Не помню, за что. Папа, уловив мое настроение, решил поговорить со мной. - Знаешь, дочь, ты не серчай на бабушку Полю... Она добрая. Только не всегда ласковая. Так ведь это потому, что жизнь у нее тяжелая была. Больно много трудностей выпало на ее долю. В войну осталась с нами троими одна. Пришлось работать в шахте, таскать вагонетки с углем. Страдала, оттого что не могла накормить нас досыта, и мы с сестрами то стреляли воробьев из рогатки, то просили милостыню втихаря от нее. У нее, дочь, только руки жесткие, а душа мягкая и добрая. Так ведь этими руками она сама дом построила… Дом и вправду был не хуже, чем у кого-то на их улице в небольшом шахтерском поселке. Вообще-то Ворошилины родом из Курской области. Говорят, у моего прадеда был очень большой яблоневый сад и справный дом в деревне на реке Псел. Но в коллективизацию все отобрали. Бабушка-то из голытьбы была, ее не коснулось раскулачивание. Она считалась в деревне красавицей. А жених Алешка, единственный сын состоятельной и уважаемой

за честность семьи, был просто очень добрым и любящим парнем. Этим и покорил ее сердце. Поженившись, уехали в Донбасс. Наверное, дед мой специально увез свою Полюшку подальше от родных мест, потому что у нее там была любовь. Говорят, что когда еще в девках она шла на свидание к другому, Алешка убегал в рожь и плакал. А уж женившись на своей жар-птице, он ревностно оберегал семью! И жили хорошо. Сначала сына родили, вскоре дочку. Но война, война, подлая, все перечеркнула! Бабушке был тридцать один год, когда она осталась одна в оккупации с тремя ребятишками, малмала меньше. А муж пропал без вести. Хотя после войны приходил к ней односельчанин, служивший вместе с ее Алексеем. Говорил, что своими глазами видел, как того убили во время боя за Смоленск. Звал ее замуж. Отказала, хоть и любила его когда-то. Да теперь у нее муж был. Не верила, что он погиб. А коль не погиб, к ней вернется обязательно. Он верный. Но не вернулся… Так и прожила моя бабушка одна с тремя детьми. Всех выучила, дала высшее образование. Сама-то она училась читать, будучи уже взрослой, по книжке Пушкина «Барышня-крестьянка». Эта пожелтевшая от времени книжонка у нее за иконой лежала. Икона висела в летней кухне, куда чужие люди заходили редко. Однажды я осталась там одна. Поставив табуретку на стул, добралась до той иконы, достала книжку и зачиталась. Мне еще семи лет не было, но читать я умела уже года два. Это была первая взрослая книга в моей жизни! Когда бабушка увидела, как я ее читаю, она, что-то вспомнив, погладила меня по голове, зацепив мои волосенки заскорузлыми пальцами труженицы, отчего я недовольно дернулась. -Читай, внучка! Алешка вот в богатой семье вырос, а был неграмотным. Даже не мог мне с войны письма написать. Я-то читать выучилась сразу, как замуж вышла… Она никогда не называла его дедом. Он для нее так и остался Алешкой на всю жизнь. Позже бабушка выстроила еще один дом, кирпичный. И снова сама спроектировала и почти все сделала своими руками. А старый дом сломала… Да, этот самый старый дом и приснился

мне года через два после смерти папы. Будто собралась вся родня - столы выставили через две комнаты. Все заняты друг другом. Неожиданно в дверном проеме с улицы появляется мой папа с молодым красноармейцем в пилоточке времен Великой Отечественной войны. А папа такой, каким я его помню в последние годы жизни. В шуме застолья одна я обратила на них внимание. В полутемной комнате стоят они, пронизанные лучами солнечного света. Папа обращается к красноармейцу, показывая в мою сторону: - Вот, пап, смотри - мои дочь и жена. Я хочу спросить его: «Какой папа? Ты что?!», но немею, как это обычно бывает во сне. С тем и просыпаюсь. Пришла к бабушке и говорю ей: - Слушай, наверное, дед сегодня умер. Вот что мне приснилось… Рассказала сон. - Не знаю… Я долго верила, что он живой. Порой обижалась на него: «Что ж ты бросил меня, Алешка! Мне так трудно с тремя ребятишками …», - бабушка скорбно поджала губы, вспомнив, видно, все обиды и унижения. - Да, может, и жил себе припеваючи гденибудь за границей все эти годы, - усмехнулась я. Но невольно снова мысленно, как киноленту, прокрутила свой сон. И тут меня словно озарило: пилотка, и он молодой. Я, не верующая ни в Бога, ни в черта, ни в загробную жизнь, вдруг бухнула: - А, может, они сегодня встретились там, на том свете? Бабушка молча перекрестилась почемуто двумя пальцами и пошла на огород. Я вспомнила, что когда-то она была в старой вере, а потом уж стала как все. Запал мне этот сон в душу. Странный какой-то... Когда год назад я вышла в Интернет, то первым делом обратила внимание на окно «Поиск». Для примера под ним было написано: «А.С.Пушкин». Я набрала свою фамилию. Чего только не выдал компьютер в ответ! Набрала «Ворошилин». Выдали «Историческую летопись Курского дворянства», «Писцовыя книги» с «Ять». Там в записи от 1688 года я увидела фамилию своих предков по отцовской линии. Они и в ней стояли рядом с

бабушкиными. Судьба? Интересно! С тех пор я стала искать Ворошилина А.А. на всех сайтах, связанных с Великой Отечественной войной. Даже среди власовцев. Но везде был один ответ: «В базе данных не найден. Слишком мало сведений». Все верно! Бабушки нет в живых уже около десяти лет. Мой папа и его средняя сестра умерли еще раньше. Осталась только самая младшая, сорок первого года рождения. Та вряд ли что знает… Я поднялась с постели, сделала пару привычных упражнений утренней зарядки: на пятьдесят выглядеть не хочется. Весна! Из окна виден Дон. Оттуда доносятся гудки: судоходство началось. Земля в саду усыпана лепестками облетевшего цвета вишни. И яблоня стоит, словно невеста в пене подвенечной фаты. Жизнь прекрасна! После душа подсела к компьютеру, вошла в интернет. Пробежалась по сайтам. Наткнулась на «Мемориал». Сто раз уж была в нем. «Архивы, генеалогия»… Общались! «ОБД – Мемориал. Данные ЦАМО РФ». А сюда я обращалась? Не помню! Попробовать? Вошла. Как обычно набираю «Ворошилин А.А.» Жду привычный ответ: «Нет данных». Но вдруг появляется условно-графическая фигурка солдата и слова: «Ворошилин А.А. 02.1912 - 16.03.1942 Русская Борчная» Нет, опять мимо! Не мой Ворошилин. Ничего общего с моим, кроме ФИО. Если 1912 – год рождения, то бабушка с 1910 года. Не может же он быть младше ее? А почему нет? Что-то останавливает меня. Я снова возвращаюсь к таблице. Русская Борчная, что это? В 1688 году мои предки жили в селе Поречном. Гораздо позже оно разделилось на Черкасское Поречное и Русское Поречное, где родился мой папа. Так может быть?.. Да нет! Этот младше бабушки на два года. Что-то я разнервничалась, даже не сразу сообразила, что есть еще и продолжение. Выхожу на другую таблицу. Так, снова 02.1912, но уже Русская Порчная. Конечно, очередной однофамилец, можно не сомневаться! «Воинское звание – солдат (рядовой)» Понятное дело! «Судьба – погиб в плену

16.03.1942» Что ж, царствие ему небесное, этому незнакомому мне страдальцу. Действительно, судьба. Не найти мне своего деда и на этот раз! На всякий случай распечатаю на бумаге эти данные. Только зачем? Но рука сама собой нажала на значок «Печать». Заработал принтер, и из недр машинки медленно выползает лист бумаги. Он ползет, а я вижу на нем совсем не то, что видела на мониторе и хотела распечатать. На бумаге проявляется снимок большого листа с дырками от дырокола по краю, вырванного из какой-то старинной амбарной книги. Что это? Написано авторучкой по-немецки готическим шрифтом. Ничего не понимаю! Куда я влезла? Спокойнее надо, спокойнее! Чего я нервничаю? Снова нажимаю на «Печать». Господи, опять такой же листок выползает, только написано гораздо больше. Кажется, там даже что-то есть и на русском языке.

С нетерпением вырываю из зубов принтера листок. Сразу все одним взглядом не охватить. Но бросается в глаза свастика в правом верхнем углу и ниже слева отпечаток пальца в рамке. Под ним по-русски: «Умер 16.3.42» Прямо как в кино! Спокойнее, не нервничать! Читаем документ неизвестно какой давности. Почему его нет на мониторе? Так, WOROSCHILIN ALEKSEJ Ruskaja Portschnaja. Ясно, все о том же! Взгляд вправо. Следующая колонка: по-русски кем-то сделан

перевод написанного «кр-ц 410 АП». Не понимаю, что означает печатный шрифт (я учила английский), но той же авторучкой написано: Smolensk (батюшки, Смоленск! Мой?!), 20 VIII 41. Я покрылась испариной. Неужели мой? Но чего трястись, чего нервничать? Ну и что, может, и мой. Что же теперь? Да нет, не мой! Он с двенадцатого года, а моя бабушка с десятого! Никогда и речи не было, что ее муж младше. А когда о чем вообще-то была речь? Ты хоть раз с бабкой поговорила о ее жизни? Так, все урывками да обрывками. А теперь уж что плакать по волосам, снявши голову? А никто и не плачет. Читай дальше! Pelageja Woroschilina. Ой, мне плохо! Моя бабушка – Пелагея Алексеевна! Не может быть! Дальше! Глаза ничего не видят, руки трясутся! Господи, да что за почерк у этого проклятого немца! Или это я так плохо соображаю, что с трудом различаю латинские буквы? Да вот же ниже русским языком написано это имя и еще ниже - «Шахта Румянцева,46». Мой!!! Мой дед… Нашелся! Как будто живого встретила! Но он умер! Какая жалость! А где умер? В плену. Да понятно! Но где? Руки трясутся все сильнее, бумага в них ходуном ходит. А, вот в верхнем углу: Stalag VI/ B Mauthausen. Маутхаузен?! Ужас! Бедный мой, родной мой! Слезы текут ручьем по лицу. Как же ты? Сколько же пришлось тебе выстрадать? Тебе, старообрядцу, которому вера запрещала пользоваться чужой посудой, курить, пить, материться и, конечно же убивать! Может, потому ты и попал в плен, что не мог выстрелить в человека? Ты же, говорят, был очень добрым! Дед ты мой родной! А я и не помню твоего лица с того старого, восстановленного кемто портрета. Прости меня! Прости! Но я тебя нашла, нашла! Только вот уже ни бабушке, ни папе не смогу рассказать об этом. Люди! Мой дед не предатель, как считали тогда всех, пропавших без вести! Он не пропал! Он погиб мученической смертью. В Маутхаузене весной сорок второго впервые опробовали газовые камеры на узниках. Об этом я где-то читала недавно! И папа тоже умер в марте… Судьба! Я плачу, а в голове мечутся мысли, одна нелепее другой. Мелькнуло лицо Витьки Бухгаммера, красивого голубоглазого

немца, который в студенчестве любил меня. Он был из поволжских немцев, немало пострадавших из-за своей национальности в войну. Славный парень, но что-то не сложилось у нас. Не судьба! Вспомнилось, какие хорошие немцы принимали нас с мужем в Берлине. Они тоже пережили войну. Одна приятная пожилая австриячка пригласила к себе домой. После войны ее угнали в Красноярский край. Мы с ней пили водку, и она вспоминала русские слова «картошка, спасибо, карашо!», сибирский мороз, спирт. А я смеялась и называла ее землячкой, потому что училась там же в институте. И был старый немец, который говорил, что в годы войны работал на санитарной машине, а мы с мужем шутили между собой, не на душегубке ли? И вот оно что! Мой дед погиб в плену у этих милых немцев!.. Нет, у фашистов! В каждой нации есть свои мерзавцы. Но мне-то от этого не легче! Бедный, бедный мой дед! Только мы с тобой из всей нашей семьи побывали за границей. Я вернулась с приятными воспоминаниями, а ты остался там навечно. Но теперь ты жив для меня! Я нашла тебя! Я обязательно приеду к тебе! Ты заново возродился для своих внуков и правнуков! Теперь ты не просто портрет на стене! Ты мой родной, дорогой мой, погибший за наше будущее. Да ведь я люблю тебя! Спасибо тебе! И прости нас!!! За окном буйно цветут пять яблонь в моем маленьком саду, как когда-то в огромном яблоневом саду моих предков в Курской губернии. Завтра День Победы и мое пятидесятилетие. И названа я своим отцом в честь победы Викторией. Я плачу от счастья и от боли за своего деда, бабушку, папу… За всех, кто пережил ту проклятую войну с ее еще долгим эхом… Действительно, праздник со слезами на глазах. Только теперь это для меня не просто фраза из песни. Господи, пусть никогда не будет войн! Люди, берегите МИР! А иначе, зачем она, родовая память? Май 2008 года

Проза

Анатолий Казаков г. Братск

Евдокеюшка Стихия народной жизни необъятна и ни с чем не соизмерима. Постичь ее до конца никому не удавалось и, будем надеяться, никогда не удастся. Василий Иванович Белов. Полуразрушенный православный храм, стоящий на горе, как это, наверное, и планировали те, кто его возводил, был виден отовсюду. Так уж подгадала всегда божественная матушка-природа, что со всех четырех общепринятых сторон виделся он величаво. По документам, которые, слава богу, хранила наша русская история, построили его в 1720 году. В этом храме, опять же по документам и передававшейся из поколения в поколение людской памяти, был и великий русский святой Серафим Саровский. Из старинных книг было известно, что старец Пахомий и Серафим Саровский отпевали здесь местного помещика Соловцова, который, пока жив был, помогал саровской обители. Этим, видно, и заслуживший после кончины такое к себе уважение таких божьих священнослужителей. Теперь же шел уже 2010 год, храм все же как-то сопротивлялся нынешнему, зачастую беспамятному времени. Сколько войн, страшных эпидемий творилось за эти годы, миллионы и

миллионы гибли и умирали. Но все же судьбы у умерших, как это было во все времена, со дня сотворения мира, были разные. Верующему же человеку было легче, ибо он веровал во Вседержителя, Пресвятую Богородицу и всех святых, когда-то просиявших на русской земле. Неверующему же было несравнимо хуже, ибо такие люди так и умирают, не найдя согласия со своей душой, а это страшно. Видимо, потому, что люди очень веровали и молились в этом храме, Господь уберег его. Ведь были и такие, которые ради своей корысти пытались разобрать сделанную когда-то в древних временах потрясающе ровно выложенную кирпичную кладку, но не дал Бог этого сделать. Не поддалась трехсотлетняя кладка, оказавшись настолько крепкой, что ни кувалда, ни что иное ее не брало. Видно по-всему, добрыми людьми возводилась эта господня обитель… Две старушки доживали свой век в своей стародавней деревне. Одну звали Евдокия, вторую – Анастасия. На лето дети из райцентра привозили еще одну бабушку по имени Нюра. Та, хоть и сдалась детям, чтобы зимою жить у них, но когда дело подходило к лету, криком кричала: «Везите домой в деревню!». Дети же ее, которых, слава богу, было много и у всех давно были и свои дети и внуки, немного побухтев для порядку, везли бабу Нюру в родные навеки места, ибо и им самим

радостно было приезжать на свою родину. Здесь и в речке родимой искупаешься, былое вспомянешь, где и бутылочку выпьешь, без этого тоже человеческая жизнь не обходится. За последние двадцать лет теперешней жизни старики особливо жалели каждого умершего старика или старуху. Вот и сейчас Евдокия Андреевна, которой перевалило за семьдесят, на особицу жалела свою соседку, которую тоже звали Евдокией. Всю дорогу, сколько стояла деревня, а было ей, по словам старожилов, более трехсот лет, их дома стояли напротив, и как, бывало, говаривали две соседушки, насупротив. Вот так вот незатейливо просто, но как воистину красиво звучали слова из их уст. Теперь же Евдокии не стало, померла она. О, Боже, как же были дружны и нужны старики друг другу. Стемнеет, Дуня к Дуне идет телевизор посмотреть, о жизни покалякать, побаить промеж собой. «И вот, ведь, время жестокое-то какое», говаривала Евдокия Андреевна. - Ведь недавно, кажись, вся деревня мальцов да стариков была полнехонька, неколи было и печалиться. Бывало, косили травушку до одури, а все одно счастливые были. Это, по-всему, так сказать, молодость была», - и, глубоко вздохнув, добавила: «Шукшин-то всю дорогу сокрушался, что молодежь деревенская уезжает в города, это в фильмах его шибко заметно, чувствуется». Вот так, поговорив немного, Евдокия уходила к себе в дом. В этой деревне крепкие семьи все одно не могли удержать свою поросль. Но старики и выходившие вскорости на пенсию другие жители деревни оставались на родной, потом пролитой земле. И для всех живущих в деревне это было отдушиной, ибо дети и внуки, приезжавшие в деревню из загазованных городов, очищались душой и телом, попарившись в деревенской баньке. Запомнилась многим жителям деревни и одна из песен, прозвучавших на деревенской свадьбе. Ее сочинил приехавший из города сын одной деревенской. Мама его когда-то возила на велосипеде почту, но потом тоже перебралась жить в город. И вот этот, в общем-то городской житель, пел: Незатейливо, скромно и с болью в груди Я люблю тебя, милая Родина! За колосья ржаные, проливные дожди

Оттого, что во мне непогодина. За минуты такие, что пасмурь в душе, Благодарен безмерно Создателю. Потому как грустить, но любить на земле Божьей волей дано обывателю. «И откуда че берется? - охали старухи - Ведь не жил в деревне, только в гости к бабушке приезжал, а вот чего придумал» и подытоживали свои рассуждения словом «чудак», а так как в бывшей Горьковской, ныне Нижегородской области старухи говорили вместо буквы «ч» букву «ц», то и вовсе получалось забавно – «цудак». Закончились, к великому сожалению, в этой деревне деревенские свадьбы. Както к одним старикам приехали погостить да подлатать кое-чего сыновья. Затопили баню, стали париться, пить пивцо и вдруг заспорили о том, кто в деревне кому родственником доводится. Спорили, спорили, а один брат, по имени Вячеслав, сказал простую, но воистину правильную речь: «Че вы спорите, в деревне все родственники, особенно если деревня старая». И спор тут же прекратился. Каждый вдруг вспомнил и перебрал в памяти все избы. И выяснилась, на первый взгляд, простая, но вместе с тем и сложная истина, что за более чем трехсотлетнее существование деревни действительно все породнились. Задумались мужики, а Вячеслав опять их взбудоражил: «Говорят, что нашу деревню богатырь Леметка основал, якобы царь ему приказал, чтобы здесь была деревня, но, может быть, и врут, конечно, только все одно чудно все это». Бывала в деревне радость, она и в стариках, говорящих незасоренным исконно русским кондовым языком, она и в детишках, а у нихто вся детская жизнь словно весело звенящий свадебный колокольчик. И мужики те, погостив у родителей в деревне, подлатав кое-что из хозяйства, возвращались в город, но случалась странная штука. Зимою у многих деревенских в городах случалась такая напасть – просыпались здоровенные мужики и обнаруживали подушку, насквозь пропитанную слезами: не отпускала деревня их души… В эту зиму после засушливого лета даже картошка уродилась некудышной, но бабушки Евдокия и Анастасия и на это обращали мало внимания. Много ли теперь им было надо. «Чай,

не скотину держим», - сетовали эти две, слава богу, еще живые деревенские жительницы. Их путь даже по предзимью к многовековому колодцу был немалым испытанием. Тропинку к нему бабушки торили лопатами. Почтальонша, когда переметало дорогу, здорово мучилась, доставляя старожилам пенсию. Уже давно прошло то время, когда на деревне чистили дорогу трактором, и случалось так, что почтальон оставляла пенсию в соседней деревне у близкой родни. Благо, что соседняя деревня была совсем рядом. Но так уж было создано матушкой природой, что две эти деревни стояли на высоких холмах, а между ними зияла огромная впадина и текла речка, которая по весне разливалась так, что ни за что не переберешься. Запасали продуктов старожилки всегда впрок, а по вечерам ходили друг к другу в гости и ударялись в воспоминания. «Помнишь, Евдокия, - говорила Анастасия – «Ребятишки камеры надуют и переправляются, хлеб вот так нам доставляли, а мы ждем их на берегу. Известное дело – хлеб нужен, а оне, вот проказники, по булке, пока плыли, каждый сжевал. Свеженький был хлебушек-то». «Ведь это ж, подумать только,продолжала Анастасия – По двадцать булок на день брала каженная семья. Ребята, девки тут же с камер с этих попрыгают, принесутся домой, хлебушек порежут, сахаром обсыпют, водичкой сплеснут и айда носиться по улице. Ведь вспомни, Евдокия Андреевна, – ни день, ни ночь деревенская улица не пустовала. Днем взрослые да дети малые ее родимую запружали, а ночью молодежь. Я б за то, чтоб деревня ожила, ничегошеньки не пожалела, даже самую жисть». Евдокия слушала и была безумно рада тому, что было кого слушать. Она называла свою деревенскую подругу не Анастасией, а просто Настенькой. Объяснить это было несложно, но в городе так не смогут. В деревне, только в деревне идет истинное очищение души и зовут здесь людей по-иному – по-деревенски. Вот и сейчас Андреевна спросила: «Настенька, а ты чего седни варила? Я уж и не знай чего готовить. Все поджелудочна железа болит, чуть поем че не то и маюсь». - «Да знаю я про твою болезь, че об ей говореть, суп варила, чего же ещето. Он мне николи не надоедат. А ты че, поди опять свое варево кошкам отдала?» Евдокия

оживилась, даже воскликнула: «А кому же, эти две спорют, только дай», - и, немного о чем-то подумав, добавила: «Особливо сало любят. Вот достану им с погреба придавленное гнедкомто солененько, ух, охота попробовать, а как подумаш, че потом хош на стену лезь от боли, и им отдашь. От кружить зачнут подле меня, от зачнут. Я им дам, а оне, когда и зафорсят, не едят. Я на их ругаюсь: -” Ух, вражины, ироды, и ну их из избы пошлю». Телевизор у Евдокии был цветной, а потом враз черно-белым стал, и она, усевшись на посылочный ящик и прислонившись своей согбенной спиной к теплым кирпичам русской печи, все глядела телевизионные сериалы, переживала за героев. Электричество в деревне, слава богу, было, и две, богом хранимые бабушки, были со светом. И в двух близлежащих деревнях был свет. Но народу там еще, слава богу, жило более двухсот человек, и этим двум старухам такая теплая мысль всегда грела душу, ибо ведь совсем рядом живут люди. По преданию, деревня их, как уже писалось, стояла на холме, а под ним бил ключ, так вот, этот ключ, опять же по преданию, считался святым. В старое время люди брали из него воды, даже из далеких деревень приходили за этой чудодейственной водой, и это тоже служило большой поддержкой для бабушек, они и пили эту воду, и спасались ею. Из другой деревни люди выходили и глядели на их деревню, на их два огонька. Вот так и переглядывались деревенские жители, конечно же, жалея одиноких старух, и ждали лето. О, Боже, как же было хорошо летом в деревне! Приехавший как-то погостить к Андреевне племянник и не чаял открыть в себе столько радости. Ведь встретили его что на той, что на этой деревне гоже. Племянник, идя с одной деревни в другую, любуясь на мостик, на речку, тут же ополоснул лицо замечательной водицей. Слушал лягушачьи переклики, вздыхал про себя и не мог досыта надышаться разнотравьем, думал о том, как много чего мы не знаем, и сколько ни живи человек на белом свете, все одно будет удивляться разностям святой Руси. Тут же вспомнил свое детство, юность и был несказанно счастлив. Нет, совсем не таким было детство у многих его городских друзей, они словно обделенные были той

небесной радостью, какой, казалось, обладал он. Пенка бабушкиного парного молочка, любая, будь то пшенная, будь рисовая, гречневая каша, сваренная в русской печи, казались волшебными. А хлёбово с кислой капустой и мясом ели же с одной большущей железной тарелки, и никто, вот что удивительно, никто не брезговал. Лишь позже из книг он узнает, что люди, питаясь вместе, таким образом доверяли друг другу и были дружны. О, Боже, как же вкусен суп из чугунка, томившегося до нужного часа в великой чудотворной, всегда спасающей свой народ ото всех напастей русской печи. А набитые полные рубашки яблок с деревенского бывшего помещичьего, потом колхозного, а теперь ничейного сада. А улыбка бабушки на другой день, достающей из печи пироги с этими самыми яблоками, а походы за грибами, ягодами! Как же вкусны были лесные ягоды с настоящим деревенским молоком! Только что из-под подоенной коровы-красотки. А свежие жареные белые грибы, маслята, подберезовики, подосиновики, рыжики. И всем, хоть жителей на ту пору было и много, хватало лесных даров с избытком. Вспомнил, как однажды подбежала к нему деревенская девчушка и напевала: В лесу, говорят, в бору, говорят, Растет, говорят, сосенка Уж больно мне понравился Молоденький мальчонка. Нет, не сказать, чтобы он не слышал эту песню в городе, но в деревне, слушая эту молоденькую девочку, по имени Галя, которая, спев песенку, спустя несколько минут, уже мыла коридор и крыльцо, чтобы пришедшей с работы матери было меньше работы, и ее улыбка, встречающая мать. Такое не забудешь, пока жив. После армии он снова возвращался в деревню к бабушке и тете Дуне. Да, тогда в той жизни это еще можно было позволить буквально всем. О, святая русская деревня! Сколько твоих сынов и дочерей во все времена признавались тебе в самой искренней на белом свете любви. Только и только поэтому, думал после племянник, и стали писаться у него рассказы о деревнях, и он был счастлив и благодарен божьему промыслу за то, что каждое лето, благодаря маме, жил в деревне… Но теперь была зима, долгая, бесконечно долгая. И эта вечная жизненная

дилемма, перезимуют ли бабушки, беспокоила родственников в городах и в соседних деревнях. Каждая переживала о своем. Евдокия Андреевна – о непроданных корзинах, которые до сих пор пользовались спросом. Люди попрежнему использовали их для переноски картофеля, яблок, ходили с ними за грибами, хранили яйца, лук. И выходило все это действо со стороны и красиво, и аккуратно. «Настенька, продам я что ли корзины-то летом? Летосьто хорошо брали, а я, дура старая, опять хлыстов нарезала и сплела штук тридцать, а может, и поболе вышло, не знаю. Да каки белы получились, нарядны, красивы». Анастасия же была менее мечтательна, а, стало быть, более приспособленной к жизни. Видно, поэтому она, любя, поругивала свою давнишнюю подругу: «Ты ведь одна со всех трех деревень корзинки-то в район доставляешь, более никто. Все старухи побросали, а ты все никак не угомонишься, уже ведь, знамо дело, и смеются над тобою, куда тебе деньги-то эти вырученные? Пенсию и то не проедаешь из-за своей панкреатины, язвей ее как». Андреевна улыбалась и баяла: «А я ковды плету, меня и болезь-то как-то не так тиранит, понимашь, чё деется. Наработаюсь до одури, уж и глаза-то не глядят, и повалюсь прямо в одеже. А че мне, чай женихов нет, старые мы». Опять вздохнет и продолжает, словно оправдываясь или стесняясь подруги: «Радостно мне бывает, понимаешь. Берут люди и благодарят, я че, я почти задарма отдаю, затем мясо на рынке свежее куплю, так мы же с тобой и кошками его едим. У тебя-то брюхо железное, тебе все гоже, а у меня когда как, не поймешь, то заберет, а то и отпустит. А деньги, что лишние, я в церкву несу. Надо ведь и за упокой, и за здравие сродникам заказать, много их было, теперь поменьше стало. Маму, брата Сергея жалко, спасу нет. И храму на строительство даю». Анастасия заулыбалась: «Во, во, на твоих корзинках храм построят, эх, дура-дурой, вот и весь сказ». А Евдокия будто и не слышит: «Летось подходит мужик старый, он тоже корзинками торговал, ты, говорит, мне конкуренцию делашь, а я смеюсь - какая такая конкуренция? Ты ведь и рыбачишь ишо, а мне вот не добыть рыбки, продай кошкам, а может, и я поем карасиков-то. Когда и куплю у него несколько рыбин, маленьких таких. Вот

уж он доволен, матерь божия, и не сердится боле за конкуренцию». Корзинки же, которые оставались нераспроданными, она хранила у знакомых. В районном центре, теперь ставшем районным поселком, жило много земляков, так она всех их потихоньку корзинами и одаривала. Долгие зимние вечера переходили в ночь, а вот ночью было Евдокии не по себе, боялась, ох, как боялась она эту болезь и, придя от Настеньки в свою избу, принималась долгодолго молиться. Ночью кошки начинали шумно носиться по амбару, ловя мышей. А Дуне, бедной старой Дуне, было одиноко и страшно, и она молила Бога о том, чтобы скорей наступило утро. А если удавалось пересиливать себя и засыпать с помощью молитвы, то спала, очень чутко все слышала. Забывшись часа на два или три, радовалась, как маленькое дитя, тому, что довелось-таки вздремнуть. Анастасия же была более боевой бабушкой, и ей из-за этого все давалось легче. Иногда, а точнее раз пять или семь в году, звонил Андреевне на ее сотовый племянник. Евдокия не хотела ехать жить в город, хоть и звали ее сестры постоянно. Отвечала же она им так: «Дома ведь я, а болезь, чё с ей сделашь». Сотовый телефон отдали ей после смерти ее двоюродного брата Сергея, жившего в этой же деревне. Дети брата обучили бабушку пользоваться телефоном и наказали ей, чтобы она им звонила. Но вот проходила очередная зима, и в деревню, к радости бабушек возвращалась их подруга Нюра, к которой все лето приезжали ее многочисленные дети и внуки. Деревня оживала. Картошки Дуня садила мало, отгородив для этого небольшой закуток из разного колья. Усад с огородом давно были заброшены, и это саднило душу деревенскому жителю. Но лук с грядок радовал ее глаза своими богатыми зелеными перьями до глубокой осени. Что-то произошло в природе, за многие годы луку разрослось много, был он многолетним. По-прежнему каждые выходные ходила она в соседнюю деревню на автобус. С ног до головы обвешавшись корзинками и уже давно привыкнув к насмешкам земляков, добиралась до района привычным маршрутом. Начиналась торговля. Свежий творог, сметана, мясо – все было на рынке, а вот корзин никто,

кроме неё, не плел. И так иной раз случалось, что возле нее сердешной собирался народ, а она, как всегда, – кому за полцены уступит, а кому и за так отдаст. И, купив у тех же торговок кусочек мяса и творогу, шла ждать автобус. Именно об этом человеческом общении и мечтала она всю зиму, снова и снова каждый раз убеждаясь, что ее продукция нужна людям. Не раз говаривала она землякам, что, дескать, «помру, а корзинки мои останутся у людей, вот и гоже мне может так статься там, в землицето, от этого легче будет лежать». Но земляки, знамо дело, тут же подшучивали: «Да ты и там, Дуня, плести будешь, знаем тебя, тебя разве удержишь?». И в этой короткой реплике, для человека, всю жизнь живущего в напрочь загазованном городе, эти слова бы ничего не значили. Проходит у городского человека жизнь незамеченной. Зачастую так бывает, что и похоронить-то некому. Чего уж говорить о том, чтобы кто-то присмотрел за могилкой. В деревне же каждая бабушка на счету и если случится беда, всем скопом похоронят и на погосте убираться будут. Это все никем не объясняется. Оно родится у крестьянина с молоком матери. Поэтому для деревенских эта короткая реплика значила немало. Плети, плети свои корзины, Евдокия, труд твой крепко на земле русской обозначен… Быстротечно, как и всегда, пронеслось лето. Настала дождливая осень. Надо было и печку топить, и кошек накормить. И картошку старую перебрать, новую определить на зимовку. Подвела, как всегда, уже на протяжении многих лет, поджелудочная железа, скрутила враз, так, что не продохнуть. Тут и слезы моментально брызнули из Дуниных глаз: «Ой, кошки, кошки, опять вы одны. Мне ить в больницу надо». Наказав Насте Матвевой кормить кошек, Дуня легла в районную больницу и пролежала там месяц. Ох, уж эти тяжелые больничные будни! Но ее, ставшую такой хрупкой, труженицу крестьянку выручали, как всегда, молитвы. В далеком сибирском городке встрепенулось что-то внутри у племянника. Пришли к нему после церкви мама и сестра ее, набирает он номер Дуни, а в трубке телефона: «Толик, я знаешь где? - в больнице». И все по очереди переговорили с родным человеком. А после состоялся серьезный разговор: «Мама, съездите

к Дуне, я работаю, кто меня отпустит, тут ведь как нынче – или работай, или увольняйся». Сестры уже давно не были у Евдокии, самим им на ту пору тоже было за семьдесят, и обоих мучило давление, но слова сына и племянника о том, что доведется ли еще свидеться, оказались действенными. Вот и вокзал, вот и железные стулья, от которых ломит спину, вот и отправка поезда. Тетя Маша, когда увидела Дуню, такую больную, такую тонюсенькую, словно былинка, разрыдалась. И три сестры, обвив друг дружку, долго плакали. Река в этом году была большою, все переходы посмывало, но три сестры сильно не унывали, «все одно попадем в родную деревню», - рассуждали они. Так случилось, что с вокзала обоих сестер встретил деревенский парень Алексей, который являлся им дальним родственником. Может быть, и от этого тоже настроение всех сестер приходило в норму. Для того, чтобы попасть в родную деревню, им пришлось сделать немалый круг. Городские сестры уж было засомневались, найдут ли они переход. Дуня же одной ей ведомой тропой вела сестер к дальнему переходу. В полной утрешней темноте переход был наконец найден, и, пройдя еще одну доживающую свой век деревеньку, они, одолев километра три, оказались в родной деревне. Облегчило путь то обстоятельство, что, несмотря на начало ноября, снега не было совсем. С погодой творилось что-то небывалое в 2012 году, ибо раньше в эту пору уже давно лежали сугробы, и бедным бабушкам пришлось бы гораздо тяжельше. Вот она, родная заречная улица, вот уж и зажегся свет в родном дому, вот они родные, такие старинные образа. Русская печка в полдома, широкие лавки, ухваты, чугуны. Вот они, три сестры, в своем родном гнезде, где родились на свет божий, где жили их прапрадеды, где живет божий дух, и по всему, видать, сам Господь Бог, видя Дунины испытания, послал ей в помощь родных сестер. Утром и вечером сестры усердно молились, готовили себе еду, а вот в приготовлении пищи получалась у них целая история. Дуня достает с подпола квашеной капусты с картошкой, сестра Настя чистит картошку, затапливают русскую печь, сестра Мария убирается по дому, никто не сидит без дела. Хлебают деревянными

ложками сваренный в чугунке суп, удивляясь его неповторимому вкусу, а через два дня Дуня и Мария слегли с высоким давлением. Анастасии пришлось одной управляться на кухне. Вечерами они укладывались каждый на свою лежанку, младшей Марии досталась самая высокая в доме старинная железная мамина кровать. Разговаривали все больше о уже почти что прожитой жизни, каждая, к счастью, понимала, что не из одних горестей состояла их жизнь, радости было значительно больше, различных воспоминаний накопилась такая торба, что тут только успевай делиться. Песенно льется в старом, но таком надежном во всех смыслах деревенском дому украшенная старинными словами исконно русская кондовая речь, а еще через несколько дней Марии вдруг приснилась мама – Татьяна Ивановна. Будто бы зашла она в свой дом, на голове беленький платочек, поглядела на Марию, ничего не сказав, ушла. Но на этом чудные действия не закончились. Спустя какое-то время видит сон Дуня: заходит мама, на ней нарядное платье, Евдокия спрашивает: «Мама, откуда у тебя такое нарядное платье?». Мама ей отвечает: «А как же, детки-то мои за меня в Братске молятся». Следующим утром сходили на деревенский погост, там все было устроено стараниями Дуни в лучшем виде, радовало верующих сестер то, что материн крестик был совсем рядом с древним православным храмом. После того, как сестры навестили мамину могилку, им всем троим стало вдруг легче на душе. Горестные мысли отпали сами собой. Дуня же на это обстоятельство спокойно говорила, что так и должно быть. У тетки их, по прозвищу «Кока», умершей двадцать лет назад, оставались хорошие сухие наколотые березовые дрова. Наняв в соседней деревне трактор с прицепом, три пожилые женщины нагрузили полный большущий прицеп, а тракторист перевез его к Дуне. Удачным оказалось то, что прицеп вывалил дрова автоматически. Бабушки этому несказанно радовались, помятуя погрузку. Водитель трактора в накладе, конечно же, не остался. А две ставшие уже давно городскими сестры, мирно и устало укладываясь спать, были довольны собою и понимали всем нутром, что их родная Дуняша теперь не замерзнет. Пустые деревенские дома стояли рядком,

поуехали, поумирали люди. А яблони что – они растут и дают плоды. Дуня все сетовала сестрам: «Вкусные яблоки-то, а собирать некому, я несколько корзин набрала, куда мне одной, домой поедете, возьмите детям, внукам. Они же не китайская отрава. Они самые настоящие, откусишь и чернеют прямо на глазах, железо в их и здоровье. Пусть дети вкус настоящего не забывают». Сидят родные сестры в дому, едят пшенную кашу, усталые, потные после дел с дровами, баба Настя и говорит: «У тебя, Дуня, баня давно сгнила, есть ли где еще более менее какаянибудь баня на деревне?». Дуня улыбнулась: «Заходи в любой дом и затапливай, да далеко и искать не надо, вон напротив дом Дуни Молодцовой, берите дров, натаскивайте из колодца воды и топите, а я отдохну и опосля помоюся, шибко жарко не люблю». Сказано – сделано. Хорошая баня у умершей подруги: напарились всласть. А к этому времени переход через реку люди устроили совсем рядом с их домом, и к ним тут же пожаловали гости. Так уж водится в деревне – куда бы ты ни уезжал, тебя все одно помнят и чтут, ежели ты человек. Нынче в доме у Дуни, можно так сказать, многолюдно. Пришли две двоюродные сестры с центральной деревни, пришла и бывшая соседка, звавшаяся Настенькой. Они перебрались с дедом в деревню, где побольше людей. Немного выпили, запели песню. Настя Матвева все это время не приходила к Дуне, «непонятный характер у человека», - сетовала на это Андреевна. Ничего, с ней это пройдет. Умело успокаивая, Евдокеюшка гасила всякую зародившуюся тревогу. Совсем недавно деревенский парень Валера, живший теперь в районе, по приезде в родную деревню залез на стол и провел провод с выключателем. Теперь у Дуни образовалось уличное освещение, и радовалась она этому, будто дитя малое. Много лет деревня стояла без уличного освещения, народу почти нет, но все одно совесть у когото встрепенулась, и этот кто-то был сын двоюродного брата Сергея, умершего, но оставившего после своего ухода замечательных детей. И теперь на деревне на столбах горело два фонаря, что несомненно было несказанной радостью для стариков. Действительно, мимолетно проходит нить

человеческой жизни. Иногда сестрам казалось, что и не успели они ничего в жизни-то сделать, но тут же, вспомнив детей, внуков, которым помогали со своей пенсии по причине низкой зарплаты их же родных детей, приходило понимание, что вроде и не зря живут. Мучила, ох, как мучила их грустная мысль о том, что через месяц они уедут, а Евдокия опять останется одна, и в чем же тогда они невезучие? Везучие и есть, ведь их ждут в городе. «Ой, девки, как же мне хорошо-то с вами», - говорила Дуня, и они опять вспоминали свою юность. Как Дуня ловко накашивала и грузила на их молоденькие девичьи плечи тяжеленные вязанки сена, как дрожали от натуги и подъемов в гору их молодые ноженьки. Их дом стоял наверху, а трава росла внизу, так было устроено матушкой природой. Надо было кормить коровушку, помогать маме, а чуть повзрослев, уже и заневестились девки. Только Дуня никуда ни разу не ходила, только работой, короткими снами и истинной верой в Бога прожила всю жизнь. В молодости парней ее возраста было мало, так вот и не вышла замуж. В один из дней Дуня вдруг и говорит сестрам: «А давайте молодость вспомним, сходим за хлыстьями, вы ведь уедете, а мне что делать? Корзинками опять буду заниматься». Позавтракав огненной пшенной кашей на молоке и побросав деревянные ножки в небольшой чугунок, сестры, взяв нехитрый инструмент, спустившись с крутой горы, пошли к реке. Умело и быстро нарезали хлыстов, соорудили каждая по ноше. Вот тутто и образовался настоящий конфуз. У Дуни и Марии закончились силы, они совсем не могли подняться в гору. Настя выволокла сначала хлысты, а потом и сестрам помогла выбраться. Уже сидя в родном дому, Дуня говорила: «Ну зачем я вас сковырнула на это дело? Вот дура старая, слава богу, снега в этом году что-то нет, а то бы ведь и не выбрались совсем, замёрзли бы до смерти». Мария, потихоньку приходя в себя, слегка улыбнувшись, сказала: «Да, если б не Наська, мы с тобой, пожалуй бы, загибли с этими хлыстами-то». Дуня на это соообщение закачала головою, сильно переживая за случившееся: «И че, в самом деле, я наделала? Сестры меня навестить приехали, а я на что их подбила?». Анастасия Андреевна громко,

как генерал, скомандовала: «Все, хватит тут сырость разводить! Ишь, взялись ныть. Я-то на что вам дана? Если надо, еще схожу, нарежу хлыстов, не унывайте, давайте лучше супу поедим». Уже мастерски орудуя ухватом, она доставала из печи духмяные огненные щи. Аромат быстро распространился по всей избе, и сестры, похлебав, быстро успокоились. Быстро прошел месяц жизни трех родных сестер в навеки родной деревне. Интересно, все же, придумано все, что создано на Земле Создателем. Нежданно-нагадано состоялась их встреча. Сколько событий вокруг: дети, внуки из далекого сибирского городка постоянно названивают и куда? В глухую, но еще, слава богу, живую деревушечку. От звонков этих радостных и давление у Дуни и Марии пропадает куда-то. Дети и внуки каким-то странным образом сообщали по телефону, что соскучились по бабушкиной стряпне. От таких сообщений и вовсе душа возликует. Как же, значит, помнят, значит, не забыли. И обе сестры после разговора по сотовому телефону тут же глядели на свою Евдокеюшку. И от них конечно же не ускользнула затаившаяся Дунина печаль. Им в этот момент, как маленьким детям, становилось очень стыдно, и они опять принимались уговаривать сестру поехать с ними: «У нас у обоих по двухкомнатной квартире, с кем хош, с тем и живи», - в голос твердили они. Но знали сестры, ох, как чуяли, что им ответит их Дуняша, и она, как водится, отвечала: «Нет, тут буду помирать, куды я поеду», - и добавляла при этом в своем суждении: «Я разве поеду…». Настало время отъезда, обнялись, плакали, сидели на широких деревенских лавках, затем молились на образа, опять плакали, глядя на горевшую лампадку. На этот раз им не пришлось идти так далеко, ведь переход был устроен рядышком. И быстро придя в соседнюю деревню, помолились и поклонились на пустующую церковь, вспомнив тут же при этом, что неделю назад родственники возили их в Дивеево поклониться мощам великого праведника, светильника земли русской – святого Серафима Саровского. Переглянувшись, сестры уже знали, что в городе придут в храм «Преображение Господня» и расскажут, какую

воистину по праву великую красоту они видели, воочию прикоснувшись к таинству православной веры. Алексей уже несколько раз поторапливал сестер, что, дескать, надо ехать, но они будто и не слышали его, так и стояли, обнявшись, эти три былинки, из которых и состоит матушка Русь. Прошло уже несколько дней после отъезда сестер. Помолившись и уже немного к тому времени успокоившись, Евдокия, покормив кошек, взяла в руки божественный журнал, подаренный ей в храме, и взялась перечитывать полюбившееся ей стихотворение под названием «Живет старушка»: В селе, покинутом людьми, живет старушка И денно-нощно молится на образа. Не пишет ей ее давнишняя подружка, Давно забыли здесь дорогу поезда. И письма старые в руках перебирает, Где строчка каждая сердешно говорит, Платочком стареньким слезинки утирает, На огонек лампадки грустно поглядит. Согбенной сделалась деревня за рекою, Дома пустые одиноко так стоят. И лишь одна изба не брошена тобою, Старушка милая, твой образ очень свят. Господь живет в твоем жилище, Создатель любит одиноких стариков, От слез душа становится почище, И это веянье Руси из тех веков. После прочтения опять подивилась: «Ну надо же, как гоже написано-то! Сердешная она у нас Россия-то, нашенская и впрямь сердешная. Вдруг в окно постучали, зашла Настя Матвева, за все это время, пока у нее жили сестры, так и не появившаяся у нее ни разу. «Ну, чё, одумалась? Прошло с тобой затмение-то?», - спросила Дуня. А та, будто ничего и не было, громким, доставшимся ей от природы голосом провозгласила: «Пойдем, Евдокеюшка, погуляем. Следов по деревне наделаем, мы ведь живы ишшо…». 31.01.2013.

В мире книг

Анатолий Абрашкин Доктор физико-математических наук Анатолий Александрович Абрашкин - автор многих известных книг по древней истории Руси. Кроме того, известны его литературоведческие труды, вышедшие в издательствах: «Эксмо», «Алгоритм», «Вече».

“ДУША ЖИВАЯ” ВАЛЕРИЯ СДОБНЯКОВА Сильные русские характеры, которые и умом не скудны, и широтой душевной не обделены, и до шутки забористой охочие,заселяют страницы этой книги. В. Сдобняков Встречать юбилей новой книгой – хорошая писательская традиция. Следуя ей, Валерий Викторович Сдобняков издал сборник произведений с красивым, светлым названием - “Душа живая”. В его выходных данных есть подзаголовок – “Очерки обретений и расставаний”. Это подсказывает, что книга носит исповедальный характер, и читателя ждет искренний разговор. Читая очерки, можно в деталях проследить биографию автора. Но отнюдь не он их главный герой. На первом плане неизменно находятся друзья писателя, талантливые русские люди, с которыми Валерию Викторовичу довелось встретиться и общаться. Удивительное ощущение остается после прочтения книги! Будто ты окунулся в стихию русскости и узрел духовные маяки творческого восхождения. Поневоле чувствуешь гордость за родную землю, рождающую прекрасных художников, прозаиков и поэтов. Нет, не оскудела Россия на таланты. В свое время Николай Васильевич Гоголь, измучившись в поисках образа живой русской души, издал “Избранные места из переписки с друзьями”, где ограничился боговдохновенными

пастырскими наставлениями. Валерий Сдобняков выбрал другой путь. Он целенаправленно ищет подвижников русской идеи. Издаваемый им журнал “Вертикаль” стал центром их притяжения. Многие из тех, кому посвящены очерки книги, входят в редколлегию или авторы журнала. Да и название его обозначает устремленность ввысь, поиски высшего, горнего начала, движущего человеком. Валентин Арсеньевич Николаев, учитель и наставник Сдобнякова в писательском ремесле, в предисловии к его первой книге отмечал, что тот “опробовал себя во многих жанрах”, но более других ему удаются очерки. Это крайне важное замечание. “Душа живая” написана в излюбленном для автора жанре. Но и навыки письма в других формах дают о себе знать. Очерки книги многослойны, зачастую они вбирают в себя элементы заметки, зарисовки, эссе, рассказа и т.д. Палитра очерка усложняется, но он выигрывает в художественности и содержательности. Даже простое интервью автор превращает в “игру” ума, строго выстроенный разговор с продуманным сюжетом и выверенным смыслом. В этом нельзя не углядеть признаки подлинного мастерства. В текстах Сдобнякова есть слитность и настроение, они в меру философичны. Его проза наполнена движением, жизнью, ее хочется вкушать, как солнце и воздух, как животворящее слово.

* ** По содержанию это большие, классические русские рассказы, написанные в традициях отечественного литературного жанра с развёрнутыми сюжетами, с психологизмом, с ощущением и оценкой проходящего, но не исчезающего в вечности земного времени. В. Сдобняков Есть в книге два очерка, которым очень хочется присвоить статус “классического русского рассказа”. Конечно, такое переименование очень условно, и слово “рассказ” используется нами в самом широком смысле, как связанное повествование, имеющее зачин, внутреннее развитие и развязку. Но реальные истории, запечатленные в этих очерках, заслуживают того. Во всяком случае, они обозначают темы, достойные серьезного обсуждения. В очерке “Служение” Валерий Сдобняков рассказывает о писательской судьбе Владимира Чугунова. Она подобна ломаной кривой. С юности Владимир мечтал стать писателем. Отслужив в армии, работал старателем, шофёром, слесарем и даже пастухом. Но при этом закончил заочно Литературный институт, и напряженно, неистово искал свой путь в мир литературы. В тридцать шесть лет к нему приходит долгожданный успех: его повести публикуют толстые журналы – вначале “Москва”, потом “Наш современник”. Но к тому времени Чугунов уже рукоположен священнодиаконом. Чуть позже на своей последней публикации он сделает дарственную надпись другу: “Валерию Сдобнякову – от “бывшего писателя”, о чём с прискорбием вспоминаю, на память. Отец Владимир”. Вот, казалось бы, и конец рассказа. Да, собственно, ничего шибко удивительного в нем и нет. В 90-х годах подобных примеров было, как говорится, пруд пруди. Самое интересное, однако, состоит в том, что писать отец Владимир, как оказывается, вовсе не бросил. Валерий Сдобняков, приводя этот факт, опускает, почему это произошло. Деликатно обходя тонкую тему, он сразу переходит к анализу романов отца Владимира. Но что же заставило

того вернуться к литературным трудам? Что переменилось в сознании священника? Рискну утверждать, что тут таится серьёзная загадка, и разрешить её можно, по-видимому, только обратившись к текстам Чугунова. Кстати, уместно предположить, что именно на это и рассчитывал автор очерка. Ведь каждый “заболевший” нежданным вопросом, желая постичь заветную тайну отца Владимира, теперь точно будет читать его прозу. Тем более, что для жаждущих истины Валерий Сдобняков обозначает направление возможного поиска, заключая свой очерк отрывком из рецензии Михаила Петровича Лобанова. В ней наш известный критик обращает внимание, что писатель-священник не ограничивает мир своих героев “церковными стенами”, а отслеживает пути вживления православной культуры в гражданскую среду, ищет и исследует точки соприкосновения мирян с Церковью. Это, действительно, новое литературное направление. Оно отличается от, так называемой, “православной литературы”, где властвуют канонические начала. И может быть, в его развитии отец Владимир Чугунов видит свою личную сверхзадачу… В очерке “Яблоки русского сада” автор поведал историю своей дружбы с поэтом Олегом Николаевичем Шестинским. Уже после смерти друга Валерий Сдобняков написал “послесловие” к очерку, озаглавив его “Соприкоснулись жизнями”. Оба названия принадлежат поэту, и потому он как бы соавтор посвященных ему очерков. Соединенные вместе, они складываются в единый рассказ, который я бы назвал “Как уходил поэт…” Нет, это совсем не мрачная история. Наоборот, всё в рассказе пронизано жаждой жизни, творчества и любви. Бывает же так, что издатель и автор встречаются именно в тот момент, когда крайне нуждаются друг в друге! В момент их знакомства Сдобняков только-только начинает выстраивать свою “Вертикаль”, а уже возрастной Шестинский, вплотную подошедший к 75-летнему рубежу, мощно и вдохновенно творит. Он печатает стихи, рассказы, статьи, радостно осознавая, что делает очень важное и нужное дело. Его прозаические сочинения исключительно о любви. Он верит в возрождение Отечества и в

критические для Сдобнякова минуты уныния наставляет его: “Люди мыслящие, прежде всего, думают о России, а затем о себе. Просто пока каждый из этих людей торит свою тропу, делает свои накопления. Но настанет час, и все эти тропы, все эти ручейки сольются в один поток. Может быть, и задача-то сейчас наиглавнейшая – сделать так, чтобы эти ручейки встретились”. Эти слова звучат как завет, как руководство к действию. В редакционном кабинете Валерия Сдобнякова на видном месте стоит фотография Олега Николаевича. Это лучшее доказательство, что заветные слова поэта не канули в бездну. Они услышаны другом и вдохновляют его. * * * Для чего пишутся воспоминания? А, может быть, они пишутся для того, чтобы ещё раз “побыть рядом” с дорогим тебе человеком, поговорить с ним, повспоминать пообщаться – подышать воздухом былого и ощутить, как он всё-таки был хорош. В. Сдобняков Воспоминания – зеркало человеческой памяти. Оно может быть чистым и ровным, как гладь озера в безветренную погоду, а может быть кривым, мутным и даже расколотым. В воспоминаниях можно продолжать спорить с оппонентами, можно поставить себя в центр повествования и рассказывать, как мир твоих современников вращался вокруг тебя. А можно поступить совсем по-другому. По крупицам собрать всё памятное о человеке, выделить то сокровенное, что подпитывало его творчество и помогало жить, и запечатлеть образ мастера. Так поступает Сдобняков. Валерий Викторович, за редким исключением, не выписывает портреты своих героев. Ему интереснее (и важнее!) говорить об их творческих успехах, деле, которому они отдают свои силы. Это авторский стиль, его отличительная манера. Ведь внешность человека меняется. И запечатлев ее однажды, не остановишь ли ты время в своем повествовании? Не прервёшь ли тем самым плавное течение рассказа?.. Внешний вид Валентина Григорьевича Распутина автор характеризует всего одним

предложением: “Распутин появился на семинаре всё в том же, известном мне по фотографиям костюме в тонкую полоску, помоему, тёмно-синего цвета, и тут же сложил с себя полномочия руководителя…” Сразу представляешь скромного, самодостаточного человека, не думающего о внешнем лоске и не бравирующего регалиями. Наблюдение тонкое, замечательное, но больше мы о внешности писателя ничего не узнаем. Или другой пример. В большом по объему очерке, посвященном художнику Владимиру Заноге и скульптору Виктору Пурихову, подробно описаны их судьбы, темы творчества и вершинные достижения, но портретов героев вы не найдёте. Необычно, не правда ли?.. Впрочем, видимо, чувствуя некую недосказанность, Валерий Сдобняков помещает в книге их фотографии. Это уже класс редактора! Кстати, автор приводит и фотографию Распутина с того самого семинара, где произошла их встреча. Так что и здесь не придерёшься! Да, крепко сделана книга. В очерках много мемуарных и лирических отступлений. Коронный прием писателя – отвлечься ненароком, припомнить что-нибудь важное и возвратиться к оставленной на время теме. Автор органично вставляет в очерки переписку с друзьями, рецензии на их произведения, тексты дарственных надписей на книгах. Делается это спокойно и обстоятельно, я бы даже сказал, доверительно. Фотографии отобраны тщательно, они блестяще дополняют тексты, оживляя их. Хорошая получилась книга, душевная!

В Нижегородской Союза писателей

гостинной

лавке

Поэзия

Анатолий Аврутин Анатолий Юрьевич Аврутин -- поэт, переводчик, критик, публицист. Родился в 1948 г. в Минске, окончил Белгосуниверситет. Автор двадцати поэтических книг, изданных в России, Беларуси и Германии. Главный редактор журнала «Новая Немига литературная», в 2005--2008гг. -- первый секретарь Правления Союза писателей Беларуси. Член-корреспондент Академии поэзии и Петровской академии наук и искусств. Лауреат международных литературных премий им. Симеона Полоцкого, им. Сергея Есенина «О Русь, взмахни крылами…», российских премий им. А.Чехова, им. Б.Корнилова, им. Н.Минского, «Русь единая», украинской премии имени «Молодой Гвардии», премий журналов: «Аврора», «Молодая Гвардия» и др. Название «Поэт Анатолий Аврутин» в 2011г. присвоено звезде в созвездии Рака. Публиковался в «Литературной газете», «Дне поэзии», журналах: «Москва», «Наш современник», «Молодая гвардия», «Юность», «Нева», «Аврора», «Форум», «Братина», «Север», «Сибирские огни», «Дон», «Великороссъ», «Поэзия», «Невский альмагах», «Родная Ладога», «Вертикаль. ХХІ век”, «Литературный европеец» (Германия), «Мосты» (Германия), «Пражский Парнас» (Чехия), «Венский литератор» (Австрия), «Альманах поэзии» (США), газетах: «Литературная Россия», «Обзор» (США), «Соотечественник» (Австрия) и др. Живет в Минске.

Не брести, а скакать

***

по холмам помертвелой Отчизны, На мгновенье споткнуться, ругнуть поржавелую гать, Закричать: «Ого-го-о…», зарыдать о растраченной жизни… Подхватиться и снова куда-то скакать и скакать. Только стайка ворон да вожак ее странно-хохлатый Будут видеть, как мчишься, как воздух колеблет вихры… Да забытый ветряк, будто воин, закованный в латы, Тихо скрипнет крылом… И опять замолчит до поры. Только черная рожь да какая-то женщина в белом, Что остались одни одиноко под небом стоять, Могут встретить коня вот с таким седоком неумелым: Он кричит против ветра, но мчится опять и опять. Завтра солнце взойдет, из-за тучи восторженно брызнет. И никто не припомнит, ловя озорные лучи, Как нелепый седок среди ночи скакал по Отчизне, И рыдал… И метался… И сгинул в беззвездной ночи. *** Что не по-русски -- всё реченья, Лишь в русском слове слышу речь, Когда в небесном облаченье Оно спешит предостеречь

От небреженья суесловий, Где, за предел сходя, поймешь, Что языки, как группы крови, Их чуть смешаешь -- и умрешь. *** И люблю… И боюсь… И смеюсь… И рыдаю над теми, Кто, страдая, не выжил средь этих унылых широт. Просто в омут нырнул… Просто канул в промозглую темень… Просто, веря, что умер, на этих просторах живет. И когда в полумгле всё скрипит полувысохший тополь, Легкокрылую сойку единственной веткой держа, Слышу гуннов забытых тяжелый и мертвенный топот, И всё жду, что ордынец вдруг вынырнет из камыша. И начнут они жечь, что еще на Руси не сгорело, И руины соборов в руины руин превращать… Будут плети свистать, и плененное женское тело, Ту любовь ненавидя, начнет им любовь отдавать…

Что-то ухнет в ночи… Пропоют о своем половицы… И, как будто с похмелья, я в черной ночи подхвачусь. И понять не смогу, если всё это только мне снится, Почему так печальна пресветлая девица-Русь? Почему же и днем Путь-дороженьку шарю на ощупь, В обмелевшей запруде давно зацветает вода?.. Только сизая хмарь… Новых гуннов тяжелая поступь… Да раскисший проселок, который ведет в никуда… *** Судьба -- родиться Гончаровой: Мечтой… Шалуньей… Натали. Кокеткою высокобровой… Заставить Пушкина молить, Отдать ему любовь и руку… И в браке Пушкиною стать, Уже предчувствуя разлуку И смерти раннюю печать, Что брошена на лик поэта… И овдоветь… И стать Ланской… Но, главное, -- пройти сквозь это По злобной памяти людской, Такой безжалостно-суровой, Перед которой прах -- не прах. И все ж остаться Гончаровой. Одной… Единственной… В веках… *** Четвертый час… Неясная тоска… А женщина так близко от виска, Что расстояньем кажется дыханье. И так уже бессчетно зим и лет -Она проснется, и проснется свет, Сверкнет очами -- явится сиянье. И между нами нет иных преград, Лишь только этот сумеречный взгляд, Где в двух зрачках испуганное небо. А дальше неба некуда идти: На небеса ведут нас все пути… На тех путях всё истинно и немо. Погасла лампа… Полная луна Ее телесным отсветом полна, Ее плечо парит над мирозданьем. И я вот этим худеньким плечом От боли и наветов защищен, Навеки защищен ее дыханьем. Струятся с неба звездные пучки, А нагота сжигает мне зрачки, И нет уже ни полночи, ни взгляда. Есть только эта шаткая кровать: На ней любить, на ней и умирать, И между этим паузы не надо…

ПАМЯТИ ОТЦА 1 Родина… Родители… Рожденье… Рожь… Россия… Розвальни… Росток… Роковое слов кровосмешенье, Роковое чтенье между строк. Сызмалу я нет, приучен не был Трепетать от трелей соловья… Грозовая утренняя небыль, Роковая Родина моя. Но уже тогда я чуял кожей С родником и рощицею связь, С драною кошелкой из рогожи, Где ромашка робко привилась. Жизнь вносила росчерком неровным Правки в мельтешенье лет и зим. Не бывает кровное бескровным, Не бывает отчее чужим! Папы нет… Никто не молвит: «Сынку, Знай свой род и помни про него!..» Поздняя слезинка как росинка… Робкий свет… И больше никого… 2 Кто во гробе?.. -- Папа мой лежит, А вокруг -- гвоздики да мимозы… Мама бы заплакала навзрыд, Но давно уж выплаканы слезы. Пусть Всевышний так провозгласил -Папа вскрикнул… Сбросил одеяло… Мама б молча рухнула без сил, Но давно уж силы растеряла. Стылой прелью тянет от земли… Что же ты наделал, святый Боже? Маму б в черном под руки вели, Но она давно ходить не может. Лишь бессильно смотрит и молчит… Снег на веках папиных не тает… И невольно плачется навзрыд, И под горло вечность подступает… *** Ах, как женщина кричала В коридоре темном, узком. Как швыряла одеяла, Как расшвыривала блузки... Как бездонное корыто От швырянья не пустело… Кофтой рваною прикрыто, В крик выглядывало тело. О, барака смрад великий! Боль себя обозначала В непонятном этом крике, Где гортанное звучало. Коридор, казалось, рухнет. Тараканы в щель забились… Запах прели, запах кухни Тоже криком становились.

И когда всё криком стало, Присмирев понурым ликом, Молча женщина внимала Крику, смешанному с криком… *** На большую печаль мне Отчизна ответит печалью, На рыданье ответит стократным рыданьем она… Что-то тихо сверкнет над промозглой, измученной далью, Дальний гром прогремит… И опять тишина, тишина… Вскрикнет робкий кулик над своим безымянным болотом, Скрипнет ржавая дичка в холодном, забытом саду… И листву подгребет ветер к старым, забитым воротам, Где замок побуревший с висящим ключом не в ладу. Кто-то мимо пройдет, но сюда не свернет с первопутка, Где-то вспыхнет фонарик, чтоб снова погаснуть в ночи. Да над черной запрудой вспорхнет одинокая утка, И о чем-то далеком, о чем-то своем прокричит. И стоишь посреди позабытого Богом простора, И гадаешь: «Когда же Всевышний припомнит о нас? Может, скоро?..». Но небо опять повторяет: «Не скоро…», И не можешь заплакать, хоть катятся слезы из глаз… *** Поперек судьбы, поперек беды, Столбовой версты поперек, На других не глядя, проходишь ты, И закат над тобой высок. А навстречь закату звезда летит, Роковая летит звезда, Чтоб, разбившись оземь, потечь меж плит И во мрак сползти навсегда. А сползет, подхватит ее ручей, Узким руслом снесет к мосту, Пролепечет: «Раньше я был ничей, А теперь я несу звезду…» И пока ползет он, дробя глагол На невзрачном своем челе, Позабудут люди, что ты здесь шел И внезапно исчез во мгле…

*** Пальцы нервны, очи сини, Все не сладится никак. Эта дама в кринолине Любит греческий коньяк. Впрочем, время кринолинов Отсияло и ушло. Просто дама в платье длинном, Просто сердцу тяжело. Просто птицы прокричали, Что минувшего -- не жаль… Преломляется в бокале Золотистая печаль. Что за время?! Божья светы! Кто все это сохранит-Полонезы, менуэты, Трепет шелковых ланит?.. Все ушло… Стекает немо Посреди небесных сфер Перевернутое небо В опрокинутый фужер. *** Встрепенусь, прикоснувшись губами, Брошу вишню в оплавленный рот, А глаза очаруются сами, И бесстрашье из глаз потечет. Проявившись на срезе заката У последней, поющей черты, Ляжет вновь безголосое злато На хмельные от счастья черты. И совсем уж за гранью рассудка, Не дождавшись, чтоб стало темно, Пропоет безголосая дудка То, что флейте пропеть не дано… *** Остался чайник на столе От постояльцев. Дрожанье пальцев в полумгле, Дрожанье пальцев. Сидим, постель не расстелив, Хоть ночь нависла. Мурлычем простенький мотив, В нем мало смысла. И колко мечется печаль По знобкой коже. И вновь минувшего не жаль! -Ведь правда, Боже? Всё те ж печали на земле, И всё постыло. «Свеча горела на столе…» -И это было. Одна лишь память не солжет, Кресты не гнутся. И пальцы кажется вот-вот

Соприкоснутся. И два дрожания одним Дрожаньем станут. И звезды вспенятся над ним, И в бездну канут. Но ты вдруг встанешь и шагнешь К скрипучей двери. А если так, и эта дрожь -Моя потеря. Кого винить, кому пенять, Кто здесь поможет, Коль этой дрожи не унять Без новой дрожи? Коль вновь теряются во мгле Года и даты. Забытый чайник на столе… Постель не смята… *** …Так зачем говорить про напрасное чудо прозренья, Про осколки созвездий, застрявшие в тающем льду, Если нету прощенья… Я знаю: мне нету прощенья, И под зыбкие кроны я больше уже не приду? Что копилось в душе, то осталось в снегах ноздреватых, Что забылось -- забыто, что просто ушло в никуда… И распят на ветру среди тысяч невинно распятых, Ты кропишься водой и не знаешь, что это вода. Заскорузлой душе даже этого кажется много, Что ей серое небо и долгий грачиный галдеж, Коль ответили все -- от убогой гадалки до Бога, Что под зыбкие кроны ты больше уже не придешь? Будет просто гонять шалый ветер траву перекатом, Будет в омуте черном обманчиво булькать вода, Будет давняя боль ночевать на диване несмятом, Будет черная кровь запекаться у впалого рта… И услышит в ночи только старый бобыль одичалый, Что не спит и всё шепчет молитвы всю ночь напролет, Как с котомкой бродил непонятный, расхристанный малый И всё мямлил под нос, что он больше сюда не придет… БОЛЕЗНЬ 1 Мгновенной тенью отразясь в окне, Коснувшись снимка, что глаза туманит, Ты, может быть, припомнишь обо мне?.. А я пойму… И сразу легче станет. И будет так же виться виноград, В плоды вбирая вечное свеченье. И повторять я буду невпопад Давным-давно забытые реченья.

О том, что болью мучимый вдвойне, Все глубже понимаю: слово ранит… Ты, может быть, припомнишь обо мне? А я пойму… И сразу легче станет. И снова заструится теплота Под гипсом по измученной ладони, И снова осень станет золота, И поздний август в золоте утонет. А вечером, при меркнущей луне, Когда опять тревога забуянит, Ты, может быть, припомнишь обо мне?.. А я пойму… И сразу легче станет. 2 Коснись меня… И боль уйдет… От твоего прикосновенья Светлеют черные мгновенья… Коснись меня… И боль уйдет. Коснись меня… И хлынет свет В зрачки, отвыкшие от света, И в декабре вернется лето… Коснись меня… И хлынет свет. Коснись меня… Как божество Порой касается больного. И хвори отступают снова… Коснись меня… Как божество… Коснись меня… *** То ль душа солгала, то ль мятежное сердце озябло, То ль забытое чувство пробилось опять между строк, Но в холодной ночи Захотелось мороженых яблок… Все, что впрок запасалось, опять оказалось не впрок. Снова ветви гудят, будто струны гудят вековые, Снова рушится небо в немую озерную гладь. Снова годы летят -По-самойловски «со-роковые», -И не в силах Всевышний иную судьбу ниспослать. Что-то ухнет вдали… Бабий голос истошно завоет. И почти расколов бесполезную тушу Земли, Роком посланный рок принесет нам свое, роковое И, обрушив столетья, лениво исчезнет вдали. Больно сдавит в груди…

Слабо пискнет испуганный зяблик. Вспомнишь очи любимой, что молвила тихо: «Не люб…» И останется привкус морозных антоновских яблок На обугленной коже холодных, запекшихся губ…

Невидною стала дорога. Пусть что-то осталось… Но что-то ушло навсегда… И так же далёко До истины… Сути… И Бога…

*** И что же такого случиться могло Вот в это, забытое Богом, мгновенье, Что ты услыхала небесное пенье, А я не заметил, как солнце взошло.

*** Женщины, которых разлюбил, Мне порою грезятся ночами, С робкими и верными очами -Женщины, которых разлюбил. Я их всех оставил… Но они Никогда меня не оставляли, Появляясь в дни моей печали И в другие горестные дни. Женщины, которых разлюбил, Мне зачем-то изредка звонили, Никогда вернуться не молили Женщины, которых разлюбил. С расстоянья ближе становясь, Все мои терзанья разделяя… Появлялась женщина другая, Обрывала вспомненную связь. Женщины, которых разлюбил, Мне и это, кажется, прощали. До смерти разлюбятся едва ли Женщины, которых разлюбил.

И что же такого случилось, скажи, Что мигом поникли холеные травы? Ты в счастье купалась под гимн величавый, А я задыхался от боли и лжи. И что же случилось, никак не пойму, Мы вроде бы те же… И там же… И с теми… Но мне -- только в тьму уходящая темень, Тебе -- только свет, презирающий тьму… *** Еще не стемнело… И можно немного пройтись Вдоль влажной лощины по серо-зеленому полю. Недоля струится отсюда в небесную высь, А высь переходит В безбрежную эту недолю. И чтоб надышаться, здесь нужно дышать и дышать, Стараясь запомнить, как стонут забытые травы. И чуять: струится в безмерную даль благодать, А в той благодати -Безмерная доля отравы. Есть только мгновенье… А суток и вечности нет… Мгновенье к мгновению -вот и дорога к прозренью. О свет мой вечерний, туманный бледнеющий свет, Для белого света ты тоже Подобен мгновенью. Ведь скоро над полем неярко засветит звезда. Пора возвращаться…

*** Всё судьба?.. Судьбе не прекословь, Даже если вновь любовью пьян ты… На земле всего одна любовь, Остальное -- просто варианты. Лучше бы не думал вообще О душе, прозреньям непокорной. Я влюблялся в девочку в плаще, А теперь она -- старуха в черном. От нее письмо испепелю, Брошусь в пиджаке на одеяло… Я старуху эту не люблю, Но и та девчушка отсияла. Мне приснится множество вещей: Детство, дворик с таксой длинноухой И, конечно, девочка в плаще, За всю жизнь не ставшая старухой…

Проза

Алексей Яшин Алексей Афанасьевич Яшин родом из Заполярья. До 18-ти лет жил с семьей на маяках Кольского залива: Белокаменка, Ретинский, Палагубский, Седловатый и Большой Олений, затем в городе Полярном. Отец – моряксевероморец, участник Финской кампании и Великой Отечественной войны «от звонка до звонка». Мать – из архангелогородских поморцев. Окончил Полярную среднюю школу № 1, работал электромонтером в Доме офицеров флота Полярного. В 1966 году с семьей переехал в Тулу. В числе его высших образований — Литинститут им. А. М. Горького. Член Союза писателей России (СССР) с 1988 года. Автор 21 книги прозы и свыше 500 публикаций в периодике Москвы, Тулы, Воронежа, Екатеринбурга и др. городов. Главный редактор всероссийского, ордена Г.Р.Державина «толстого» литературного журнала «Приокские зори», член редколлегий ряда московских и тульских периодических изданий. Лауреат литературных премий им. Л. Н. Толстого, Н.А.Некрасова, А. П. Чехова, В. В. Маяковского, Александра Фадеева, Валентина Пикуля, Ярослава Смелякова и «Московского Парнаса». Награжден памятными медалями: «100 лет со дня рождения М. А. Шолохова», «100 лет со дня рождения Мусы Джалиля», «К 75-летию Литературного института им. А. М. Горького», Почетной грамотой Минкультуры РФ, Благодарностью Министра культуры РФ. Кавалер ордена «Владимир Маяковский». Литературное творчество совмещает с научной работой: профессор Медицинского института Тульского госуниверситета. Ученый-биофизик с мировой известностью. Заслуженный деятель науки РФ, доктор технических наук, доктор биологических наук, имеет два ученых звания профессора, Почетный радист России, лауреат премий Тульского комсомола (1977 г.) и им. Н. И. Пирогова (2008 г.), академик ряда российских, иностранных и международных академий. Почетный член Международного биографического центра (Англия, Кембридж). Удостоен ряда почетных наград, в том числе медалей им. А. Нобеля, В. И. Вернадского, Н. И. Вавилова, И. П. Павлова, С. П. Боткина и И. М. Сеченова. Имеет академические звания: «Основатель научной школы» и «Заслуженный деятель науки и образования». Биография А. А. Яшина опубликована в двух десятках энциклопедий и биографических словарей (Москва, Тула, США, Англия, Швейцария и др.); см. также книгу Л. В. Ханбекова «Тульский энциклопедист: Штрихи к творческому портрету Алексея Яшина» (М.: «Московский Парнас», 2008). Академик Академии российской литературы, член ее Правления.

РАСТЕРЯЛИСЬ … ДВА КАПИТАНА

К семи часам, согреваясь в быстром шаге от озноба ранневесенней морской промозглости, миновав сопку Старого Полярного, Чертов мост, выстлавший своими сотнями ступенек глубокий овраг, и – наискосок – весь Новый Полярный, Николка точь-в-точь прибыл к проходным среднего пирса подплава. Его уже ждал Серега, демонстративно вскинувший на уровень глаз руку с часами. Так, для порядка, ибо на его сверхточных, подаренных отцом «командирских» до седьмой склянки, говоря по-флотски, значилась целая минута с заштатными секундами. Но все же не удержался: – Не опоздал – хор-рошо! А я уже минут десять как здесь! Николка, пожимая руку однокласснику, промолчал: Сереге от дома до пирса пять минут ходьбы, а тут три четверти мили топать… – Ладно, Коль, не хмурься, как проштрафившийся боцман, пошли. Катер ждать не будет, хотя бы отец еще вчера дежурного по пирсу предупредил. Вошли в настежь раскрытые стальные ворота, в которые за минуту до того вполз

тягач с парой торпед на прицепе, укрытом брезентовым полотнищем. Сидевший слева за воротами на табурете дневальный – явно нестроевой «страшный матрос»*, по всей видимости, готовившийся к дембелю со своей одинокой лычкой на погонах, – доселе щурившийся на раннеутреннее солнышко, посмотрел на вошедших, с ленивым флотским шиком процедил: – Куда, паца… – но, оценив вытянувшихся к концу десятого класса за метр-восемьдесят Николку и Серегу, поправился, – каким курсом следуете, ребята? – По распоряжению капитана первого ранга Ившева на катер РК-49. В дежурке должна быть запись, – не останавливаясь, кратко ответил Серега, сделав ударение на фамилии отца, зам. командира эскадры. Служивый оценил высокую должность, но утреннюю лень преодолевать и не собирался, махнул рукой, но на всякий случай ответил поуставному: – Добро на вход. Пр-родолжайте движение,

* Старший матрос – эквивалент пехотному ефрейтору – флотск. (Прим. авт.)

ребя… товарищи. Чувствовалось: мореману в ничтожном чине так осточертели за четыре года службы все эти лодки, торпеды, облезлые круглый год сопки, многочисленные черномундирные военные и диковато смотрящиеся на территории подплава редкие штатские, что он со скрежетом скул зевнул и, мечтая о скорых «ста днях», лениво поплелся прикрывать тяжеленные ворота. � Средний пирс подплава в Екатерининской гавани уже три года как пользовался не очень-то хорошей славой. А именно с того злосчастного для Северного флота и всего советского флота дня одиннадцатого января шестьдесят второго года, когда произошла катастрофа. В этот день, первый учебный после зимних каникул, только успел прозвенеть на первый урок громогласный школьный звонок – корабельный «колокол громкого боя» с крейсера, подаренный моряками-шефами, как со стороны близкой гавани раздался грохот мощнейшего взры-ва. В классах полетели оконные стекла, посыпалась с потолков побелка, тотчас во всем городе погас свет. В темени полярной ночи учеников выводили со всех трех этажей на улицу завхоз и учителямужики с фонариками. Учитель физкультуры Рэм Давыдыч – с керосиновой лампой «летучая мышь»… Рванул полный боезапас – корабль готовился к выходу в море – носового торпедного отсека подлодки Балтфлота Б-37, или по-флотски Буки-37, пришвартованной у среднего пирса первым корпусом.* Взрыву предшествовал пожар в отсеке, за время которого стоявшая вторым корпусом лодка С-350 успела по тревоге отойти на два десятка метров, но все равно при взрыве Буки-37 получила пробоины корпуса. Обе подлодки затонули; погибли под восемьдесят моряков. По чьей халатности про-изошла катастрофа, выяснить не удалось: фрагменты тел погибших из носового отсека извле-кали по сантиметрам… Буки-37, хотя и числилась по реестру боевых кораблей Краснознаменного Балтийского флота, но много лет уже базировалась в Полярном. Как искушенные во всех флотских тонкостях, даже школьники второй ступени знали: Балтфлот при всей его героической истории в случае современной войны малодейственен, будучи заперт минными заграждениями в Финском заливе. Да и то в малой, околокронштадтской его части. Поэтому во флотском обиходе и ходила обидная для балтийцев присказка – по первой букве названия флотов (как и у подлодок в их буквенно-цифровых номерах): «Северный флот

– современный флот; Тихоокеанский флот – тоже флот; Черноморский флот – учитывая, что матросский состав его в основном призывался с Украины – чи флот, чи не флот; Балтийский флот – бывший флот». …Вот поэтому подлодки КБФ частично базировались на Северном и Черноморском флотах – для выхода в случае чего на оперативный простор. Подводный флот и сам по себе очень подвижен. Так подлодки из Полярного часто зимой отправлялись в Средиземное море «сопровождать» американские и вообще натовские авианосцы и крейсера. Семьи офицеров и женатых мичманов с Буки-37 и других лодок Балтфлота, базировавшихся в Екатерининской гавани, постоянно жили в Полярном; в одном классе с Серегой и Николкой училась дочь командира злосчастной «буки», чудом оставшегося в живых. Но вскоре после взрыва она уже не была их одноклассницей. На флоте всегда виноват непосредственный командир, поэтому капитана второго ранга отлучили от службы на кораблях и перевели в Бакинскую мореходку, где готовили и подводников для Каспийской флотилии. Видимо, на случай войны с Ираном… Наверное, оба они думали одинаково, подходя к «аркашке», как было принято именовать катера этой серии, под номером сорок девять, ибо эта каботажная посудина была пришвартована на свободном пятачке пирса между плавбазой «Печенга» и … половиной той самой Буки-37. Плавбаза «Печенга», обслуживавшая в плавании подлодки второй эскадры, всем своим рубленным тевтонским видом показывала, что строили ее в Киле или Гамбурге, а была она некогда рейдером** флота Третьего рейха, переданным после раздела союзниками немецкого и итальянского флотов СССР и унизительно переделанного в плавбазу… С «буки» дело обстояло сложнее, чем с бывшим рейдером, ибо если армия – по сравнению с гражданским обществом – есть бюрократия в квадрате, то флот – оная же в кубе … нет, в четвертой степени, как в школьном алгебраическом биквадратном уравнении. Во-первых, после катастрофы Балтфлот «переписал» лодку на северян. Во-вторых, в Минобороны, в Москве, адмиралы и маршалы, опасливо кидая боковые взгляды на свои большие звезды на погонах, начали почесывать свои стриженные «бобриком» головы: по какому реестру провести погибший корабль? Восстановлению он абсолютно не подлежал. Это – раз. Признать погибшей – радость для натовцев***… опять же звезды на погонах.

* Пришвартованный непосредственно к стенке пирса. К ее внешнему борту швартуется лодка вторым корпусом и так далее. * *Легкий крейсер по немецкой военно-морской терминологии .*** О взрыве в Екатерининской гавани и двух затонувших подлодках «Голос Америки» сообщил в вечер-них новостях в день катастрофы (Прим. авт.).

Это – два. Нашлась умная голова с «бобриком» в здании серо-стального цвета на Арбате: подлодку списать, как выработавшую большую часть ресурса, передав ее там же в Полярном в учебный отряд без права выхода в море. Как говорится, и честь мундира не пострадала, и боевая мощь советского флота планово не уменьшилась. Минобороны, коротко вздохнув, подмахнул соответствующий приказ с визой Адмирала флота СССР. Дело мастера боится, когда сверху спущена соответствующая бумага. У Буки-37, ранее поднятой с неглубокого дна у пирса и оттащенной на весу спасательными буксирами на шестой судоремонтный завод ВМФ, что в Палой губе, отделенной от Нового Полярного сопкой, отрезали носовую половину по самую рубку, а торец заварили герметично стальными листами. Обретшую плавучесть половину подлодки отбуксировали на вечную стоянку, как «Аврору», к среднему пирсу Екатерининской гавани точно на место ее гибели. Благо, моряки – самые суеверные в мире люди, поэтому и под страхом отставки без пенсии ни один командир свою лодку сюда бы не поставил. Всякий раз, когда этот горестный обрубок попадался на глаза Николке, он тотчас вспоминал картинку из книжки приключений барона Мюнхгаузена, что имелась дома: плывет по морю-океану обрубленная половина кита. А тот улыбается по-рыбьему и весело пускает фонтан воды после завтрака планктоном. В городе же гулял слух: увидев этот обрубок у пирса, командующий флотом назидательно сказал своей свите: «…И правильно сделали! Никакое это не бельмо на глазу, а суровый воспитательно-дисциплинарный пример. Вопервых, каждый командир постоянно видит, к чему приводит разгильдяйство по службе. Во-вторых, матросы-торпедисты уяснят, что заваривать трещины в стеллажах с боевыми торпедами на них паяльными лампами* есть преступный идиотизм. Наконец, молодые матросы из учебки, что упражняются на этом обрубке, накрепко усвоят серьезность флотской дисциплины». «Аркашка», цельнометаллический сварной, даже настил палубы из рифленой стали, чтобы ноги не скользили, окрашенный в уставной шаровый цвет, со счастливым по флотским поверьям номером (7×7 = 49), готовился отдать швартовы. Салага-матрос первого года службы уже размотал с тумбы кормовой трос, перебросив его на палубу, направлялся к носовому. Стоявший на причальном трапе молодцеватый, подтянутый старшина катера

(здесь офицеров, а значит, и звания командира, не полагалось), по-весеннему без бушлата, в одной форменке, как и давешний дневальный, с легким прищуром смотрел на солнце, взошедшее над сопками Екатерининского острова, не забывая беззлобным матерком поучать салагу флотскому мастерству. Не дожидаясь вопроса обладателя солидных главстаршинских погон, Серега, особо не разнообразя свои слова, отрекомендовался: – По распоряжению капитана первого ранга… Но на этом слове моторист катера резво запустил сразу на больших оборотах дизель, заглушив фамилию носителя высокого командирского звания. Старшина ловко, с шиком старослужащего нагнулся с трапа к подошедшим, приложив руку к мичманке: – Что-что, капитан первого ранга? Серега, повысив с поправкой на стрекот дизеля голос, повторил. – Прошу на борт, – с невыразимой любезностью в голосе, дополненной четким жестом руки, пригласил ребят старшина, в два шага сам поднявшись на палубу, освобождая трап. Лихо козырнув, молодцеватый главстаршина направился в штурвальную рубку: пора отчаливать, благо дизель уже разогрелся и перешел на ровные рабочие обороты, а салага, закинув носовой трос на палубу, сам взбежал на нее и принялся затаскивать трап. Старшина дал по корабельной «сирене» три коротких отвальных гудка, вода за кормой забурлила, катер отвалил от стенки пирса и пошел, набирая узлы, наискосок Екатерининской гавани курсом на восточный, узкий выход из гавани в Кольский залив. Не торопясь в пассажирский отсек в носовой части катера, Николка с Серегой присели на банку** перед рубкой под красным щитом с пожарными причиндалами. Опять же щурясь на ранневесеннее солнце, по которому так соскучились за полярную зиму. Катер, чуть сбавив обороты винта, миновал самое узкое место пролива между материковым берегом и Екатерининским островом, называемым пиреймой, то есть шлюпочной переправой с берега на остров, где располагалась на ближней сопке городская метеостанция, а на ее пологом спуске к воде стояли несколько двухэтажных бревенчатых домов. Очень поместительных. Других строений на довольно большом острове не имелось. Чем занимались проживающие в этих домах семьи, ни Николка, ни, тем белее, Серега, не знали, но дома эти, построенные в самом конце

* Одна из версий пожара и воспоследовавшего взрыва. ** Деревянная скамейка без спинки – флотск. (Прим. авт.).

девятнадцатого века, принадлежали тогда Кольской судоходной компании и являлись первыми строениями будущего города Александровска. Сереге пирейма ничего не говорила, но Николка прекрасно помнил, что эта переправа была началом его с братьями или с матерью пути из Полярного на маяк Большой Олений на одноименном острове за Екатерининским. Четыре года семья маячничала, а Николка с братьями жил в интернате при школе. …Однако по выходу в Кольский залив стало холодновато; Николка с Серегой, откинув люк, спустились по крутому трапу в пассажирский трюм – отсек с полукружием обитого дерматином большого дивана. На нем они и продремали все полчаса, что катер шел до Североморска. Вчерашний день, пятница, был по расписанию производственным. Николка с Серёгой проходили трудовое обучение по радиотелеграфному делу – «морзисты» на ключе, то есть не выходя за пределы школы – в радиоклассе. А практиковались в школьном же радиоклубе, работая на коллективной радиолюбительской коротковолновой станции с позывным UA1KUZ. Все это организовал умелый педагог, матерый мичман Алексей Васильевич, совмещая школу с основной службой во флотском радиоцентре Полярного. Перед началом занятий Алексей Васильевич, в своей мичманской мощи очень напоминавший балтийских боцманов из революционных фильмов, жестом подозвал к учительскому столу Николку и Серегу: – Вам, двум капитанам, боевое задание. Звонили из Североморска: отпечатали-таки нам полторы тысячи кюэселек*. Почему-то две пачки эти попали в райком комсомола. Так что завтра утренним рейсовым катером из Кислой губы отправляйтесь в Североморск, в райкоме найдете управделами и вот по этой доверенности получите нужное. К обеду вернетесь таким же манером. Все понятно? – Так точно, Алексей Васильевич. А если что не поняли, – отрапортовал Серега, – так сегодня вечером и спросим: у нас с Николаем вахта в радиоклубе с восьми до десяти… – Не с восьми до десяти, а с двадцати нольноль до двадцати двух ноль-ноль, – привычно поправил мичман и добавил с ухмылкой: – С восьми до десяти… А еще капитаны! Вечером на станции, завидев чуть припоздавшего Николку, Серега сообщил: – На рейсовой посудине пусть всякие штатские теснятся, а мы сам-двое на военном катере с полным трюмным комфортом отбудем

в Североморск. И далее кратко пояснил: отец его, узнав о завтрашнем вояже в райцентр, что-то припомнил, позвонил в штаб и сообщил Сереге, что завтра в семь ноль-ноль от среднего пирса отходит катер забрать из Североморска два десятка курсантов-старшекурсников из ЛВВУПП**. – …Они там два дня при штабе прокантовались, получая распределение по эскадрам для походной практики, а двадцать гавриков выделили на нашу эскадру. – Так что, Коль, сэкономим по полтиннику, а завтра точно в семь нуль-нуль, как говорит наш дорогой Алексей Васильевич, будь-стань у ворот среднего пирса! Отец у Сереги – моряк героический, особо отличившийся в Карибский кризис. Никита Хрущев все делал невпопад, слабо представляя реальность, не просчитывая, как Сталин, все на сорок ходов вперед. Когда он зарвался с установкой ракет на Кубе, а америкосы заблокировали Остров Свободы своими авианосцами и крейсерами, Никита впал в раж: да мы туды-сюды пошлем атомные подлодки Северного флота! Если не шапками, так ракетами из-под воды забросаем! При этом даже не удосужился поинтересоваться у кого следует: а на плаву ли эти самые первые атомоходы? Оказалось же, что к началу кризиса все они находились в доках и у причальных стоянок в Северодвинске и в судоремонтных заводах Северного флота на доработках, ремонтах, до- и перевооружении. Поэтому Северный флот смог послать из Полярного только бригаду дизельных подлодок, правда, новейших, в составе четырех единиц. Лодка, которой командовал тогда еще капитан второго ранга Ившев, назначалась флагманской, поэтому Серегин отец формально числился в походе дублером командираадмирала бригады. У американцев, как и у нас, к тому времени появились большие противолодочные корабли, поэтому на подходе к Кубе они заставили всплыть три лодки бригады, то есть де-факто вывели их из боевого строя. Делалось это так: лодка засекалась и забрасывалась муляжами глубинных бомб – сигнал: следующая серия бомб может быть боевой… Подлодка всплывала. Таковы правила игры в невоенное время. Только флагманская лодка сумела оторваться и на все время блокады Кубы оставалась в боевом строю, неся потенциальную угрозу для американских авианосцев.

* От QSL – на радиолюбительском коде означает стилизованную, с позывным радиостанции, карточку радиолюбительской специальной почты. Такими карточками обмениваются радиолюбители, установившие связь друг с другом. ** Ленинградское высшее военное училище подводного плавания – кузница советских офицеров-подводников (Прим. авт.).

…Впоследствии во флотских кругах Полярного, поминая Никиту малодобрым словом, говорили: одна наша лодка противостояла всему атлантическому флоту США! После завершения Карибского кризиса «флагманцев» щедро наградили. Серегин отец получил орден Ленина. Тем более адмирала не забыли, хотя его бригаду и стреножили на три четверти. Ставший каперангом Ившев пользовался большим авторитетом в Полярном, посуворовски заботливо относясь к подчиненным любого звания. Вот даже о такой мелочи порадел: как двум школярам удобнее до Североморска добраться. Сквозь чуткую дремоту оба отметили про себя: ага, катер взял несколько вправо, а минуты через три – порезвее влево. Значит, обогнул маячный остров Сальный и взял курс на пристань Североморска между стоявших на широком рейде крейсеров и эсминцев. Еще через семь-восемь минут ход плавно замедлился: прибыли в нынешнюю (ранее ею был Полярный) столицу Северного флота – в Североморск, которую оба помнили по детским годам еще как поселок, становище по-местному, еще от новгородских времен, Нижняя Ваенга. У трапа на пристани, козырнув, молодцеватый старшина катера пожелал ребятам успехов в их предприятии: – Сожалею, что не смогу доставить обратно. Вон курсанты уже потянулись, а мне велено их доставить в Полярный к половине девятого. Желаю здравствовать! Здание райкомов партии и комсомола располагалось неподалеку. По раннему времени около него ни души не наблюдалось, только на площадке перед входом стояла серая «волга» с водителем, читающим книгу, да в полуотворенной створке двери пожилая женщина выметала из-за порога явно вчерашний мусор от подошв. – Мы, наверное, первые сегодня? – с наигранной веселостью приветствовал служительницу Серега. – Да нет, ребятки, военный, что на машине прибыл, чуток опередил вас. Чтой-то лицо его знакомое, да не рассмотрела из-за подсолнца. А партейных и комсомольцев еще нету. По какому делу-то сюда? Объяснили, показав доверенность. – А чего вам управдельшу-то ждать? Все одно на вынос выдает Васильич, мужик мой и здешний завхоз. Он у себя. Вот коридор пройдете, в последней комнате налево к нему и попадете. Завхоз бегло взглянул на доверенность, сверил ее с записью в потрепанной амбарной книге, велел кому-нибудь расписаться, четко указав в скобках фамилию, после чего снял со

стеллажа две небольшие пачки в оберточной бумаге, перевязанные шпагатами, пожелал обратного пути, заметив, что после войны и сам служил в Полярном. Выйдя от завхоза, Серега с Николкой едва не столкнулись с военным, что спускался со второго этажа по боковой лестнице… и тут же остолбенели: это был Гагарин. На сгибе левой руки он держал свернутую шинель с подполковничьими погонами, а в правой – фуражку. – Здравствуйте, Юрий Алексеевич! – Здорово, ребята! Уже отоварились, – Гагарин подмигнул, кивнув в направлении пачек. – А я вот в Сафоново к своим сослуживцам приехал, а отсюда позвонили, просили в Североморск заглянуть. Место встречи – райком, а тут еще ни души. Хотя, конечно, люди штатские, поздно просыпаются… Вы откуда? Узнав, что из Полярного, пожалел, что еще не удалось побывать в этом славном городе. Завидев группу людей со стороны входных дверей, попрощался и вновь направился к лестнице на второй этаж. …Только пройдя половину пути до пассажирского причала, Николка безматерно выругался и хлопнул себя по лбу: – Вот идиоты! Ведь кюэсельки на руках для автографа! Надо же так растеряться? Нет, Серега, не быть нам капитанами… Второе огорчение ждало их на пассажирской пристани: «аркашка» только что отвалил и, набирая обороты, удалялся. Дежурный по пристани, видевший, что ребята прибыли на этом катере, посочувствовал: – Еще немного и успели бы. Благо и задержка случилась: один недотепа из курсантов уронил в воду чемодан. – Ну и как ловили его? – Да я за багром к пожарному щиту сбегал. Подцепили за ручку. А вот, кстати, и мурманский катер идет. Берите в кассе билеты – и айда в свой Полярный! Через час без малого Серега с Николкой выгрузились на пристань Кислой губы, сели в единственный в городе рейсовый автобус и еще через полчаса вручили Алексею Васильевичу пачки с кюэсельками. – Молодцы, два капитана! На уроки можете не ходить, вас отпросил на весь световой день. Я пошел на педсовет, а вы садитесь за ключ и работайте вне очереди. Такая награда – до самого вечера вдвоем хозяйничать на радиостанции! Тем более, ранневесенняя погода гарантировала ровную, без мерцаний, замираний, федингов и прочих несчастий коротковолновика почти по всему Северному полушарию. Действительно, неся попеременно получасовые вахты, Серега и Николка установили в общей сложности под

тридцать связей, в том числе и достаточно экзотических – с радиолюбителями из Австралии, Египта, Малайзии. Естественно, обменялись приветствиями со старым знакомцем Тони Спайком. Известен он был всем коротковолновикам мира тем, что работал в эфире почти круглосуточно. А чем ему еще заниматься, ибо проживал он на своей яхте, дрейфовавшей вдоль берегов Калифорнии, а сойти на эти берега не мог: сразу попадет в долговую тюрьму! Очень активны были и станции из ЮАР и Израиля; прямо-таки умоляли ответить UA1KUZ, но… здесь высокая политика: Центральный радиоклуб в Москве под руководством папанинца Кренкеля категорически запрещал с этими странами связываться… …Вроде и друзья-приятели, но, работая на станции, все же ревниво посматривали друг на друга. Дело в том, что оба являлись обладателями раритетных связей высшего ранга: у Сере-ги был сеанс связи с королем Иордании Хусейном, известным радиолюбителемкоротковолновиком, а Николка «поймал» не менее важную в мире персону – сенатора Барри Голдуотера, не сходившего в карикатурах со страниц «Крокодила», а в газетах именуемого не иначе как «бешеный Гарри». Между Серегой и Николкой постоянно вспыхивал спор: чья связь важнее? Конечно, вроде король солиднее, но на присланной из Иордании кюэсельке непонятная подпись арабской вязью. Король ли автограф ставил? А может, какой визирь третьего ранга… Зато на Николкиной карточке из США тонким синим фломастером четко читалось: Barry Goldwater – и лихой росчерк в конце фамилии. Кстати, сенатор оказался человеком вежливым: охотно ответил на вызов Николки, а в заключении радиообмена пожелал русскому коллеге-спортсмену доброго здоровья и новых встреч в эфире. Из этого Николка сделал верный вывод: политики всегда имеют два лица: свое, человеческое и придуманную им маску для публичности*. А коллективным прозвищем «два капитана» Серега с Николкой были обязаны все тому же Алексею Васильевичу. До какого-то момента каждого из них по отдельности иногда именовали капитаном. Николка получил это прозвище в девятом классе вместе с очень престижной в школе должностью начальника радиоузла, совмещенного с кинобудкой, откуда «давали» фильмы на экран в актовом зале. Вход в радиоузел со стороны коридорной двери включал достаточно крутую лестницу. Директорша Вера Ивановна, навестившая

Николку в радиоузле вскоре после его назначения, поднялась по этой лестнице и пошутила: «Ну, Николай, у тебя здесь настоящий корабельный мостик, а ты, значит, есть капитан на мостике!» Сопровождавшая директора старшая пионервожатая тотчас озвучила прозвище всей школе. Аналогичным прозвищем Серега был обязан своему дому. Это было первое в городе современное многоэтажное здание, гордо высившееся среди сплошной двухэтажной застройки, да еще и с печным отоплением. Построили его сразу за знаменитым Циркульным домом целевым назначением: для подплава, и заселили семьями сплошь капитанов: от капитанов первого ранга до капитан-лейтенантов по нисходящей… Мигом дом прозвали капитанским, а ребят оттуда – капитанскими или просто капитанами. Объединил прозвища Сереги и Николки Алексей Васильевич. Как-то случилось обоим опоздать на четверть часа на ночную вахту в радиоклубе во время больших международных соревнований коротковолновиков, длящихся без перерыва двое суток подряд. Николка с трудом пробивался через занесенный снегом Чертов мост, соединявший Старый и Новый Полярный. Стройбатовцы только-только начали расчищать занос. А Серега увлекся ремонтом лентопротяжки своей «Кометы» и забыл посмотреть вовремя на часы. Оба вошли в помещение радиоклуба одновременно. Алексей Васильевич, как опытный педагог, знавший прозвища всех своих подопечных, встретил их с часами в руке: «А-а, явились два капитана!..» И далее прочел им краткое, но убедительное наставление о флотской дисциплине. Коллективное прозвище прилипло, как смола к бетону. Прошли многие годы. Серега и Николка, уже Сергей Валерьевич и Николай Андреянович, давно потерявшие друг друга из виду, жившие в разных городах, все же стали номинальными капитанами, ни дня не служа – так жизнь сложилась. Оба в своих институтах прошли военные кафедры: Сергей – военноморскую, Николай – ракетно-артиллерийскую. После двух летних сборов оба получили третью звездочку, а, защитив кандидатские диссертации, стали и капитанами. Два капитана… Уже в другом веке и тысячелетии, совсем в другой стране нашли друг друга в интернетовских «Одноклассниках». И, не сговариваясь, встречно послали сообщения, начинавшиеся одинаковыми словами: «А помнишь, как растерялись… два капитана?»

* Это как наш Владимир Вольфович – умнейший и ровный в общении человек, но на публике надевает этакую ковбойскую маску (Прим. авт.). 33

Поэзия

Валерий Басыров Басыров Валерий Магафурович - поэт, прозаик, переводчик, книгоиздатель, член союзов журналистов и писателей Украины, Союза писателей Крыма, учредитель и директор издательства «Доля», окончил Литинститут им. А. М. Горького. Лауреат литературной премии им. Т.Г. Шевченко, Президент Крымской литературной академии. ВЕЩЕЕ СОМНЕНИЕ Хрипит закат, в крови утопленный, И пепел сеется у звезд… Через столетья слышу вопли я Горящих киевских берез.

*** Я помню, как томительно, бывало, Тянулись неприветливые дни, Когда читать ты сказки уставала И на лучинах таяли огни.

И вижу лица я надменные Моих прапрадедов — татар, А рядом пленники согбенные: И стар и млад, и млад и стар…

И мы молчали в тайном ожиданье, Что тихо в переплеты узких рам, Пускай случайно или с опозданьем, Волшебник добрый постучится к нам.

Над церковью над Десятинною Давно завис вороний грай. Конец. Безудержной лавиною Растоптан Ярослава край.

И так поверил я однажды в чудо, Что мне привиделось в тиши ночной: Озябший и неведомо откуда Отец вернулся непутевый мой.

Но почему такой усталостью Подернут властный взгляд Бату: Его мечта не знала жалости, Мечом он подгонял мечту.

На краешке единственной кровати Сидел он равнодушно, как чужой, А на рассвете в побледневшей хате Опять остались мы одни с тобой…

Глаза спокойным безразличием, Как сном, напоены его. В погоне вечной за величием Все получил — и ничего.

Волшебникам давно уже не верю, Но столько грусти на твоем лице, Что по ночам не запираю двери И о забытом думаю отце.

К ногам владыки сносят воины Иконы, ризы и кресты… Грабеж у сильных узаконенный — Часть исполнения мечты.

ХЛЕБ Холодное солнце и низкое небо Осели на тонкие ветви берез… Я помню: буханку промерзшего хлеба Однажды солдат незнакомый принес.

Но как понять их, нераскаянных (упрям здесь каждый урусит, как совесть раненой Руси), Сраженных насмерть, заарканенных?

Кивнув на прощание мне головою, Он дверь за собою поспешно прикрыл. Был Север. Маячил мороз за стеною, И ветер голодный за окнами выл.

Быть может, в первый раз сомнение Коснулось ханского чела, Он понял, может, на мгновение: Русь станет крепче, чем была.

На Севере хлеба тогда не хватало. Казался мне праздником мамин паек. Но только тех праздников было так мало В коротком и северном детстве моем!

ЗАСУХА Стрижи подстригли дождь напрасно: Спасения нигде от зноя нет. Осыпался малинник красный, И обронил сережки бересклет.

*** Отзвенела звезда, отпылала, Задохнулась во мгле… Сколько мне еще в жизни осталось Быть на этой земле?

Роса погасла — потемнело, Горит и оплывает полусвет. Ни ветерка. Все онемело. Так неожиданно безгласно

Может, много, а может, и мало… Только я не о том: Лишь бы песня моя не смолкала Ни сейчас, ни потом.

Густое лето постарело. Надменный зной и неподвластный Оставил под Славутой жесткий след. Стрижи подстригли дождь напрасно… *** Прохладно в лесу, одиноко и мглисто. Лишь листья дрожат, прижимаясь к земле, Да ветер пугает пронзительным свистом И топчется нагло в остывшей золе. Я снова в дороге, и нет мне покоя, Как будто бы знаю, что новый привал Подарит однажды мне нечто такое, О чем никогда я еще не мечтал. Пусть тянется долго лесная дорога. Сквозь осень тревожную видятся мне: Высокое небо и берег пологий, И едет навстречу отец на коне. *** Я иду очень тихо: Ничего б не спугнуть. Осень дикой лосихой Отправляется в путь. Низко стелются травы, Как под ноги — шелка… Молодая дубрава Гонит прочь облака. А они наседают… Задождил небосклон. Бьет ольха, увядая, Обветшалым крылом. Тяжела ветра поступь. Но в лесу так светло! Все обычно и просто: Умирает тепло.

*** Не ночь уже, еще — не утро. Спокойно в сонной полумгле. И головою белокудрой Слепой туман прильнул к земле. Шептал о чем-то он, вздыхая… Потом я видел наяву, Как на рассвете, умирая, Ронял он слезы на траву. И вдруг над дремлющим затоном, Среди насупленных берез, На берегу давно знакомом, Увидел звезды среди рос. И этой раннею порою, В сиянье трепетного дня, Над невеселой стороною Запели птицы для меня… И если сердце вдруг устанет И слезы упадут в траву — Пусть новый день для всех настанет: Тогда я буду жить… Живу! *** Снова осень тиха на исходе И совсем не осталось тепла: Отшумело листвы половодье, Одинокая плачет ветла Неприглядна пора увяданья В этот поздний безрадостный час. День в тревожном прошел ожиданье, Легкой грустью коснулся и нас.

Литературоведение

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГУМИЛЁВА В АФРИКЕ Пролог

Кто из нас в юности не мечтал о дальних странствиях? Необычное, далёкое, непредсказуемое - привлекает юную душу сильнее любого магнита. Особенно - если у человека сердце настоящего романтика. Тем более , когда он - поэт... Шекспир писал гениальные произведения, действия которых разворачивались в странах, где сам автор не был никогда : Италия, Дания, Средиземноморье... Пушкин Александр Сергеевич всю жизнь мечтал побывать за рубежами Российской империи, подумывал и о побеге даже, когда находился в ссылке в Михайловском, однако далее приграничных областей Турции так нигде и не побывал... Увы, не всегда даже самому известному и именитому поэту удаётся лично участвовать в настоящем далёком путешествии, тем более очутиться там, где ещё не ступала нога современного человека, куда не докатилось эхо цивилизованного мира... Мне знакомо это чувство. Я ходил по затерянным в тайге местам, среди гор, где на сотни километров вокруг не было никаких человеческих построек или поселений - только дикая первозданная природа, где звери не боятся человека просто потому, что не видели его никогда. И ты разглядываешь местность вокруг себя, сравниваешь её с картой и с удивлением убеждаешься, что карта - неточна, а значит, вокруг тебя неведомое, никем из людей прежде невиданное. И ты наносишь на карту то, чего на ней прежде не было, но что существует в реальности - здесь, на земле, на которой ты стоишь! А значит, и ты что-то открыл: или ручей, или гору, или скалу - короче, всё то, о существовании чего до тебя никто из людей не догадывался. И это здорово. И ты не боишься ничего. Потому что всё вокруг - это и есть твой настоящий дом. А своего дома никто не должен

бояться. И звери, и птицы, и рыбы, и леса, и реки, и скалы - всё вокруг твоё, домашнее... Почему бы и нет? Если вся Земля - место твоего обитания! Вся она - твой дом. Так, однажды в тайге я встретил кабаргу, разновидность маленького дикого оленя, про которого когда-то читал в солидном научном издании, как об очень чутком, пугливом животном, которое практически невозможно застать врасплох, а при встрече с человеком оно якобы тут же скрывается. Как бы не так! Убегает? Скрывается? Эти кабарги ходили за мной следом, как привязанные. Они абсолютно меня не боялись. Мало того, не я их, а они меня изучали. Они даже в прятки со мной пытались играть: выскочат из-за камня, назад спрячутся и выглядывают, ждут, побегу я за ними или нет. А если внимания не обращаешь - догоняшки устраивают. Если нет у тебя вражды к живому, к природе, то и у неё нет страха перед тобой...

Муза дальних странствий

И всё-таки был среди больших русских поэтов один, которому довелось побывать в таких далёких от России неведомых краях, где до него не видели живьём ни одного белого человека. Он стал первопроходцем и первооткрывателем. Звали его Николай Степанович Гумилёв. Он странствовал по Африке, был в Каире, Александрии, АддисАбебе, а потом в самых глухих, затерянных местах. Он открыл истоки Голубого Нила и пережил великое множество удивительных приключений. А ещё он написал замечательные стихи об этом и вообще - о многом из того, что творится на белом свете! Вот с какими словами он обращается к своим читателям: «Старый бродяга в АддисАбебе ( столица Эфиопии), покоривший многие племена, прислал мне чёрного копьеносца с приветом, составленным из моих стихов. Лейтенант, водивший канонерки под огнём неприятельских батарей, целую ночь над южным морем читал мне на память мои стихи. Человек, среди толпы народа застреливший императорского посла, подошёл пожать мне руку, поблагодарить за мои стихи. Много их , сильных, злых и весёлых, убивавших слонов и людей, умиравших от жажды в пустыне, замерзавших на кромке вечного льда, верных нашей планете, сильной, весёлой и злой, возят мои книги в седельной сумке, читают

их в пальмовой роще, забывают на тонущем корабле... Я не оскорбляю их неврастенией, не унижаю душевной теплотой, не надоедаю многозначительными намёками на содержимое выеденного яйца, но когда вокруг свищут пули, когда волны ломают борта, я учу их, как не бояться, не бояться и делать , что надо. И когда женщина с прекрасным лицом, единственно

дорогим во вселенной, скажет: «Я не люблю вас», я учу их, как улыбнуться, и уйти, и не возвращаться больше. А когда придёт их последний час, ровный, красный туман застелет взоры, я научу их сразу припомнить всю жестокую, милую жизнь, всю родную, странную землю и, представ перед ликом Бога с простыми и мудрыми словами, ждать спокойно Его суда.»

Побег в Египет

Итак, в 21 год, скрывая от родителей сам факт своего путешествия, поэт Гумилёв вместо учёбы в парижском университете, тайно отправился из столицы Франции в Африку. Он побывал в Египте! Что же он увидел там? Он устремился на континент, чьи очертания на карте напоминали ему исполинскую грушу, повисшую на дереве Евразии. Поэт представлял себе встречи с вождями племён, одетыми в леопардовые шкуры, с деревнями, в которых поклоняются деревянным идолам, с подстерегающими его в джунглях львами. «Дай назвать моим именем чёрную до сих пор неоткрытую реку!» - просил он Бога в одном из своих стихотворений. Вот, повествуя о Красном море, он рассказывает о том, что по берегам его «известняк, как чудовищный кактус, расцвёл», а на раскалённом песке островов умирают оставленные приливом « осьминоги, тритоны и рыбы-мечи». И в поисках жемчуга отплывают от африканского берега сотни лодок, а сотни других, аравийских, соперничая, стараются их отогнать. И проходят по морю огромные океанские пароходы из Суэцкого канала. И прекрасно оно ночами, когда звенит, словно музыка, его сияющая волнами поверхность. Изумрудная долина Нила , раскидистые веера пальм, многочисленные каналы , струящиеся вдоль выложенных глиной берегов и бурлящие возле Дамьетских скал, всё это напоминает поэту иллюстрации из старинной сказочной книги, которую он разглядывал в детстве морозными зимними вечерами. Знаменитые пирамиды - гробницы фараонов Египта, загадочный Сфинкс, сверкающие в небесах пышные созвездия - всё поражало воображение молодого поэта! В Каире ему запомнился своей высотой и великолепием минарет мечети султана Гассана. Внутреннему взору Гумилёва представлялись

многочисленные невольницы из дальних северных стран, томящиеся в гареме султана. А вечерами в каирских кофейнях он слушал стихи арабских поэтов, наслаждаясь мелодичностью их голосов и бесподобным ароматом огненного кофе.

Встреча с Абиссинией

В 1908 году Николай Гумилёв возвратился в Петербург, где поступил на юридический факультет университета ,а через год перевёлся на историко-филологический... Африка вдохновила его на неповторимые стихи. Тяга к ней была так велика, что осенью 1910 года поэт вновь отправляется туда. На этот раз - в Абиссинию. Так называли тогда в Европе Эфиопию, удивительную горную страну, которая не покорилась и не стала ничьей колонией в эпоху полной колонизации Африки. Это было независимое государство, управляемое своим императором Менеликом П, которого называли «негус», ибо так называется император на эфиопском языке. Гумилёва интересовали истоки великого Нила, а Голубой Нил начинался именно там, в царстве Менелика. Не забывайте, что именно Эфиопия - родина Абрама Ганнибала, прадеда великого русского поэта Пушкина! Кстати, это единственная страна на африканском континенте, где исповедуют православие. В африканских странствиях Гумилева сопровождал его верный товарищ - Николай Леонидович Сверчков, памяти которого позже поэт посвятит одну из своих лучших книг...

«Колдовская страна»

Поэт описывает далёкую экзотическую страну, представшую перед его взором тогда, в начале ХХ века. Он рассказывает о ней, как о львице, отдыхающей на четырёх плоскогорьях между берегом Красного моря и таинственными лесами Судана. Север Эфиопии в представлениях Гумилёва - это бесконечные болота, где кишат чёрные змеи и обитает жёлтая лихорадка. Над этими болотами возвышаются дикие сумрачные горные хребты, покрытые лесом, с многочисленными пропастями и ущельями, над которыми сияют снежные

вершины. Южнее находится плодоносное Амхарское плоскогорье, где в деревнях сеют пшеницу и косят траву для домашнего скота, где порой в табуны забредают дикие зебры, а вечерами разносятся гортанные песни и слышны звуки багана - абиссинского струнного музыкального инструмента. Там поют абиссинцы о прежних временах, когда над озером Тана горделиво возвышалась древняя эфиопская столица Гондар. В этом городе богословы разговаривали стихами, а живописцы когда-то создавали портрет царя Соломона и царицы Савской рядом с ручным львом. Так гласила старинная легенда о библейских временах и героях, называя Эфиопию-Абиссинию родиной царицы Савской, пленившей умом и красотой мудрого библейского царя Соломона. Могло ли сердце романтика и поэта Николая Гумилёва не увлечься такой далёкой и удивительной страной? И вот он рассказывает в стихотворении, похожем на ожившую сказку, как однажды могучий царь Абиссинии негус Негести перенёс столицу страны из древнего Гондара - родины поэтов и роз, в каменистую Шоа, где жили грубые, свирепые и сильные воины. Шоанцы любят слушать не мелодичный баган, а звонкие голоса труб и гром барабанов. Вечерами они курят трубки и пьют тедж, абиссинское пиво. Они покорили для негуса Менелика племена людоедов и карликов, племена харраритов, галла, сомали и данакилей, они устелили его дворец добытыми кровью львиными шкурами. И, глядя на леса, горы и небеса Абиссинии поэт поражается сходству этой земли с характером населяющих её народов! «Колдовская страна! Ты - на дне котловины Задыхаешься , солнце палит с высоты, Над тобою разносится крик ястребиный, Но в сиянье заметишь ли ястреба ты? Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы, Слишком много здесь этой палёной травы. Осторожнее! В ней притаились удавы, Притаились пантеры и рыжие львы. По обрывам и кручам дорогой тяжёлой Поднимись, и нежданно увидишь вокруг Сикоморы и розы, весёлые сёла И широкий, народом пестреющий луг... Поднимись ещё выше: какая прохлада!

Словно позднею осенью, пусты поля, На рассвете ручьи замерзают , и стадо Собирается в кучи под кровлей жилья. Павианы рычат средь кустов молочая, Перепачкавшись в белом и липком соку, Мчатся всадники, длинные копья бросая, Из винтовок стреляя на полном скаку. И повсюду: вверху и внизу - караваны Дышат солнцем и пьют неоглядный простор, Уходя в до сих пор неоткрытые страны За слоновою костью и золотом гор... И я вижу, как южное солнце пылает, Леопард, изогнувшись, ползёт на врага, И как в хижине дымной меня поджидает Для весёлой охоты мой старый слуга.»

Во главе каравана

Так поэт Гумилёв описывает свою первую встречу с Абиссинией...Во время своих путешествий русский поэт проник в самые отдалённые глухие уголки Эфиопии, где местные племена постоянно враждовали между собой. Однажды ему даже удалось лично участвовать в примирении враждующих сторон. Но, если было необходимо, Гумилёв сам вступал в сражения. Он шёл в битву, не боясь смерти. А ещё однажды восемь дней вёл он из города Харрара свой караван сквозь Черъерские горы, отстреливаясь от стай диких обезьян, которые забрасывали путников камнями, и засыпая среди корней сикоморы. На девятую ночь с высокой горы далеко впереди на чуть видной вдали равнине он различил горящие костры, похожие на красные звёзды. И на следующий день караван ступил на галласкую равнину. Высоченные галласымужчины в леопардовых и львиных шкурах, мчась вихрем на своих конях в погоне за

страусами, срубали им саблями головы на скаку. А галласки-женщины пасли гигантских верблюдов. Галлаские старики поили умирающих змей парным молоком, заботясь о них, как о детях. А галлаские быки, которые никогда в жизни не видели белого человека, по описанию Гумилёва , разбегались, мыча от ужаса... Поэт начал изучать абиссинский язык, общаясь с жителями этой далёкой от нас страны, узнавая значения слов, странных и непонятных для русского уха: «Ато» и «гета» - по-нашему «господин», «аурарис» - носорог, «гумаре» - бегемот, «азо» - крокодил, а «ой ю гут!» - возглас удивления! Он охотился на львов, переправлялся в плетёной корзине через реку, кишащую крокодилами, его принимал император Абиссинии - негус Менелик Второй! На своей родине, в России, слава к поэту Гумилёву пришла именно тогда, когда он находился в Африке...

Царица нилотов

И всё же самое удивительное приключение Гумилёв пережил тогда, в конце своего первого путешествия в Абиссинию. Хотя потом было ещё одно странствие, ещё один поход: он вернулся в Африку в 1913 году, выполняя функции руководителя научной экспедиции Российской Академии наук... Так что же это было? Сон или явь? Нет. Это был не сон... Это была - любовь! Гумилёв направился в экспедицию к истокам Голубого Нила. Дорога проходила по неизведанным европейцами местам, через леса и горы, туда, где обитало никому неведомое племя нилотов. Однажды, когда Николай и его спутники уже достигли долгожданных верховий реки, им встретилась группа чернокожих воинов в боевой раскраске. Под звуки там-тамов, сопровождаемые чёрными копьеносцами (то ли в плену, то ли в гостях?), они вошли в деревушку нилотов. Там их встретила молодая царица этого небольшого народа, обитающего в диких абиссинских горах. Её муж, великий воин и вождь всего племени, со своими приближенными охотился в это время на леопарда, недавно напавшего на корову одного

из своих сородичей. Охотники должны были вернуться лишь через несколько дней. Прекрасные нежные глаза темнокожей повелительницы, её мелодичный чудесный голос, стройный стан, доброе обхождение со своими неожиданными гостями - весь её облик покорил горячее сердце русского поэта и первопроходца Гумилёва. Всего несколько дней в глухой африканской деревушке - и многое перевернулось в судьбе Николая! Он уже не мыслил своей дальнейшей жизни без неё, повелительницы нилотов. Он готов был остаться с нею навсегда. Но его королева замужем. И он сходил от одной этой мысли с ума! Не было иного выхода, как украсть её у мужа и бежать вместе с ней от его неминуемой мести. Гумилёв начал готовиться к задуманному. Однако, тайну не удалось сохранить. Слишком зорко следили за всем происходящим глаза подданных вождя нилотов. Поэта схватили. Он был брошен в яму и обречён находиться в ней до самой своей смерти. Но королева не забыла о влюблённом в неё бледнолицем рыцаре. Её служанки тайно под покровом ночи приходили к месту заточения узника любви и приносили ему еду, чтобы он не умер от голода. Даже там, в этой страшной, душной яме он продолжал сочинять стихи, посвящённые даме своего пылкого сердца! Королева помогла доставить сообщение о случившемся с Гумилёвым в столицу Абиссинии. В дело вмешался русский консул. Через некоторое время, после длительных и трудных переговоров, незадачливого русского поэта всё-таки удалось вызволить из тюрьмы . Но память о той любви навсегда осталась в сердце землепроходца и первооткрывателя Николая Степановича Гумилёва. Возможно, именно она, эта память, через несколько лет позвала его вновь в трудную и опасную экспедицию вглубь чёрного материка.

Странный сон

Он вернулся в дождливый холодный Петербург. Но и здесь его преследовали воспоминания о далёкой и прекрасной стране. Он тосковал по горячей инджире - абиссинскому

хлебу в виде лепёшек, вспоминал абиссинские дороги, деревушки и города, в которых побывал, города с удивительными певучими названиями: Анкобер, Дыре-Дауа, Харрар... И то, как к нему обращались «френджи» - так в Абиссинии называли европейцев. А однажды ему приснился странный, похожий на пророчество сон... Снилось ему , будто черные африканские боги превратили его в ягуара. Во мраке ночи он крался к людскому жилью, чтобы добыть себе пропитание. Неожиданно в тёмном перелеске он увидел прекрасную девушку с яркими жемчужными серьгами в ушах и лёгкой поступью. Он, в образе дикого хищника, изготовился к прыжку, но, завороженный её взглядом и тихим колдовским голосом, замер на месте, так и не посмев наброситься на свою добычу. Девушка исчезла. И тут же отовсюду набежали собаки, набросились на него и начали терзать... Он лежал на земле, истекая кровью, и вспоминал лёгкую поступь своей госпожи... Иногда ему чудилось, что царица нилотов вновь зовёт его к себе. И он беседовал с ней, обращаясь к её образу на своём поэтическом языке. «Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай, далёко, далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф...» Русский поэт Гумилёв так и не оставил мысли найти « покой нежданный в дымной хижине дикаря»...

Научная экспедиция

В 1913 году началось третье путешествие Гумилёва в Африку и второе - в Абиссинию. Оно было организовано при поддержке Российской Академии наук. Поэт собрал в Абиссинии богатейший и разнообразнейший материал, особенно в сфере фольклора. Он записал великое множество легенд, преданий и песен местных племён и народностей. Секретарь историкофилологического отделения Академии

наук академик С.Ф.Ольденбург отмечал, что коллекция, собранная в Восточной Африке командированным туда господином Н.С. Гумилёвым, существенно дополняет имевшиеся в те времена в этнографическом музее Петербурга материалы о племенах харрари и сомали и является уникальной в своём роде. Научная задача, поставленная перед поэтом, была выполнена им полностью и блестяще. Что значили эти путешествия для него самого - трудно оценить, ибо они сделали из него совершенно другого человека: мужественного, пытливого, знающего цену жизни и чести. Абиссиния дала мощнейший импульс его творчеству Именно Африке посвящена одна из лучших прижизненных книг поэта «Шатёр» созданная в Крыму в пору гражданской войны. В последние годы жизни поэт признавался, что в Африке ему нравилось всё, и он не отказался бы жить там даже простым пастухом или охотником, бродить целыми днями по джунглям, а на ночь возвращаться в маленькую абиссинскую деревушку.

Последняя свобода

О чём бы он ещё мог написать? Где, в каких неизведанных краях он мог бы побывать со своим неуёмным, неусидчивым характером, какие открытия сделать? Об этом мы уже никогда не узнаем... Ему было только тридцать пять лет, когда чекистская пуля оборвала его жизнь. 27 августа 1921 года выдающийся русский поэт, путешественник и первооткрыватель Николай Степанович Гумилёв был расстрелян по приказу большевистского трибунала. И не помогли ни ходатайства друзей-литераторов,

ни заступничество пролетарского писателя Максима Горького. Человек, отказавшийся донести на своих боевых товарищей, вместе с которыми он сражался на фронтах первой мировой войны против кайзеровской Германии, которые, как и он сам, на его глазах поднимались в атаку и шли на смерть под перекрёстным огнём за свою родину, за Россию, такой человек был не нужен Советской власти и ЧК. Его расстреляли «за недонесение», то есть за то, что поэт отказался стать подлецом, а просто остался самим собой - поэтом и человеком. Он был слишком свободным для того, чтобы оставаться в живых... На меня назначена охота. Поутру, как только рассветёт, стану я добычей для кого-то, кто покрепче сети заплетёт...Станут гнаться, станут веселиться, громко петь и долго пить вино... Только их потасканные лица мне увидеть будет не дано. Будь я самый сильный, самый ловкий, - знаю точно: завтра поутру окружат, и спутают верёвкой, и потащат за ноги к костру. Мне Угода шепчет : « Стань угодным, подольстись, ты парень с головой. Я тебя не сделаю свободным, но зато останешься живой...» Просит Зависть: «Ну, пойди навстречу! Раззавидуй! И решись на зло...И тогда я душу покалечу, в остальном - считай, что повезло..» Третье Зло, одолевая скуку, в предрассветной дымке голубой молча мне протягивало руку и звало, манило за собой... Выбор сделан. С именем восхода принимаю бешеную рать. И со мной - последняя свобода. Страшная свобода. Умирать. ...Как знать, вспоминала ли в тот последний день его жизни, в день расстрела, о странном бледнолицем поэте с пылкими влюблёнными глазами там, далеко-далеко, за горами, морями и пустынями, - гордая и прекрасная королева нилотов? Я думаю, наверное, вспоминала... Не могла не вспоминать.

Эльдар Ахадов -

член Союза писателей России

Поэзия

Владимир Бухаров Владимир Бухаров родился в небольшом сибирском городке Иланский, Красноярского края в 1938 году, 12 июня. Школу рабочей молодежи закончил в 1957 году и уехал в Красноярск, где и поступил в Сибирский технологический институт. Позже работал сменным мастером на судоремонтном заводе города Улан-Удэ. Начал публиковать свои стихи в республиканской газете «Правда Бурятии». В 1963 году был приглашен работать корреспондентом в республиканскую газету «Молодежь Бурятии». В 1965 году переехал на Кубань, в город Г/лькевичи, где стал работать в газете «Прикубанская искра». На Кубани публиковал свои стихи в краевых газетах: «Советская Кубань», «Нива Кубани», «Кубань сегодня», «Человек труда», «Казачьи вести», в альманахе «Кубань» и журнале «Сельские зори». Стихи и басни Владимира Бухарова неоднократно звучали по краевому и всесоюзному радио в литературных передачах.

У храма святого Онуфрия

Пространство прозрачно до самого купола неба. И птицы не кружат над девственной зеленью крон. А в храме святого Онуфрия служат молебен. Отрадой вливается в душу малиновый звон. И хочется каяться. Каждый из нас в чём-то грешен. Кто больше, кто меньше. Но знаю, что ангелов нет. Пусть даже ты в чём-то на самую малость замешан, Готовься держать перед Господом нашим ответ. В его благодетельство верю и верую тоже. Ведь Бог лишь один по заслугам и может воздать. У храма святого христосуюсь с каждым прохожим, И верю: на грешную землю сойдёт благодать.

Родина

По стране мною пройдено Много разных дорог. А понять слово «Родина» До сих пор я не смог. Есть любовь безответная, Нет ничьей в том вины. Так и слова заветного Не понять глубины. Те дороги, что пройдены, И места, где живу, Величаю я Родиной И Россией зову. Мне давно стали близкими Узелки всех дорог: Деревенька сибирская И степной хуторок.

Хоронили хлебороба

Без оркестра, очень просто Хоронили Кузьмича. Аж до самого погоста Гроб тащили на плечах. Провожали всей деревней Хлебороба на покой. С пьедестала В.И. Ленин Путь указывал рукой. По бокам столбы да хаты, Сверху стонут провода. Стать мечтал Кузьмич богатым. Уж не станет никогда. Был он пахарем, что надо, В каждом деле впереди. А богатства - лишь награда – Яркий орден на груди. Не жалея, гнул он спину, Всё кормить хотел страну. Заработал два аршина, Три лопаты в ширину. Похоронен честь по чести, Бабы плакали навзрыд. Он на самом видном месте В землю-матушку зарыт. Всем хватило самогона, Помянули Кузьмича. Пьяным был на похоронах Предколхоза «Ильича».

Моя земля

Вишнёвый садик на пригорке, Куда ни глянешь - степь кругом. Меня полынный запах горький Опять позвал в отцовский дом. Сидит, как сторож, красный кочет На покосившемся плетне. Сказать пришельцу будто хочет: «А ну, покаж документ мне!» Как всё здесь дорого и мило. Речушка, тропы за селом. Над речкой плачущая ива Напоминает о былом. Мне с детских лет здесь всё знакомо: Соседский дом, зелёный сад... И дед на лавочке у дома Всё также курит самосад. Здесь и его земля родная. Сродни, выходит, он и мне. О чём дед думает, не знаю, Но знаю, что не о войне. Ведь не родня мы с ним по крови, Хоть и живём в одном селе. Мы с одинаковой любовью К своей относимся земле.

Зимнее настроение

Зима. Кубанские просторы Ушли в незыблемый покой. Лес обнажился. Дремлют горы. Спит дуб корявый над рекой. Холодный воздух над полями Сковал гектары зеленей. Они своими хрусталями Души не радуют моей. Я сам себе кажусь оглохшим, Совсем бесчувственным стою, Как между будущим и прошлым, Один, у поля на краю. Ужель проснётся вновь природа, И в рост ударят зеленя? Ужель замёрзнувшие всходы Ещё порадуют меня? Очнись высокое сознанье! Прочь летаргическую грусть. Пусть на дорогу созиданья Выходит обновлённой Русь!

Слепая

Будто к нам она с иконы Божьей Матерью сошла, По своей земле исконной Нищей по миру пошла. Пробирается на ощупь,

Всё вперёд идёт, вперёд. На судьбу свою не ропщет, Да и милости не ждёт. Опирается на посох, Из груди и хрип, и свист. Силуэт, как знак вопроса, Над дорогою повис. Что ещё там дальше будет? Где найдёт она ночлег? Но идёт на ощупь к людям Старый божий человек. Очень медленно ступая, Выражая боль и грусть, Ходит женщина слепая По твоим дорогам, Русь.

Рябина красная

Как кровь, рябина красная. Боюсь в безумство впасть. Какая-то неясная В ней горечь есть и сласть. Налью в бокал рубиновый, Я этот цвет люблю, Настоечки рябиновой На радость пригублю. Ночь окна занавесила. Мерцает лунный свет. Да только вот невесело Мне на закате лет. И горечи,и сладости За жизнь испил до дна. Но мало было радости, А горести - сполна. Как кровь, рябина красная. В безумство впасть боюсь. Какая-то неясная В ней радость есть и грусть.

Упаси тебя Бог

Упаси тебя Бог от любого недуга, От коварства души, от услуг сатаны, От измены друзьям, от предательства друга, От гордыни своей, от неверной жены. Упаси тебя Бог от брезгливого взгляда, От соблазнов дурных, от нежданной беды, От несчастной любви, от смертельного яда. Упаси тебя Бог от огня и воды. Если есть у тебя своё верное кредо, Ты по миру его, как свой крест, пронеси. Упаси тебя Бог самого себя предать. Нищих духом хватало всегда на Руси.

Из редакционной почты как устраиваются на отдых, хоть немного передохнуть, перекусить и с новыми силами приблизить конец рабочего дня и домой: к детям, к семье, к мужу. А Варвара, на ходу завязывая полушалок, застегнув телогрейку, наспех бросает: «Бабоньки, домой сбегаю, на детей посмотрю, одни они у меня, на душе что-то неладно, кабы, что не случилось.» Каких-то лет семь назад она с мужем и маленькой дочуркой приехала в эту деревню с севера, решив уехать оттуда навсегда. В те годы сложно было с детьми на севере: цинга и разные хвори, вот и уехали. Здесь, в сибирской глуши, в деревне, куда когда-то ссылали на каторгу, никого родных у Вари с мужем не было. Некому было помочь за детьми присмотреть, да и в садик малых не брали. Вот и приходилось детей одних

Варвара

Моей маме, оставлять. Не замыкали. Это на случай, Жуковой Варваре Прокопьевне если что, чтобы могли выбежать из дома.

…Вроде и солнце светит, но не то оно уже, и земля, и небо, и трава, и цветы, и птицы, и люди, и всё не то, …не то, а может, да, скорее всего, не та я уже теперь. Конечно, не та… Прошло уже полвека с тех пор, как я появилась на свет. Тогда ещё всё по-другому было…

Утро в полном разгаре, морозное, туманное, скрипит под ногами снег. Рано, до восхода солнца управившись с делами по дому, с хозяйством, Варвара спешит на работу: в деревне подтоварник, где женские руки лопатят, спасают зерно. Долгая зима впереди, а до весны его сохранить надо, чтобы «не загорелось» и чтобы было, что сеять весной и получить новый урожай. С песнями, шутками, прибаутками справляются женщины с делами. За разговорами и с песнями, вроде, и время пролетает быстрее. Дождавшись обеда, кто 44

А хозяин, муж Варвары, Иван был ненадёжный, часто употреблял крепкое, расслабляющее зелье. Но был предан работе. С утра, надев приготовленную все успевающей женой чисто выстиранную и отглаженную рубашку, пиджак, не спеша шёл на свою работу, переложив всю ответственность за детей и прочие домашние хлопоты на покорную и верную жену: она обязана всё успеть… Ноги несли её по тысячу раз исхоженной тропке молниеносно быстро. Почемуто ныло и щемило сердце, как будто ждало чего-то. Тревожно было, и мысли непонятные в голову лезли. Бегом, успеть на детей посмотреть и опять на подтоварник. Зима в полном разгаре, дом большой, где жила семья, окна надёжно законопачены двойными рамами, чтобы тепло было и вьюжная зима не доставала

своими морозами и узорами на стекле. И всё же сквозь вакуум между рам до Вариного сознания, до Вариных ушей донёсся истошный крик, плач и что-то ещё. Не помня себя, спотыкаясь от страха , что там?! - забежала она в дом, а там… Не оставишь ведь детей в мороз в нетопленой хате. Натопила печь спозаранку, сварила еду на день детям (шестеро уже их было) и работала-то потому, что их кормить надо было, и одевать, и жить как-то. Печь большая была, открытая, без козырька, и большая лежанка, в деревнях раньше делали, чтобы погреться можно было иногда. Вот там и согревались дети, играли, во что могли, и столкнули двухлетнего сына на плиту раскалённую, упал он на неё, потом поднялся от боли, опершись ручонками об неё же, встал на ножки, и когда при помощи старших (а старшей было – то всего девять лет, а мне 4 года) освободился он от горячих оков плиты, уже обжаривши все части тела, волдырями покрылось оно всё. Самостоятельно мы пытались помочь ему, как могли. И водой его поливали, и пеленали, и давали чтото попить, но все прилагаемые нами усилия по заглаживанию вины не давали положительного результата. Помощь пришла потом. В деревне все про всё быстро узнавали, судача у колодца, бабы сообщили куму, который знал, что делать в таких случаях, что горе у Вари: сын обжёгся. Принёс он ей чудодейственную мазь, изготовленную из гусиного жира, и велел мазать парнишку, сказал: точно поможет. И помогла эта мазь. Не раз приходилось маме ещё просить кума об услуге, ведь большие участки на теле были обожжены. Со временем волдыри лопались, а кожу , помню, обрезали ножницами, заживляли ранки… И теперь, спустя уже много, много лет, остались следы на теле, белые пятна, молодой, вновь появившейся после этого несчастного случая кожи. Какой-то он у нас невезучий, или наоборот,

везучий по жизни. Рассказывала мама, что, когда он был ещё младенцем, случился в деревне пожар. С испуга, от страха, не помня, как бросилась она к нему, взяла его за головку, прижала к себе и пеленать стала. И на том месте, где она с испуга взялась за него, родимое пятно появилось, и до сих пор оно у него осталось. Вот и не верь после этого во всякие разности. Многое ещё случалось с ним в жизни. А жизнь у нас складывалась по-разному, и многое в ней было. Интересно устроена человеческая память. То, что было вчера, мы можем не помнить. А вот некоторые картинки детства встают перед глазами, как будто это было вот только что. … Да, ещё люблю я, когда мама может долго и много рассказывать о пережитом, и в теперешнем сознании за одну секунду промелькнёт вся прожитая жизнь, сложившаяся для всех нас, для каждого посвоему… Совсем не думая о том, что не одна я в семье, что кроме меня ещё есть у нас дети и младше меня, и старше, бежала я бегом за родителями, заливаясь слезами от обиды - почему они уходят, почему бросают меня, не хотят с собой взять. Куда они, а вдруг не вернутся, я с ними хочу. И страх какой-то обуял меня, и обида. Они уходят, отправляют меня домой, а я бегу за ними и плачу, плачу… Лето, солнце ярко светит. Обливаясь слезами, всхлипывая, вся опухшая от слёз осталась я сидеть на «Зайцевой горе», обиженная, несчастная. Было мне тогда лет пять, и жили мы уже не в деревне, а в посёлке, где жизнь была более цивильнее: железная дорога там уже есть, дома строились, центральная усадьба была, сельский совет – управа местная, и жизнь по тем временам кипела. А в деревне остались уже появившиеся друзья родителей, знакомые, какие-то дела. Работали в совхозе не всю неделю, были уже выходные, вот и решили родители сходить в деревню, поросят купить. Детей 45

решили с собой не брать, оставили дома, пошли пешком одни: дорога неблизкая, километров пять будет. И не понятно мне было, почему бы меня в гости не взять?! Немного посидев, отдохнув от бега и плача на злосчастной «Зайцевой горе» - Зайцевы жили на той горе тогда, и поэтому её так называли, - вернулась я домой. Хотелось, чтобы быстрее прошёл день, быстрее пришли домой родители. Хотелось сделать для них что-нибудь приятное. А почему бы не навести порядок. Вылили с братьями на пол ведро воды, чтобы хорошо его помыть, во всех уголках, как это делала мама, как могли повытирали. Что ещё делали, не помню, но отчётливо всплывает в памяти момент возвращения домой родителей. То ли в местном сельпо, то ли в деревенском магазине накупили они нам игрушек, дороже которых, кажется, ничего в тот момент да и вообще в жизни не было: яркие грузовики на резиновых колёсах, с железными кузовами, резиновые куклы, петушки – незабываемое на всю жизнь ощущение радости! Как мы их берегли, как с ними играли! Вся обида на родителей прошла, всё заглушила радость от такого количества игрушек: ведь до этого у нас были только самодельные, деревянные и не только игрушки, но и детская коляска была деревянная и на деревянных колёсиках, как сейчас помню её, и именно в ней выросли все мы… … В который раз еду к своей маме, которвая живёт сейчас в г. Красноярске. Но эта поездка особенная. Немного тревожно на душе и как-то по-особенному щемит сердце. Решилась наконец-то поговорить с ней, восстановить доподлинно картину прожитых лет. А ей в этом году уже 85! Хоть и хорошая память у неё, всё же что-то уже забывается. Но то, что было пережито в годы войны, наверное, не забудется никогда. Понятна моя тревога. Воспоминания не 46

из приятных. Как будто заново проживает она события тех лет, со слезами на глазах и дрожью в голосе рассказывает, как немцы жестоко убивали её маму на глазах у младшего брата Лёни. Моя мама, Жукова Варвара(в то время Варвара Сидоренко) со своей сестрой прятались у партизан по совету дяди – он был староста в деревне и помогал партизанам. Маме в ту пору было всего 16 лет. Жила она на Украине в деревне Новосёловка Сумской области. Немцы захватили их деревню, в которой оставались только женщины, дети и старики. Молодёжь захватчики отправляли на работы в Германию. Мама рассказывает, что дядя посоветовал идти к партизанам: «Там вас искать не будут, а свои подскажут, что делать дальше». Так и сделали. Когда полицаи пришли за ними в дом, стали пытать маму, спрашивать, где девчонки. А мать и не знала, куда они ушли. Её долго били, потом за волосы вытащили в огород и зверски убили. Брата Лёню избили, но убивать не стали. Так и лежал он в доме, пока не пришли сёстры. Когда девчонки подходили к дому, почувствовали неладное: ни тропинки вокруг, ни следов. Зашли, а там Лёня лежит. В нашем доме с детства я не помню, чтобы велись разговоры о том, как мама была на войне. Только было понятно, что глубоко в сердце сидит ненависть к фашистам, принесшим семье столько горя. Слушая рассказ мамы дальше, я как будто проживаю ту боль, которую пришлось испытать ей. Немцы постоянно отбирали молодёжь для отправки в Германию. Но забирали только здоровых, боялись заразы. Тогда мама, её сестра и подруга стали делать себе раны. Набрали куриной слепоты и стали втирать в кожу рук и ног. Боль была страшная. Стонали, скрипели зубами по ночам, но терпели. Прятались у тёти. Деревня, в которой они жили, была

прифронтовой полосой. Часто шли бои, и немцам нужны были работники закапывать убитых. Однажды зашли к тёте и увидели маму всю в болячках, отправили её в медсанчасть, стали лечить, рассчитывая затем отправить в Германию. А она опять делала себе раны. От тёти мама решила сходить домой, посмотреть, как там. Оказалось, что немцы сделали в нём санчасть. Люди из деревни убегали, прятались. Однажды всю ночь было слышно, как идут танки. Наутро узнали, что это пришли наши части Первого Украинского фронта, первой танковой армии, 585 полевой передвижной госпиталь. С августа по декабрь 1943 года госпиталь находился в деревне. Пока продвигались вперёд, наступая с боями на немцев, были убиты медработники. Госпиталю не хватало медсестёр, санитарок. Маме предложили оказывать помощь раненым. Так и осталась она с передвижным госпиталем до конца войны. На всю жизнь запомнила, как рано утром пятого декабря 1943 года эшелон уезжал на Киев. Варя проезжала мимо своего дома, где оставалисть сестра с братом и бабушка, видела, что в доме горит свет и топится печь. Быстро продвигалась армия вперёд. Наступая с боями на немцев, где пешком, где на лошадях, где эшелонами, госпиталь прошёл всю Западную Украину, помогая раненым. Второго мая 1945 года были в Берлине, день победы встречали у Браденбургских ворот, оставляя надписи на стене. Мама написала химическим карандашом: «Сидоренко Варвара, рядовая». В Германии с частями Красной Армии Варвара пробыла до 1948 года. При госпитале окончила курсы поваров. Работать приходилось и на кухне, и в госпитале. Была отмечена множеством благодарностей, наград, медалей.

Много трудностей пришлось пережить и в послевоенное время. Перед самой демобилизацией встретила она свою любовь– мужа Ивана Жукова. Вместе поехали в Россию. Бок о бок прожили они 38 лет. Жить пришлось и на севере, и в Орловской области. В 1955 году семья поселилась в деревне Воскресенка Рыбинского района, а в 1963 переехала на станцию Камала. Все годы мама трудилась на разных работах: штукатуром в стройотделе, дояркой на ферме, в совхозной столовой, в детском саду. Вырастили и воспитали с мужем шестерых детей. С 1986 года Варвара Прокопьевна Жукова живёт в. Красноярске. Поехала помогать воспитывать детей младшему сыну, который учился очно в институте и совмещал учёбу с работой. Будучи уже пенсионеркой, она сразу же нашла себе работу. Общительная по характеру, она устроилась вахтёром в студенческое общежитие. Молодёжь любит её за юмор и доброту, приветливость и доброжелательность. Хоть и родилась мама на Украине, а скучает по здешним местам, жителям. Всегда интересуется, как живут те, с кем когда-то работала, дружила. Трудовой стаж её составляет 57 лет. Бывает, правда, но теперь уже редко, съезжаемся мы большой семьёй к маме в гости. Обязательно бываем у дома нашего детства. Хочется предаться воспоминаниям у калитки дома на небольшом пригорке в д. Воскресенка, из которого выходили в большую жизнь. С теплотой вспоминается босоногое детство, пусть и не такое обеспеченное, но светлое, и радостное, и, конечно, заботливые, любящие родители, пережившие трудности, но не утратившие лучших человеческих чувств.

Нина Лысенко (Жукова).

с. Новокамала. 47

Поэзия

Валерий Жукин Валерий Жукин родился 1 января 1953 году в посёлке Саракташ Саракташского района Оренбургской области. Кадровый военный. Выпускник 1973 года Краснодарского Высшего Военного училища имени генерала армии Штеменко. В 1992 году окончил военную академию имени Ф.Э. Дзержинского. Участник контртеррористической операции на территории Северного Кавказа в 1995 году. В настоящее время – полковник запаса. Проживает в г. Шатура Московской области. Член Союза писателей России. Кавалер “Золотой Есенинской медали”, лауреат и дипломант многих литературных конкурсов. Автор трёх сборников стихов: «На стрежень», «Кипень», «Лепестки», и двух поэм: «Дануся», «Хохловы». Публиковался в совместных альманахах и сборниках стихов: «Чеченская тетрадь»-1995г.; «Поэзия № 2» -2007г.; «Цветы большого города № 1»- 2007г.; «Гроздья рябины»- 2007г.; «Я ещё не вернулся с войны», выпуск 5- 2008г. ; «Шатур. День поэзии», выпуск 7-2008г., «Мужи и музы»- 2009г.; «Искусство войны»№ 3 – 2009г.; «Золотая строфа», выпуск 1 – 2009г.; «Новые песни России»- 2010г.; «Сфера притяжения» №1-№6, 2007-2012г.г.; публиковался в местных средствах массовой информации: «Шатурский вестник», «Ленинская Шатура», «Рошальский вестник»; а также в «Московия литературная» № 10-1, 2006г.; «Литературная газета » № 12-13, 2007г. НА ВОКЗАЛЕ, ИСКОРЁЖЕННОМ ВОЙНОЙ На вокзале, искорёженном войной, Две усталых женщины сидели. Застелив под хлеб платок цветной, Из одной кастрюли молча ели. Поделив горбушку пополам, Разделив беду на половинки, Подносили бережно к губам Суп солдатский с хлебом по-старинке. Уступала каждая черёд Зачерпнуть горячего погуще. То одна слезу рукой смахнет, То другая. Дома было б лучше… Только нет пути-дорог назад. Ищут сыновей на бойне страшной. А сыны, смешав с молитвой мат, Под Аргуном были в рукопашной. Два врага сплелись в один клубок. Встретились они на тропке узкой. Им обоим в грудь вошёл клинок. Кровь чеченская смешалась с русской. Выпало им рядышком лежать Полным злости и кровавой мести. Долго будут сыновей искать Русская с чеченской мамой вместе.

ИКОНКА Это было в сорок… огненном году. Уходил мой дед солдатом на войну, Под бомбёжки и снарядов свист Защищать страну. Мой дед был коммунист. Троеперстием жена его крестила И украдкою иконку подложила, Чтоб хранила мужа, за собой вела, Чтобы жизнь его от смерти берегла. Дед отчаянно с боями шёл вперёд. Верил: Сталин их к победе приведёт! Перед вражьей силой не сгибал колен, Но беда случилась, Угодил он в плен. По-утру, едва край неба заалел, Вывели всех пленных на расстрел. -Коммунисты! Сделать шаг вперёд! Смерть давно всех вас к себе зовёт. Пленные шагнули, как один. Был советский дух непобедим! “Прощевай, родимая сторонка…” …А у деда выпала иконка… Удивленно посмотрел фашист: -Эй, Иван,Какой ты коммунист? Разве коммунисты верят в Бога? Шаг назад! В рабы тебе дорога!” …………………………………..

Многое в плену дед пережил, Но иконкой свято дорожил. Победителем солдат вернулся в дом И всегда сидел с иконкой за столом. За Победу, если пил с друзьями, Целовал иконку со слезами.

Знаю я, что безжалостны годы. Не придумали вечных сердец. Я надеюсь, не выйдет из моды Это слово святое “Отец!”

Дед ушёл… (не вечны старики), Мне шепнув: ”Иконку береги”.

Я НА СТРУНАХ РАДУГИ Я на струнах радуги под окном сыграю, Для тебя в полголоса песню запою. Ты, за штору спрятавшись, будешь слушать, знаю, Песню задушевную, что тебе дарю.

ВЫСОТА Мне командир, ткнув в карту, приказал Взять высоту во что бы то ни стало. “А не возьмешь – отдам под трибунал ”,Взглянув в мои глаза, сказал устало.

Пусть слова обычные в песне, как зарницы, Сполохом малиновым душу озарят. Подпоют мне весело на деревьях птицы, На четыре стороны пусть потом летят!

“Вся грудь в крестах, иль голова в кустах”. Не раз уже такое мне случалось. Но в командирских слышалось устах: “Ступай, сынок, не много нас осталось”.

Белоснежным облаком загляну в окошко. Хоть одним глазочком гляну на тебя. Васильки с ромашками соберу в лукошко, Знай: В твой день рождения это от меня.

И мы пошли открыто, в полный рост. Захлёбывались наши глотки кровью. На клочья рвался неба грязный холст, Чтоб завернуть в тряпицу долю вдовью. Мы, скрежеща зубами, шли вперёд. За каждый метр земли мой взвод цеплялся. И знаю я, что тот, конечно, врёт, Кто говорит, что смерти не боялся. Проклятую мы взяли высоту. Быть по-другому не могло иначе. Увидел я сквозь дыма черноту, Как наш железный ротный скупо плачет. ОТЕЦ Каждой жизни даётся начало От слиянья горячих сердец. Слов хороших на свете немало, И среди них святое - “Отец!”

СТАРУШКА В каменной избушке Ангелок летает. Тихая старушка Век свой коротает. Высохшей мадонной У окна сидит, А луна иконой Над окном висит. Одиноко старой, Никого уж нет. Льётся от лампады Мягко тусклый свет. Ничего не видят Старые глаза, И в морщинах стынет Горькая слеза.

В нём и строгость, и нежная ласка, И поддержка, когда нелегко. В нём и добрая детская сказка, И тоска, если сын далеко.

Молится старушка: “Боже! Прибери”. А луна- подружка Ей в ответ: “Живи!”

В нём до боли колючие щёки, Запах дыма простых папирос, И суровые жизни уроки, И следы детских пролитых слёз.

СТАРИК Дед, старость свою проклиная, На печку лез косточки греть:

-Старуха – коряга кривая, Спокойно не даст помереть! А были деньки золотые, На славу, бывало, гулял! И груди, как мёд, налитые В сенях не одной девке мял. И сколько раз бит батогами, Резвился в кулачном бою… Кружился, как сокол, кругами, Обхаживал кралю свою. Но нетути в жизни, знать, счастья! Лебёдушка стала змеёй. Ломота в костях от ненастья, Знать, скоро укроюсь землёй. Что, старая, в руку смеёшься? Как роза цветёшь, погляжу! Нет, милая! Ты не дождёшься! Я в гроб лечь пока погожу! СТАРЫЙ ПЕНЬ Усталый день забрался в омут, Сбежав от местных петухов. Печалью куст жасмина тронут Средь запылённых лопухов. В избе распахнуты окошки. Дрожит лампадки тусклый свет. Там жизнь ведут две старых кошки И с ними их ворчливый дед. Дымит он свойским самосадом. У ног хвостатая родня. Вздохнёт, покроет старость матом, Так каждый раз, день ото дня. Скребёт он памятью по ране… Да всё никак в толк не возьмёт, За что же сгинул внук в Афгане, А он вот, старый пень, живёт? НОКТЮРН В белом тумане покоится вишня. Дразнит черёмуха кистью своей. В ивовой куще душевно чуть слышно Грустную песню поёт соловей.

Пасмурно. Пахнет листвой молодою. Солнца осколки желтеют в траве. Дождь попугал и прошёл стороною, Капли оставив на пыльном окне. Веет прохладой. Окно нараспашку. Может, ещё разыграется день. Лижет нахально оса мою чашку… Скоро уже накалится сирень. РАСПЛЕСКАЛАСЬ КАЛИНА Расплескалась калина Красным цветом зари. Память, как паутина, Ловит в сеть сентябри. Жёлтый лист опадает Прямо под ноги мне. Бабье лето сгорает, Отражаясь в окне. Жжет тоска без причины, Весь я грустью пропах, Как от ягод калины, Горький вкус на губах. А на небе высоко Голосят журавли. Может быть, это годы Улетают мои. * * * … А теперь я милой ничего не значу. Под чужую песню и смеюсь и плачу. С.А. Есенин Выбелило холодом Грустный лик травы. Почернело золото Высохшей листвы. Стёкла луж прихвачены Молодым ледком. Мной сполна заплачено За любовь тайком. Выстужен протоптанный На асфальте след. Я судьбой лист сорванный На закате лет.

На ветру полощется Утро в полутьме. То смеяться хочется, То заплакать мне. АФГАНЕЦ Он тихо окликнул и к нам подошёл: «Простите меня, офицеры, Собратьев своих, наконец, я нашел»И стал нам рассказывать в сквере: -Я в драке запойной троих уложил: Они надо мною смеялись, За то, что в Афгане я честно служил. А эти в тылу отъедались.... Смеялись над другом, погибшим в бою, Над теми, кто ждал - не дождался! Назвали убийцами роту мою. Простите, но я не сдержался! Я будто в Паншере пошёл на ножи И мстил им за то, что предали... За наших ребят, кто там верой служил, За то, что о долге нам врали... А слезы текли у него по щекам. Стаканы «Столичной» допиты. И было обидно и горестно нам, Что ищут «афганцы» защиты. Мы так же расстались, как встретились тут, А в сердце заноза засела... Живые «афганцы» за павших живут И пьют, чтоб душа не болела.

Спят усталые бойцы, Спят вповалочку, Молодой солдат во сне Видит мамочку. Ой! Ты, мамочка моя, Ты родимая! Я вернусь к тебе живой, Моя милая! И отведаю с картошкой Вареничков, Потерпи ещё, родная, Маленечко. Для бойца важнее сон Продовольствия. Лучше нет ему сейчас Удовольствия. Ни какою не поднять Его силою. Без войны наладит жизнь Он красивую. Ой! Ты, мамочка моя, Ты родимая! Я вернусь к тебе живой, Моя милая! И отведаю с картошкой Вареничков, Потерпи ещё, родная, Маленечко.

Афганец! Афганец! Афганец! Сын трудной, жестокой судьбы. Афганец! Афганец! Афганец! Осколок проклятой войны. ОТРАБОТАЛА ПЕХОТА, ОТРАБОТАЛА Отработала пехота, Отработала. Честно отдых свой она Заработала.

Сергей Прохоров Сергей Прохоров - автор 10 книг стихов и прозы Основатель и редактор сибирского литературно-художественного и публицистического журнала «Истоки». Член Международной Федерации русскоязычных писателей, Печатался в журналах: «Юность», «Великоросс» (Москва), «Вертикаль» (Нижний Новгород), «Рукопись» (Ростов-на-Дону), «Приокские зори» (Тула), «Наше поколение» (Кишинёв), «Простор» (Казахстан), «Новый ренессанс» (Германия), «Новый Енисейский литератор» (Красноярск), «Доля» (Симферополь). Активно сотрудничает с сетевыми литературными изданиями. Подготовил и выпустил 20 номеров журнала “Истоки”. С ноября 2012 года издает ежемесячное электронное литературное приложение к журналу “Истоки” “Литкультпривет” .

От конца ли, от начала... ЗДРАВСТВУЙ, МАЭСТРО СЕНТЯБРЬ! Будто цветными сетями Спутана зелень лесов. Здравствуй, маэстро Сентябрь, Глав. дирижер туесов! По золотистому шёлку Тропок лесных коленкор. Кузовков и кошелок Неподражаемый хор. Эхом раскатисто-дальним Тонут в листве голоса, Чудом наполнив вокальным Души и туеса. Золото трав разгребая, Словно в костре угольки, Будут всю зиму грибами Потчевать нас грибники. 3 сентября2012

*** Куда девать химеру? Припёрлась, визави!.. Всё вовремя и в меру – Таков закон любви. Желания и страсти Сгорают, как свеча. Ты говоришь мне: «Здрасте!», Я говорю: «Прощай!». И губ твоих усталость, Как скисшее вино, И взгляд твой запоздалый Не манят уж давно. 1 сентября.2012

*** Ко мне пришел сосед Занять полмиллиона И смотрит удивлённо, Что я той встрече рад.

Ведь знает, денег нет – Догадливый, смышленый, И, бьюсь я об заклад, Он тоже встрече рад. Сидим цедим чаёк, Судачим о погоде, О том, о чём в народе Сегодня говорят. И, вроде, невдомёк, Что хорошо всё, вроде, Хотя леса горят, Хотя в цене карат. А денег нет, как нет… Ушёл домой сосед, Прощаясь умилённо, Без полумиллиона. Июль 2012 г.

ДОМИК У РЕКИ

Виктору Астафьеву

Прибывает в мае Каждый год всегда В тихой речке Мане Вешняя вода,

Омывая робко, Намывая ил, Где прибрежной тропкой Мастер проходил. В жизни было всяко: Радость и война… Срублен дом в Овсянке, Ладный, в три окна. И крыльцо, и сенцы, И дымок в трубе Затесью на сердце, Затесью в судьбе. На реке, на Мане, Синяя вода. Что же всех нас манит Именно сюда?

В этот неприметный Домик у реки, В закуток заветный – Храм души и скит? Здесь когда-то Мастер Жил, дышал, творил, Здесь когда-то: «Здрасте!» Всем нам говорил… Прибывает в мае Каждый год всегда В тихой речке Мане Вешняя вода. 4 декабря 2012

ДМИТРИЮ ХВОРОСТОВСКОМУ В ДЕНЬ 50-ЛЕТИЯ Богом данную миссию С честью выполнить ты смог: Красноярск, Москва, Россия И весь мир у твоих ног. Ноша сладостного груза Цельный путь не отягчит. Что Шаляпин? Что Карузо? Хворостовский - вот звучит. Плачет бедный Соткилава И Доминго Пасидо, Что не им такая слава На подмостках городов. Этот голос несравненный Не забыть, не заменить. Навсегда во всей Вселенной Будешь, Дмитрий, знаменит. МИХАИЛУ АНИЩЕНКО Увы, ни в одном – в ста лицах Он видел свою судьбу. В провинциях и в столицах Родимую голытьбу. В запущенный двор стучался, Парадные обходил. С судьбою не повстречался, А, просто, в неё угодил. Судьба, как судьба – злодейка, Всё в ней уже предрешено… -А ну-ка, бармен, налей-ка! Как горько судьбы вино! 6 октября 2012

А ГРУСТНЫЕ СТИХИ ПИСАТЬ ЛЕГКО А грустные стихи писать легко. Они к тебе всегда приходят сами, Печальными волнуя голосами, Как песня с гор о милой Сулико. А грустные стихи писать легко: Поплакался слезами на бумаге

Про все невзгоды, горести, овраги, И, вроде бы, как будто отлегло. А грустные стихи писать легко, Особенно, когда грустишь не в меру. Выходят строки, будто под «фанеру»: Поёшь, а голос где-то далеко. 24 марта 2012

НЕ ЗРЯ ЖЕ КУРОЧКА-ТО РЫЛА Я знаю, вы меня поймёте, Иначе я бы вам ни-ни. Я словно курица в помёте Скребу потерянные дни… Ведь что-то ж в них такого было, На что уже не наплевать. Не зря же курочка-то рыла? – Нашлось чего-то поклевать Я верю, вы меня простите, Нам Богом велено прощать, Вы в мою душу загляните – Она под ливнем без плаща. Уже давно с неё всё смыло, О чём не стоит горевать Но что-то ж в ней такого было, На что уже не наплевать. А, может,вы меня пошлёте, Туда, куда вы шлёте всех, И дело вовсе не в помёте Копаться в прошлом нам не грех. Но что-то ж в нём такого было, На что уже не наплевать? Не зря же курочка-то рыла? – Нашлось чего-то поклевать. Я знаю, вы меня поймёте, Я верю, вы меня простите, А может, вы меня пошлёте, А впрочем, в общем, как хотите. Ведь что-то ж в жизни нашей было, На что уже не наплевать. Не зря же курочка-то рыла? – Нашлось чего-то поклевать. НАСЛЕДИЛ Жил тихонечко на этом белом свете я, По подъездам, по парадным не ходил. Дали орден мне «Культурное наследие», Значит, всё-таки я где-то наследил. 17 июля 2012

НЕЗАМЕТНО-ДОЛГО Декабрь, январь, февраль и март Всего-то холодов осталось… В Сибири долгая зима И надоедлива, как старость. Грущу в замершее окно Сквозь леденящие узоры, В которых видится одно: Дымки от изб, снегов заторы.

И так, порой, невмоготу, Захочется тепла и солнца: Отдать лучам всю наготу На излечение до донца. В Сибири долгая зима... Но вот и первые капели! Декабрь, январь, февраль и март Так незаметно пролетели.

*** Не знают внуки, и отцы не помнят, Как воевали наши с вами деды, Но каждый год мы восхваляем подвиг, Великий подвиг матушки Победы

14 декабря 2012

И павшим славу бьём, и славу Богу, За то, что век почти живем мы в мире. И о войне, как о кошмарном миге, Мы забываем тоже понемногу.

ИЩИ ПОДСНЕЖНИКИ Что годы давят, не взыщи: У времени свои законы. Ищи подснежники, ищи, Но не среди цветов оконных.

ВСЯ ЖИЗНЬ - ТАИНСТВО Воображения ты плод Иль наваждение… По кромкам душ скользит тепло Изнеможение.

Пусть голова порой трещит От дум и бед - забот незваных. Ищи подснежники, ищи, Но не на солнечных полянах.

Твой силуэт в окне избы Мигнёт лампадою. Себя сомнением избив, В твой омут падаю.

Судьба не всё берёт на щит. И будут раны, будут тайны... Ищи подснежники, ищи Под коркою людских проталин.

Но угли чар, взорвав костёр, В золу оплавятся. Где позже что-то прорастет, Умрёт, прославится.

14 декабря 2012

ФАНТАЗЁР Я, МЕЧТАТЕЛЬ, ПОЭТ Путь пройду свой от сих и до сих, Что дано от рожденья до смерти, По своей, по наклонной оси, На которой земля меня вертит. Фантазер я, мечтатель, поэт. Жаль, что это сегодня не модно, Хотя жить с этим, в общем-то, можно, Если вам лишь всего двадцать лет. Я от жизни совсем не устал, Как устать от неё быстротечной, Я хотел бы прожить лет до ста, А любить, так вообще - бесконечно. Фантазер я, мечтатель, поэт. Жаль, что это сегодня не модно, Хотя жить с этим, в общем-то, можно, Если вам в шестьдесят – двадцать лет. Отыскать бы такой эликсир, Чтобы жизнь обратить свою в вечность. И уже по наклонной оси Не идти, а лететь в бесконечность. Фантазер я, мечтатель, поэт. Жаль, что это сегодня не модно, Хотя жить с этим, в общем-то, можно, Если в сердце бессмертия свет. 7 января.2013

26 января 2013

Судьбы неведомы пути Вся жизнь – таинство. Где потерять, где обрести Себя. Свой статус кво. Воображения ты плод – Не наваждение, Но мне от этого тепло, И от падения. 1 февраля 2013

РАЗУМОМ И МОНЕТОЙ Как в плотную массу дрелью, Всверляемся в жизнь жестоко, Истачиваясь и мудрея До крайности и до срока. И чтобы не уболтала Нас жизнь дорогой этой, К ней крепимся, как болтами, Кто разумом, кто монетой. 15 февраля 2013

*** От конца ли, от начала То ли старец, то ли юн... Эвон, троек сколь промчалось, Троек времени - табун. Ухватить судьбу за вожжи, Повернуть бы тройку вспять На пути, который прожит, Чтобы снова, чтоб опять... Только снег, да ветер в очи,

Да годочков перезвон. Оглянуться нету мочи, Кто там плачет? Кто хохочет Новогодней белой ночью? Или это просто сон? 29 декабря 2012

В ДОМЕ У СТАРОГО БОБЫЛЯ Пахнет в доме дымом и мочой, Скисшею капустой, потрохами Местным диалектом: «Мы ни чо? Жисть у нас таперя не плохая». Добродушный милый старичок За рукав к столу меня потянет, Вытрет стол застиранной портянкой Хлебушко нарежет и лучок. Самогона мутного плеснёт В серые немытые стаканы… И про “жисть” свою опять начнёт, И за печкой стихнут тараканы. 24 февраля 2013

МЫ Из прошлого, из опыта, из дум Мы состоим, Мы любим очень быструю езду, Когда стоим. Мы груз Вселенной держим на плече, Когда вдвоём, Мы строим дом из милых мелочей И в нём живём. Мы – это ты и я, и он, и все, Кто влёт без крыл, Кто босиком по утренней росе Себя открыл. Не заплутал средь снеговых порош, Кромешной тьмы. Наверно, этот мир тем и хорош, Что в нём есть мы

Все: свои, чужие – Все одно Брать их нам у жизни Суждено. 16 марта 2013

ВЕСНА Ручеёк под снегами потёк От избытка небесного света. Поставляет Весну на поток Золотая от солнца планета. Жмурясь, смотрит на небо пацан: Сколько света! - В глазах заискрило. От небесных глубин до лица Шлёт тепло золотое Ярило. 17 марта 2013

ТАЙГА В АПРЕЛЕ Смола расплавилась на солнце, Скользнув по панцирю ствола, И стало радостно на сердце От горько-хвойного тепла. Я глажу ствол шершаво-липкий, Сквозь крону небо отыскав, Откуда лились солнца блики, Тайгу апрелем обласкав. Ещё в тени белеют горки – Зимы минувшей талый лёд, Но этот запах хвойно-горький, Как самый сладкий майский мёд. А на подходе уж на вые Дождей весенних апогей… Сегодня я в тайге впервые, Хотя всю жизнь живу в тайге. 28 марта 2013

Из прошлого, из опыта, из дум, А прочих - прочь... Мы, любящие быструю езду, Когда невмочь. 10 марта 2013

*** Не возьму я только Себе в толк: Как прожить и долго, И не в долг? И себе чтоб в радость, И другим, И чтоб жить как надо?.. А долги –

Филипп Пираев Филипп Пираев родился в 1965г. в Тбилиси. С 1992 года живёт в Казани. Публиковался в журналах «Казанский альманах», «Идель», «Казань» и других изданиях.

*** …и тьмою моросящей Навеянный мотив. Ну что ж – пора! Давно не путешествовал мой плащ По пьяным от безлюдья мостовым, Где время измеряется упорством И чёткостью всплывающих видений, А расстояния – числом «прости». Где в лиловатой грусти фонарей Размыты догмы, звуки, и желанья, И пахнет днём творения, и можно, Скользя по амальгаме двух стихий, Почти всерьёз гадать: кто долговечней: Остывший город, или тёплый дождь? И хоть гнусавит опыт, что ей-ей, Не след бы ставить против фаворита, Юннатствует сознание: а вдруг Уступит в этот раз он и стечёт Всей массой зданий и начинкой снов В предательски услужливые люки? Ещё – занятно спрашивать у губ, Смакуя тоник вызревшего лета, Названья улиц, имена друзей; Приятно, в грудь вобрав побольше ночи, Всем пожелать прозрения любви. А встретив перепуганные фары В химерах заплутавшего ковчега, Добавить: и везения! И долго Шагать потом на зов теней и тайн, Угадывая вещею душой Над немотой скульптур и чёрной хляби Диакритические знаки звёзд. Чтоб заключить, вернувшись поутру В намоленную рифмами клетушку, Что бытие есть жажда высоты, А красота есть форма притяженья. И, виновато глянув на часы, Не раздеваясь, провалиться в счастье. *** Пригласи меня на восход луны В сад камней, кареокая Йоко, Где, сложив ладони, застыли сны И в пруду шелестит осока. Мне не нужно длинных изящных фраз И поклонов учтивых не надо – Лишь бы в сердце мудрой струёй лилась Тихострунных веков прохлада. И чтоб в миг, когда долгожданный приз Понесёт себя над облаками, Наши души в звёздных мирах сплелись В серебристое оригами.

АВТОБУС Не протирай окно, не суетись! Не всё ль равно, куда бежит автобус? Закрой глаза и выцветшую высь Окрась мечтой, поэту уподобясь. От сирых дач, от снежной слепоты Хотя б на час рискни отгородиться Блаженной убеждённостью, что ты – Иных миров случайная частица. Оставь другим тоску и сплетни дня, Гадание по знакам поворотов... Пусть, высоту молчания храня, Не рвётся песня твоего полёта! Представь, что где-то сквозь лесную глушь Неясной тенью в сумраке рассветном Иду к тебе я, близость наших душ Почувствовав сердечным интернетом; Что мчит Земля, меняя ночь на день С покорностью кантуемого груза, Чтоб, нас сведя однажды в пункте Эн, Оформилась судеб гипотенуза. А коль и разминёмся – не грусти И не сдавай билет, как рубль рваный: Нежданные превратности пути Надёжнее привратных ожиданий. И есть в мудросплетениях дорог, В слияньи горизонта с небесами Намёк на то, что сроки ставит рок, Но Рим себе мы выбираем сами. Давай… не знать, что кроется во мгле, За ширмою витиеватых линий. Не гасло б солнце в лобовом окне – И пусть на боковых камлает иней! *** Бьёт закат прямой наводкой По озёрным зеркалам, Тополям и дачным соткам, Прилепившимся к холмам. Грезят птицы южным раем, И вдыхает тишина, Хмель костров, слезу стирая С дальнозоркого окна. Словно в поисках ответа, Бродят руки вдоль ладов. Может, к лучшему, что лето Не вернуло нам любовь? И ворчит метеосводка, Погружая до весны Парусиновые лодки В многопарусные сны.

*** Добыть твоё сердце осадой, Поверь, не составит труда. Но лёгких побед мне не надо : Ведь ты ещё так молода! А жаль: эти кудри лаская, Я долго б рассказывать мог О царствах, отпетых песками, И юности звёздных дорог. Узнала бы ты по секрету, Как высшего знанья завет, Что тьма – лишь отсутствие света, А зла в мироздании нет; Что ввек не осилить дороги Согбенному ветхой сумой, Но кары достоин, кто в ногу Шагает с эпохой хромой. И все твои мифы и тайны – Милейшая белиберда. Но спорить с тобой я не стану: Ведь ты ещё так молода! Ты так весела и наивна, Что примешь едва ли всерьёз, Что сладость любви не в малине, А в мудрости жертвенных слёз; Что слово раскатистей грома, А слава – лишь в песню длиной; Что дом тем пустей, чем огромней, А время всегда – «без одной». И вряд ли я как-то сумею, Тебя не смутив, объяснить, Что лучше порхающим змеем, Чем птицей бескрылою быть. А впрочем – забудем… на свете Положены сроки всему, И все откровения эти Сегодня, увы, ни к чему: Меня не поймёшь ты, и всё же. И всё же хочу, чтоб всегда Была на себя ты похожа – Безоблачна и молода. *** Мой тихий свет, не думай ни о чём, Оставь печали, бденья и метанья Тому, кто добровольно обречён Терзаться расшифровкой мирозданья. К чему тебе рубцы его забот, Кошмары цифр и эшафоты истин? И без того душа твоя цветёт Всезнанием, прощающим и чистым. Пусть, запряжённый перекинуть мост Меж небом и его анонсом в лужах, Он ищет принести букеты звёзд, Тебе, лучистой, в общем-то, ненужных. Свети спокойно, улыбаясь в путь, Терпи и жди без страха и укора – Чтоб тот, кто призван мир перевернуть, Был осчастливлен точкою опоры; Чтоб в час, когда поэму бытия Удастся без запинки мне ответить, Я понял вдруг, что истина моя – В тебе одной, единственной на свете.

*** Я изучал закрытые науки – Читал по звёздам, лицам и рукам. Суровый поп грозил мне вечной мукой, И атеист в безумье упрекал. Но видел я, смывая понемногу С великой тайны шарлатанский грим, Что примирить её они не могут Ни с верой, ни с безверием своим. И пусть у Бога странные манеры… Но истины печальней в мире нет: Слепое знанье – плод нехватки веры, Слепая вера – корень многих бед. *** Полночный ветер прян и свеж. Вплывая в грот окна, Стихи в мечтательный падеж Возводит тишина. В нарвала лунного двойной Гарпун вонзивший, взгляд Не в силах ни продолжить бой, Ни обрубить канат. Тенями сказочный спектакль Играя на стекле, Дрожат берёзы шторам в такт, И чуть навеселе, Качаясь слышат фонари, Как вьёт виолончель Из сновидений попурри И шепчет книгочей. И нет ни тела у души, Ни памяти, ни дна, А только ночь, да миражи, Да ветер из окна. *** Я не искал причин, не исправлял ошибки И не считал столбов, бежавших вдоль дорог. Но нежный клавесин и яростную скрипку, Как первую любовь, в душе своей берёг. И пели мне они о юности и лете, И были мне судьбой в наставники даны Закатные огни и васильковый ветер, Стенающий прибой и ангельские сны. И пусть не дольше я, чем руны на асфальте, И лягу в стылый прах рубиновым листом; Расскажет жизнь моя, как музыка Вивальди, Всю правду о мирах – об этом и о том. *** Нас от соблазнов судьба не хранит и просчётов, Лишь заучить предлагает формулу эту: Угол падения меньше, чем угол взлёта,

Если правильно выбран источник света.

Проза

Камиль Зиганшин Камиль Зиганшин родился 15 марта 1950 года в семье кадрового офицера. Детство и юность писателя прошли на Дальнем Востоке в военных городках, в самых глухих таежных местах Хабаровского и Приморского краев. В своей жизни ему довелось потрудиться в геологических партиях в Якутии, отходить матросом на китобойце «Вольный», промышлять соболя, работая четыре сезона штатным охотником в Лозовском Госпромхозе в отрогах Сихотэ-Алиня. Окончив Горьковский политехнический институт в 1973 году, он получил образование радиоинженера. С 1975 года постоянно живет в Уфе, безмерно предан своему родному краю. Все творчество этого писателя, путешественника и просто доброго, умного и отзывчивого человека пронизано нежностью к природе, заботой о ней и о тех людях, которые ее охраняют. Это видно и в его романе «Скитники», и в рассказах, и в повести «Боцман, или История жизни рыси», эпиграфом к которой стал призыв «Братья, образумьтесь!», и в общественной деятельности Камиля Зиганшина. В 1993 году в Башкирии был зарегистрирован Республиканский Фонд поощрения граждан и организаций, занятых защитой животных. В 2005 году он стал называться «Фонд защиты диких животных РБ». Фонд учрежден Зиганшиным Камилем Фарухшиновичем и его женой Татьяной Зиновьевной в память о сыне Олеге, который всегда с трепетом относился ко всему живому. Начиная с 2008 года, Камиль Зиганшин большую часть времени посвящает литературному творчеству и путешествиям. В 2010 году издается его новый роман «Золото Алдана», очерки о путешествиях по самым дальним и диким местам планеты. В запасе у него еще немало рассказов о том, что удалось повидать в своих поездках и восхождениях на горные вершины. Камиль Зиганшин — лауреат российской литературой премии «Имперская культура» имени Эдуарда Володина (2004г.), международного конкурса детской и юношеской художественной литературы имени Алексея Толстого (2005г.), премии «Добрая Лира» (2010г.), всероссийских премий имени Вячеслава Шишкова (2011г.), Николая Лескова (2012г.) и Юрия Рытхэу (2012г.), а также башкирской – имени Степана Злобина (2001г.). Награжден орденом «За вклад в просвещение» (2010г.) и памятной золотой медалью имени Антона Павловича Чехова (2010г.). Этих наград он удостоен за следование классическим традициям русской литературы, за духовность и гуманистическое содержание его художественных произведений. Удостоен звания «Заслуженный работник культуры России». В 2012 году за роман «Золото Алдана» получил Государственную премию Республики Башкортостан. Рассказ «Лохматый» написан по истории, случившейся в конце сороковых годов в одной из деревень Красноярского края. Его суть документальна. Вот только концовка немного не совпадает с авторской версией…

Лохматый

Молодцеватый, несмотря на свои пятьдесят семь лет, Федор Дементьевич, или, как его звали в деревне, Лапа, стоял, упершись сильными ногами в широкие свежеструганные доски крыльца, и в который раз оглядывал красивые резные наличники на новеньком доме зятя. С шумом распахнулась дверь, и из нее вывалились, похохатывая, плотная, во всем похожая на отца, дочь Наталья и высокий жилистый зять. — Пап, кончай смолить. Пошли в дом, замерзнешь,— выпалила она. — Да, пора мне, Натаха, — сказал Лапа, кивнув на расплющенный между туч багровый глаз солнца. И, потоптавшись, неторопливо спустился по ступенькам в пока еще

неухоженный, необжитый двор. — Лохматый! — уверенно и властно позвал он собаку и направился к переминавшемуся с ноги на ногу от мороза и нетерпения Гнедко. Ласково похлопал его литой круп. Расправил упряжь. Взбил в санях сено. Укрылся тулупом и удобно устроился в розвальнях, облокотившись на тугой прикрытый брезентом мешок муки. — Бывайте здоровы! Ждем в гости, — крикнул он, обернувшись. Крупный, с мощным загривком, лохматый кобель, крутившийся вокруг, рванул вслед заскрипевшим саням и в мгновение ока обогнал затрусившего ровной рысцой мерина. Миновав поселок и густую сосновую посадку, въехали в березовый с осиной пополам лес. Солнце

скрылось за ощетинившимся верхушками деревьев холмом. Темнело. — А все-таки правильно, что в августе на новоселье не поехал, — подумал Лапа. — Дотянул до срока и сразу двух зайцев убил: у молодых побывал и мясо продал. Однако, башка у меня с толком, — самодовольно улыбнулся он, поглаживая бороду. Дорога нырнула под гору и завиляла по стиснутой увалами долине ручья. Сани на покатых ухабах мерно покачивали, точно баюкали. Лапа, не выпуская вожжей, вытянулся и с удовольствием прикидывал, как распорядится выручкой. Он не любил людей, не умеющих зарабатывать. “Лентяй или простодыра”, говорил о таких. Вот и зять тоже хорош! Буровой мастер называется! Цемента не может подкинуть... Тоже мне — порядочный! Тьфу! — сплюнул он. Его размышления прервало испуганное фырканье Гнедко. Конь тревожно прядал ушами и, раздув ноздри, опять фыркнул. Бежавший впереди Лохматый прижался поближе к саням. Лапа обернулся и, шаря глазами по сторонам, заметил какое-то движение вдоль увала. Смутные тени скользили по гребню не таясь, открыто! Волки!!! Противно заныли пальцы, засосало под ложечкой. — Но! Но! Пошел! - сдавленно просипел Лапа, наотмашь стегнув мерина, хотя тот и без того уже перешел на галоп и, вскидывая в такт прыжкам хвост и гриву, несся по накатанной дороге так, что ветер свистел в ушах. Деревья, стремительно вылетая из темноты, тут же исчезали за спиной. За упряжкой потянулась вихрастым шлейфом снежная пыль. Волки растворились во тьме. Лента дороги вместе с ручьем петлей огибала высокий, длинный увал. Хорошо знавший окрестности матерый вожак неспешно перевалил его и вывел стаю на санный путь к тому месту, куда во весь дух несся Гнедко. Лапа, нахлестывая коня, лихорадочно соображал, что делать: стая не могла так легко оставить их в покое. Он чуял что, петля таит смертельную опасность, но повернуть обратно не решался: поселок уже был слишком далеко.

—Авось, упрежу, – успокоил себя Лапа. И, придерживая вожжи одной рукой, другой нашарил в сене топор. Внезапно мерин дико всхрапнул и, взметая снег, шарахнулся в сторону: наперерез упряжке стрелой вылетела стая. Мощный главарь сходу прыгнул на шею Гнедко. Еще миг - и тот бы пал с разорванным горлом, но оглобля саданула зверя в грудь, и он рухнул на снег. Лапа опомнился, схватил и с силой метнул в стаю мешок муки. Увесистый куль еще не успел упасть, как волки живой волной накрыли его и растерзали в белое облако. За это время Лапа успел выправить сани на дорогу. — Давай! Давай! – осатанело заорал он, нещадно лупцуя мерина кнутом. Обезумев от жути и боли, Гнедко нёсся, стреляя ошметками снега из-под копыт. Он обошел умчавшегося было вперед Лохматого. “Неужто оторвемся?” — мелькнула надежда. Сани неслись по ухабам, то возносясь, то падая. На поворотах Лапу бросало из стороны в сторону. А сзади неумолимо накатывалась голодная стая. Лапа ощущал это каждой клеткой тела. Вот вожак, парализующе клацая зубами, попытался достать не поспевавшего за упряжкой Лохматого, но пес, в смертельном ужасе прибавил ходу и, изнемогая, запрыгнул в розвальни. Вытянувшись вдоль узкой колеи, стая бежала свободно, легко, как бы скользя по снегу, молча и неотвратимо настигая выдыхавшегося коня. Лапа явственно слышал их прерывистое дыхание. Еще немного - и волки, пьянея от горячей крови, разорвут, растерзают долгожданную добычу на куски. Он выдернул из-под себя овчинный тулуп и швырнул на дорогу. Звери на секунду задержались, но, обнаружив обман, возобновили погоню с еще большей яростью. Лапа снимал и кидал в сторону стаи то шапку-ушанку, то рукавицы, но однажды одураченные серые не обращали на них внимания. Разгоряченная преследованием стая, жаждала крови и мчалась, неумолимо сокращая расстояние. Бешеная, изматывающая

гонка близилась к жуткому финалу. Охваченный страхом Федор Дементьевич, не умолкая, исступленно вопил, брызгая слюной, то на коня: “Быстрей, Гнедко, быстрей!”, то, обернувшись назад, устрашающе тряся топором на стаю: “Порублю! Всех порублю!”. Казалось, еще несколько секунд – и матерый повиснет на руке, а остальные трое станут рвать его, еще живого на куски... Мужик лихорадочно огляделся. В ногах жался Лохматый. Глаза Лапы вспыхнули сатанинским огнем—собака? Живая тварь, кровь - вот, что нужно стае! Он ногой пихнул пса навстречу смерти, но бедняга, широко раскинув лапы, удержался. Все его существо выражало недоумение и обиду. — Пошел, паскуда, - срываясь на петушиный фальцет, завизжал разъярившийся Лапа и нанес сапогом увесистый удар. Лохматый скособочился и, сомкнув челюсти, мертвой хваткой вцепился в борт саней. А волки были совсем близко. Лапа уперся спиной в передок, поджал ноги и с такой силой ударил по лобастой голове, что пес, оставив на гладко отполированном дереве светлые борозды от клыков, косо слетел с саней и, перевернувшись в воздухе, рухнул на дорогу. Слух полоснули истошный визг, глухой рык. “Всё, конец”, — подумал Лапа передергиваясь. В беспощадной памяти остался немигающий, укорительный взгляд собаки. Упряжка промчалась сквозь ольшаник и вывернула из ложбины на заснеженный холм, откуда уже видны редкие огоньки деревни. Загнанный Гнедко замедлил бег. Только тут полураздетый Лапа почувствовал, как трясется от страха и холода все его тело. Закопавшись в сено, он натянул поверх кусок брезента и настороженно вглядывался в удаляющийся непроницаемо-черный лес. Испуг постепенно отпускал, уходил как бы внутрь. Но раз за разом прокручивая в памяти происшедшее, Лапа то и дело невольно ежился. Въехав на окраину деревни, он попридержал запаленного коня: “Добрый, однако ж, у меня мерин. Другой не сдюжил бы такой гонки”. Подъезжая по унылой, пустынной улице к

своей красавице-избе за сплошным крашеным забором, расчувствовался: “мог ведь и не увидеть боле”. Ставни были плотно закрыты. Свет не горел. — Спит, чертовка. Ей-то что, — злился Лапа, вылезая из саней. Открыл ворота, загремел сапогом по двери. В доме глухо завозились. Торопливо засеменили. Лязгнул засов. Дверь приоткрылась, и Лапа, не взглянув, прошел мимо тощей фигуры в сени. Щелкнул выключателем - темно. — Лампочка перегорела, Федя, — тихо пояснила жена. Лапа чертыхнулся и скрылся за ситцевым занавесом в жарко натопленной горнице. — Не думала, что так скоро. Назавтра ждала, — оправдывалась хозяйка. —Мечи на стол, замерз, — скомандовал муж, опускаясь на табуретку. - Эх, черт, Гнедкото на улице, - и, нахлобучив старую ушанку, поспешно выскочил. Распряг и завел мерина в теплое стойло. Накрыл подрагивающие, взмыленные бока попоной. Подложил в кормушку охапку сухого душистого сена. —Ешь. Это тебе за справную службу, — Лапа протянул руку погладить ухоженную гриву, но мерин почему-то отвернул морду. — Ты чего?...Чего ты?… Эт ты зря! Да если б не Лохматый — мы б все погибли. Понимаешь — все! А я спас тебя… Спас! — горячо зашептал, оправдываясь, Лапа. Гнедко, тяжело дыша, упорно смотрел в сторону. “А может, и не погибли б?” — неожиданно уличил Лапу кто-то изнутри. Топором саданул одного, глядишь, другим острастка, а то и на порубленного собрата позарились бы”. От этой простой мысли Федор Дементьевич сник. “Совсем я расклеился. Чего голову себе морочу... Что сделано, то сделано... и сделано правильно”. Проходя мимо конуры, зацепил цепь. Она сиротливо звякнула и обожгла сердце тупой болью. Пересиливая внезапно навалившуюся слабость он воротился в избу. Жена ждала у накрытого стола. Умывшись в прихожей, сел, прижался спиной к теплой печке и замер. — Как съездил, Федя? Видал молодых-то?

— Видал... Живы, здоровы. Хоромы здоровущие, со всеми удобствами. Топят газом. Обещают на недельку приехать... Помочь по хозяйству. — Да у них, поди, у себя в дому работы хватает,— робко возразила жена. — Ничего, у себя всегда успеется. — Мясо-то продал? — А то! Мясо — не редька, только свистни, — Лапа нащупал завораживающе толстую пачку купюр и, вспомнив про подарок, вынул из другого кармана сверток. — Держи, — развернул он цветастый платок. — Ой, спасибо, Федя! Ой, спасибо!.. А красавит-то как! — Будя трепаться, - грубовато оборвал Лапа, шумно хлебая щи. Примерив обнову у зеркала, жена еще более оживилась. На губах заиграла несмелая улыбка. Прибирая со стола, обронила: — Пойду Лохматому костей снесу. Лапа чуть не поперхнулся. — Ложись-ка лучше, сам покормлю. Посмолю заодно перед сном, — торопливо возразил он, — да и Гнедко пора поить. Взяв миску, он вышел на свежий воздух. Покурил. Напоил коня. Опять покурил. Сколько не старался Лапа заставить себя думать о происшедшем, как неизбежном и оправданном, гибель Лохматого занозой сидела в мозгу, палила огнем. В постели Лапа без конца ворочался с боку на бок. Перед воспаленным взором вновь и вновь возникала одна и та же картина: сквозь вихри снежной пыли взлетает темный силуэт, плавно переворачивается в воздухе и скрывается в гуще голодной, разъяренной стаи. Взлетает, переворачивается и... За окном время от времени раздавались странные, непонятные вздохи. Он, напряженно вслушиваясь в них, незаметно забылся. И опять стая догоняла, окружала его, неумолимо затягивая живую петлю все туже и туже. В голове возник нарастающий гул смерти. А...а... а...! - заметался Лапа. — Федя, ты чего? Что с тобой? Заболел? — трясла за плечо жена. Лапа затравленно уставился на нее: не мог взять в толк, где находится, все еще жил

привидевшимся. Оглядевшись, наконец, узнал дом и жену. — Фу ты, — облегченно выдохнул он. — Чего кричал так, Федя? — допытывалась встревоженная супруга. — Мяса видать переел. Мутит. Не доварила, верно... Спи... Жена принялась участливо гладить сивые, непокорные кудри мужа. Так и заснула, оставив маленькую жесткую ладонь на голове. Лапа осторожно убрал ее на подушку. Сон не шел. Чем старательнее пытался он отвлечься, думать о чем-нибудь приятном, тем назойливей лезли в голову мысли о Лохматом. С щемящей тоской вспомнилось, как принес его, еще безымянного щенка, домой. Как радовался тому, что растет сильный, не признающий чужих страж усадьбы. Как преданно сияли его глаза, как ликовал, суматошно прыгал, захлебывался счастливым лаем, встречая с работы; с какой готовностью он исполнял все желания хозяина. Промаявшись почти до утра, Лапа осторожно встал, оделся и вышел в сени. Отпер дверь. У крыльца из предрассветной мглы проступило косматое чудище: морда в рваных лоскутах кожи, ухо болтающееся на полоске хряща, слипшаяся в клочья шерсть, злобно ощерившаяся пасть — Лохматый?! Ты?! Не может быть… Растерявшийся Лапа невольно попятился, запнулся за порог и упал... В голове вновь возник и стал нарастать гул смерти…

Алексей Карелин Доброго времени суток! Меня зовут Карелин Алексей. Хочу предложить для журнала “Истоки” социальную прозу “Скорбь”: война старого и нового, деревни и города, любви и корысти. Основано на реальных событиях. А также социальную зарисовку “Одна история”: о нынешнем веке, разграниченном обществе. Родился в 1990 году в с. Митьковка Брянской области. Закончил Брянский политехнический колледж, учусь заочно в Брянском государственном техническом университете. Служил в РВиА (Ракетные войска и артиллерия), во Владимирской области. География публикаций: США, Австралия, Новая Зеландия, Германия, Украина, Беллоруссия, Россия. Публиковался в журналах: «Очевидное и невероятное» (Харьков, Белгород), «Лучшие компьютерные игры» (Москва), «Вселенная. Пространство. Время» (Киев, Москва), «Искатель» (Чикаго), «Воин России» (Москва), военной газете «Красная звезда» (Москва), “Наш Техас” (Хьюстон) и др. Лауреат стипендии им. П.Л. Проскурина в 2011 году.

Одна история

Это случилось в некотором городе на любой улице тридцатого февраля будущего года. Степан Павлович спешил на работу. Настроение гадкое, а тут ещё опаздываешь. Ночью снег подтаял, утром ударил мороз. Приходилось идти короткими шажками. Вдобавок к гололёду дико ревел ветер. Покрасневшие ладони не показывались из карманов пальто, тем труднее было сохранять равновесие на особо скользких участках. Шляпу Степан Павлович надвинул на самые глаза, поэтому не заметил вовремя встречного пешехода. – Извините, – прозвучало рядом. Степан Павлович вздрогнул, остановился. Перед ним стоял парень лет двадцати пяти, круглолицый, с весёлыми маленькими глазами. – Здравствуйте, у вас есть минутка? – спросил он. Ни минутки, ни пол-минутки, ни даже секунды Степан Павлович не имел: вот-вот начнётся лекция у программистов, его лекция. – Вообще-то я… Но парень слушать не стал, перебил: – Видите ли, я в сложной ситуации. Вечером автобус, я в Смоленске живу, а денег на билет не хватает. Вот, хожу – стреляю. Могли бы вы помочь? Хоть чем-нибудь: полтинник, сотка? Не хватает трёх сотен, но сколько сможете. Мне уже легче будет собрать. Степан Павлович растерялся. Парень выглядел добрым и общительным, порядочно одет, но…

– Дайте мне свой номер телефона. Как приеду в Смоленск, положу вам на счёт. Мне на самом деле нужны деньги. Степан Павлович сбился с мысли. – Да, но у меня нет таких денег. – Сколько можете. Пожалуйста. Вы ведь видите: я нормальный, не алкаш какой-нибудь. Здесь учусь, в университете. – Да? – обрадовался Степан Павлович. – Я тоже. В смысле преподаю. Физику. Вы на каком курсе? – Четвёртом. – Увы, физику там уже не изучают. – Я дам вам свой телефон, если не верите. Как приеду, верну долг. Если забуду, напомните. Но я не забуду. Степан Павлович, будучи человеком интеллигентным, не мог просто отшить парня. Отдавать же деньги не хотелось, терзали сомнения. Что-то настораживало, но собеседник постоянно тараторил, мешал думать. – Я только к мужчине подходил, – продолжал щебетать парень. – Может, видели? Машина здесь стояла. Обругал меня. Не очень отзывчивые у нас люди. Я всё понимаю. Незнакомый человек… Но что делать? На вокзале ночевать? Степан Павлович замялся. Надо было выбираться из неловкого положения, но как сложно сказать «нет». Вдруг человеку и вправду нужна помощь? Что он подумает о Степане Павловиче? Жлоб, негодяй, параноик… Лекция, скоро лекция. Степан Павлович завертел головой,

словно ожидал совета от прохожих. Решать надо немедля. Сколько время? Осталось пять минут! – Возможно, вы спешите? Вам туда? Пойдёмте. Меня Игорь, кстати, зовут. Пожали руки, двинулись вперёд. Парень доверительно, как другу, начал описывать казус: как случилось, что он оказался без денег. Степан Павлович слушал внимательно, его натура не могла иначе, даже если опасалась подвоха и спешила на работу. Вместе посмеялись над глупой развязкой. Да, бывает же. Вот и университет. Парень взглянул на Степана Павловича с такой надеждой! – Ладно, – не выдержал Степан Павлович. – Давайте свой номер. Вот сотня. – Спасибо! Есть ещё добрые люди. Вы не представляете, как я вам благодарен. Вы просто представить себе не можете… Степан Павлович закивал, натужно улыбаясь. Душа рвалась отобрать сотню, пока не поздно. Разболелась голова. – Извините, меня ждут. У меня лекция… – Да-да, идите. Не смею больше вас задерживать. Спасибо вам огромное. – И всё-таки телефончик, пожалуйста. – Да, конечно, записывайте. Степан Павлович внёс контакт в адресную книгу и нажал на «вызов». Действительно, в кармане парня заиграла мелодия – не обманул. – Запишите и вы мой, – уже веселее сказал Степан Павлович. – Что высветился. – Ага. – Ну, всё, удачи вам. – И вам. Спасибо ещё раз. Распрощались. Слава Богу! Степан Павлович поднялся по ступеням ко входу, оглянулся. Какое же всё вокруг серое, блёклое. Даже небо. Тревога вернулась. Догнать, вернуть, отнять! Ветер зло рванул пальто. Степан Павлович поёжился, нырнул в тепло. Всю лекцию Степан Павлович был рассеянным. Беспокоил вопрос: правильно ли поступил, не обманулся ли? Разве до Смоленска такой дорогой билет? Разве можно так потерять деньги? Больно киношная история. Вечером дома Степан Павлович чуть ли не каждый час проверял баланс на телефонном счету. Деньги не приходили. Степан Павлович впал в депрессию. Если поначалу он мерил спальню шагами, то к полуночи напало оцепенение, полное бессилье. Степан Павлович лёг на диван. Что делать, что делать? Есть же его номер! А вдруг молодой

человек ещё не доехал до Смоленска? Ведь он не сказал, во сколько автобус. Идея! Степан Павлович позвонил в справочную автовокзала. Там ему сказали время отбытия интересующего рейса, время прибытия на конечный пункт и стоимость билета. Онемевшими губами Степан Павлович прошептал «спасибо», повесил трубку и уставился в потолок. Автобус должен был прибыть в Смоленск около часа назад. Но был ли в нём молодой человек? Билет стоил чуть меньше двухсот рублей, тогда как парень говорил, что ему не хватает трёхсот. Нет, нет. Он не врал. Просто, наверное, поехал поездом. Вот там, да, несомненно, билет стоит больше тысячи. Но почему деньги не пришли ещё на телефон? Поезд быстрее автобуса. Позвонить молодому человеку? И что сказать: почему вы не вернули долг? Это некрасиво, грубо. Вдруг молодой человек устал с дороги и решил рассчитаться завтра? А если он потерял номер телефона Степана Павловича? Бывает же такое, что контакт пропадает. Или не бывает… Степан Павлович схватил мобильный. Пусть молодой человек думает, что хочет. Что Степан Павлович – скряга, трясётся за каждую копейку. Пусть! Пусть обижается, но Степан Павлович должен знать, не забыли ли о нём. Нет, он боится не за деньги, а за… честь, если можно так выразиться. Его беспокоило, обманули или нет, он дурак или добрый человек, мир совсем уж плох, или ещё можно кому-то доверять? «Абонент временно не доступен». Неужели у парня телефон разрядился? Или всё-таки обвёл вокруг пальца? Час ночи… Возникло острое желание с кем-нибудь поговорить, обсудить создавшееся положение. – Алё, сын? – Пап, время видел? Что стряслось? Разбудил. Степан Павлович пристыженно втянул голову в плечи. Из-за какой-то мелочи нарушил отдых сына. Может, не говорить ничего? Извиниться и всё? Так всё равно уже поднял. А без этого разговора Степан Павлович глаз не сомкнёт. – Лёш, прости старика. Нужен твой совет. Алексей выслушал молча. Степан Павлович даже испугался: не уснул ли. – Алло, ты меня слышишь? – Да, да, продолжай, – устало ответил Алексей. Ему завтра рано вставать, работа тяжёлая, но он не возмущается. Понимает, что нужен. Или просто не хочет обидеть старика?

Как только Степан Павлович закончил рассказ, Алексей вздохнул и сказал: – Ну, пап, ты даёшь. Развели тебя, как мальчика. Парень этот ещё в центре города промышлял. Полиция стала гонять, вот он и перебрался в другой район. Ты бы подумал: как он, не местный, ехал на сессию и не позаботился о том, чтобы вернуться домой. Говоришь, праздновали сдачу экзаменов? Да брось. Неужели он такой дурак все деньги растратить. А билет? Зачем ему на поезде ехать, если на автобусе гораздо меньше платить, а у него критическая ситуация. Ты слишком доверчив, па. Мир не такой, каким был в твоей молодости. Пора бы уже понять. С каждым словом Степан Павлович словно терял в росте. Попытался оправдаться: – Он дал свой номер телефона… – Который, небось, уже заблокировал. Или вытащил симку до следующей аферы. Хорошо, что хоть мало дал. Сотня – это не деньги. Не расстраивайся. Впрок будешь умнее. На это Степану Павловичу сказать было нечего. Он поблагодарил сына, ещё раз извинился за беспокойство и пожелал хороших снов, которые сам этой ночью увидеть уже не надеялся. На следующий день Степан Павлович на работу не вышел. Заболел. Болезнь была больше душевной нежели физической. Степан Павлович не поднимался с постели. В голове крутились одни и те же мысли. Как же так? Как можно? Играть на лучших качествах людей ради наживы? Как грязно, подло! Врал и не краснел. К нему по-доброму, со всей душой… Как это низко! Чёрт с ними, деньгами. Сотня, как сказал сын, нынче не деньги. Но что делает этот молодой человек? О какой любви к ближнему после этого может думать жертва обмана? Мир жесток, а мошенники ожесточают его ещё больше. Парень так искусно играл… Но теперь Степан Павлович не даст себя обмануть, это было в последний раз. Чужие проблемы – это проблемы чужие. Сегодня одним самаритянином стало меньше. Как ни было тяжко, Степан Павлович пережил оскорбление, даже скорее разочарование в людях, а в некотором роде предательство. Спустя несколько дней он и думать забыл о мошеннике. Пока не встретил ещё одного. Милый парень, меньше и худее предыдущего, с щенячьими большими глазами, бровки домиком – ангел, невинное дитя.

– Пожалуйста, помогите. В Людиново живу. На сессию приезжал и потерял деньги. Степан Павлович ощутил, как волна гнева поднимается с пят к горлу, готовится выплеснуться. Лицо покраснело, щека дёрнулась, губы искривились в ухмылке. – Как же так? – спросил Степан Павлович с наигранной озабоченностью. – Потерял. Все разом. И не заметил. – Не знаю. Может, в раздевалку карманник влез. Или в троллейбусе обчистили… – Ай-яй-яй. Как же, как же… Помогу. Сейчас в полицию позвоню, скажу, что вымогателя встретил. Юноша испугался. – Какое вымогательство? Вы что? И не думал. Я лучше пойду. – Идите, идите, – довольный собой, разрешил Степан Павлович. – И скажите «спасибо», что я добрый. Ночь. Звёздная. Ни облачка. Морозная. Изо рта пар валит клочками ваты. Валера подстелил под себя картон, им же укутался. Кто бы мог подумать, что он когданибудь побывает в шкуре бомжа. Огляделся: страшно спать, ещё прирежут. Двор доверия не внушал: покосившийся забор, кругом мусор, с одной стороны пустырь. С вокзала менты прогнали. Позвонить некому. Первый курс, первая сессия. Особо ни с кем не успел подружиться. Жаль, не курит. Нечем костёр зажечь. Хлама полно, а вот спичек нет. И чего люди такие злые? Сказал ведь: долг верну. И паспорт раскрывал, прописку показывал. Даже не смотрят: гонят, матерят или просто идут, как шли, мимо. Студенческий предлагал показать, номер телефона свой дать, группу называл, в которой учится. Бесполезно. Не верят.

Поэзия

Александр Черкашин Александр Черкашин родился в 1988 году городе Павлодаре, Республика Казахстан. Летом 2001 года принял крещение в кафедральном Благовещенском соборе города Павлодара. В 2006-м году закончил среднюю школу, в 2010-м Павлодарский государственный педагогический институт, филологический факультет. С 2011 г. проживает в городе Томске. Свои стихи Александр публиковал в павлодарском литературном журнале «Айдын», газете «ДА» («Дневник аутсайдера») и в Кустанайском альманахе «Берега», поэтическом альманахе «Красный серафим» литературно-художественном журнале «Легенс». Писательством занимается с 2004 г., автор неизданных поэтических сборников: «Перекрестки» и «Человеческое», а так же нескольких поэм. *** Безмерный океан с тобою схож, народ! И кротким может быть, и грозным облик вод… В. Гюго

Как чаша город, Из-под асфальта проступает моря Соль. Он, выше поднимая ворот, Пытается укрыться от ветров на ровном триколоре. И соль земли смешается с водою, Что льется с неба по весне. Она не станет питьевою, Ее удел – волной в край чаши биться в тишине. 2 В молчаньи каменном – смиренье Перед творцом, Готов он стать и камнем предкновенья, И лицом Философа, или царя, или поэта, А может быть, безмолвным жертвенником храма. Согретый солнцем он хранит в себе печать рассвета, А может быть, он плоть его же истукана. Перед величием молчанья камня мы молчим… Холодная, безжизненная плоть сегодня – город Рим. *** В судьбе племен людских, в их непрестанной смене Есть рифы тайные, как в бездне темных вод. Тот безнадежно слеп, кто в беге поколений Лишь бури разглядел да волн круговорот.

В. Гюго Повстанцы, штурмом взять столицу не решаясь, Ночами спят, лишь скрежеща зубами. Вода в реке, весною поднимаясь, Пытается возвыситься над берегами…

Я в знойный день сидящий у фонтана, Под ногами грязь: недавно здесь гуляющие птиц кормили Хлебом, он для них как манна. …Я слышал, что живет сегодня праздно молчаливый Ливий. *** Сегодня уже не вспомнит никто имена волхвов, Не скажет точно, какого они рода-племени. И я, разговаривающий словами чужих стихов, Несу на мельницу семена плевелов. *** Закат. Воском расплавленным море. Время – подобно пророку Ионе в брюхе кита – Во чреве пространства. Смотрящий на горизонт вновь повторяет: «…все суета и томление духа…»,Распороть не решаясь времени брюхо. На его книжной полке Тора, Коран, Авеста… Он капитан – мало кто знает – «Марии Целесты» *** Весной реки выходят из берегов, Заливают памяти пещеру, В ней Вселенское Слово суммой всех сказанных слов Ждет третьего дня, чтоб испытать нашу веру. И мы в ожидании разрушения Иерусалима, Несем все, что у нас есть, к жертвеннику всесожженья, Оглядываясь в сторону Рима. …Воды смывают следы погребенья…

*** Когда вода всемирного потопа Вернется вновь в границы бытия, Из камня высекая лик пророка, Художник создает свое второе «я». И давит на барометр вода, Что растворилась в воздухе до срока, О скалы разбивается , о города И вновь становится водой всемирного потопа, И снова падает на землю сорок дней Рекой из уст небес, Смывая с ран бинты календарей, … и имя на скале «Фалес». *** Народ должен сражаться за попираемый закон, как за стену (города). Гераклит Эфесский Волны не подвластны кораблю, как и не подвластны скалам, Не сожжет их пламя солнца. На берегу сидящим молодым и старым, Желающим узнать, где рвутся горизонтов кольца, Остается лишь смотреть на воду. Забрасывающим в море сети не понять такой свободы. *** Утроба земли есть смерть, Вот семя погибло вновь, И колосом Новых лет Рождает в себе любовь.

И вновь череда дождей. И хлебы мы приломив… И крошки, как души людей, Не сброшены будут в миф. *** Одиночество – голодный зверь, Который не бывает сыт. Он в клочья рвет одежды человека – Лоскуты чаяний и вер. Меня он каждый вечер взваливает на весы. А голод – зверь, который никогда не алчет, Он только постоянно одинок. И каждый человек надеется, Что завтра будет все иначе. …Наматывает нить веретено… *** Забыть свое имя и титул… Вечность над нами делает меньше нас, Будто титло. Время – лишь воздух, которым мы дышим, Сужаясь и расширяясь, Говорим громко, а выдыхаем тише. Но если разверзнуть грудь, человек умрет. Бывает такое время, когда нашу речь Покрывает лед. ** Смиренье камня – жертвенник во храме, Молчанье, вырванное из скалы, Омытое осенними дождями, Не разделяет участь тления золы. Моря, что бьются в берег – голоса всех рек… Лишь раз на этот камень возведен был человек.

Александр Волков Александр Волков родился в 1987 году. г. Рязань. Стихи начал писать с 8-ми лет. В 2005 году первые публикации в интернете, в 2006 году первая публикация в журнале, в 2007 году первое теле-интервью, ГТРК “Ока”. Публиковался в десятках литературных изданиий, газетах, журналах и альманахах из различных городов России. Участник и победитель нескольких городских литературных конкурсов и вечеров. В настоящее время готовится к публикации первый сборник стихов. *** Всё думаешь, и куришь, и не знаешь, И сходишь потихонечку с ума, Когда ты поневоле понимаешь: На сердце невиновности вина. Забудешься. Надолго ли? На скоро? Душе твоей давно покоя нет. Вершитель своего же приговора. И бесконечной скорби жалкий след. *** Душа от скуки померкнув, Плачет о памяти этих мест. Полуразрушенная церковь. Покосившийся набок крест. В этом забытом селении, Вдоль заросших рогозом прудов, Не услышит моё поколение Божий благовест колоколов. *** Смерклось. Вечер. Сижу на лавке. Слышу крики совы и утки, Лёгкий шелест бурьянной травки, Скрип двери незакрытой будки. Всё темней. Почернело небо. Нет луны, только злые тучи. Воздух пахнет ванильным хлебом, Лезет в ноздри мне кисло-жгучим. На душе свербит неизвестность, Моей горькой судьбы решенье. Только ты – драгоценная местность Мне как сладкое утешенье. Уж во мгле растеклась дорога. Не горят в домах огонёчки.

Я молю всемогущего Бога И в счастливые верю денёчки. Я б сидел бы ещё на лавке, Слушал крики совы и утки, Лёгкий шелест бурьянной травки, Скрип двери незакрытой будки, Только завтра, опять в неохоте, В городскую шагать неизвестность… Как прекрасна ты в сонной дремоте, Деревенская моя местность! *** Солнцем жарким живёт духота. Пыль дорог грунтовых клубами. И крестьянская суета С огородами и дровами. А когда настаёт восход И блестят голубые росы, Деревенский простой народ Собирается на покосы. Но под вечер жара спадёт И слегка попрохладней станет. Вновь хозяюшка позовёт, Зверобой с чердака достанет И заварит сухой травы. И повеет пахучим паром... Как приятны с куском халвы Посиделки за самоваром! И в тоске, при большой луне Скажешь вдруг: “ Тяжело живётся…” А она лишь в ответ тебе Ест халву и сидит, смеётся.

Да и сам потом засмеюсь: Русским людям в огонь и в воду… И великое слово “Русь” Не понять другому народу! Так и радость опять придёт. Потому всех милей на свете Деревенский простой народ И родные просторы эти! МАМЕ Есть слово “женщина” на свете, А это слово значит “мать”. Как я люблю в минуты эти Её, родную, вспоминать. На все невзгоды и ошибки, Махнув уставшею рукой, Живу давно я без улыбки Моей красавицы родной. Пришлёшь конверт на адрес тот же. Согреешь душу письмецом. И думы сердце растревожат, Как там живётся вам с отцом? До боли почерк твой знакомый. От слёз разводы между строк. Любая весточка из дома Порой как воздуха глоток. И мы с тобой видали виды... Да как напишешь о судьбе, Чтоб все печали и обиды Исчезли сами по себе.. Пусть нелегко, я это знаю, Прожить бывает без помех. Не плачь по мне, моя родная, Ты для меня дороже всех! РУССКАЯ ЗЕМЛЯ Мне казалось – время долго, еле-еле Тянется лениво, что спросонок кот, Но живя на свете без году неделю, Стало очевидным: всё наоборот.

Выйду на лужайку в клетчатой рубашке, Лягу под берёзкой слушать соловья. А кругом цветочки, васильки, ромашки И везде святая русская земля! Пусть я мало видел, пусть я мало пожил, Сторона родная, как родная мать! Здесь родился, вырос и для смерти тоже Мне не надо новой Родины искать.

*** Чёткость шариковой ручки. Свежесть чистого листа. Нежно ставишь закорючки, Нервно выверив места. Может, малость и взгрустнулось, Но кропаешь налегке. Буква к букве прикоснулась, И строка легла к строке.

Публицистика

Василий Скробот Василий Александрович Скробот - поэт, публицист, сценарист, член Академии русской словесности, Член Союза писателей, член Союза журналистов. Живет в г. Иркутск.

Не могу молчать! (Заметки беспартийного пенсионера)

Не стал бы я писать свои размышления или, как я их называю, «заметки беспартийного пенсионера», если бы был безразличен к тому, что происходит вокруг меня, если бы сам ежедневно не сталкивался с явлениями и процессами, происходящими в обществе, вернее, с действительностью, и если бы это касалось только меня. Но ведь я живу не один, а в обществе, и то, что происходит вокруг меня и со мной, то же самое, ну с небольшими нюансами, происходит и с другими людьми, а значит, эта ситуация коллективная, общественная, значимая для общества, требующая анализа и осмысления общественности. Значит, свою позицию я просто обязан, ради оздоровления нравственного климата, обнародовать, донести до других людей. В конце концов, если я не прав, если я заблуждаюсь, то пусть меня поправят. Да и в споре рождается истина, чего, я не сомневаюсь, мы все хотим. Так уж сложилось, что меня всю жизнь сопровождают книги, газеты и у меня выработалась определённая потребность ежедневно получать информационную подпитку из печатных и электронных средств информации, и это в определённой мере влияет на мою жизненную позицию, на моё отношение к власти, да и на моё психологическое состояние. Если я в какой-то день не прочитал чтонибудь, не посмотрел новости, то я буквально нервничаю, становлюсь раздражительным и беспокойным. Раньше, в молодости, я больше читал книги, и если меня захватывала тема и сюжет, то не мог успокоиться, пока не дочитывал до конца. Последние годы газеты, журналы, телевидение, интернет также не отпускают меня. Но есть существенная разница, и главное в том, что если раньше информация больше вносила в жизнь определённый позитив, то сейчас после ознакомления с прессой, новостями

ТВ, интернетом на душе становится всё тяжелее, переживания зашкаливают, поражает нравственная деградация молодёжи, цинизм власти. Хотя, наверное, состояние климата в обществе, снижение или, вернее, упадок или отсутствие совести, чести, патриотизма, сострадания – это следствие, а причина как раз в отсутствии вразумительной, честной и чёткой позиции власти, её непродуманных и не всегда грамотных действий, какое - то псевдолиберальное упадничество. Меня просто до глубины души возмущают постоянные оправдания, и это только тогда, когда вопрос касается какого - нибудь негатива в обществе, когда люди жалуются на произвол властей, на плохие жизненные условия, дороговизну, маленькие пенсии, преступность, низкое качество медицинского обслуживания и т. д. и т. п. Приводятся ссылки на то, что это нам досталось такое наследие от советского прошлого, что это страну довели до ручки руководители СССР, что Советский Союз только и жил за счёт нефти и газа, что тогда ничего, кроме калош, и не выпускали, да и калоши были плохие. Ну кого вы обманываете, дорвавшиеся до власти бездельники, взяточники и лгуны? Кого? Простите, это, конечно, относится не ко всем, ещё больше порядочных и честных людей, но так уж пошло в жизни, что на виду те, кого мы чаще видим и у кого больше ответственности. Ведь народ ещё в памяти, мы ещё помним могущество Советского государства, его авторитет во всём мире, величайшие достижения советских учёных, буквально во всех отраслях науки и техники. Да мы и сейчас, спустя более двух десятков лет лживой демократии, в основном, пользуемся тем, что было построено и создано в советские годы. Ну, покажите миру современные передовые производства, предприятия, сравните уровень жизни простого человека, особенно

пенсионера, ветерана, инвалида сейчас и как они жили тридцать лет назад. Сравните, но, не слушая болтовню депутатов и министров, а у себя дома за столом с карандашом и листом бумаги, со всей семьёй, с детьми и внуками. Возьмите за основу самое значимое, ну, допустим, продукты питания, лекарства, тарифы, то, с чем сталкивается каждая простая семья, и, с другой стороны, пенсию и обычную зарплату – она, конечно, не та, которую нам называют из зомбоящика. К примеру, самый распространённый продут, хлеб. Сколько тогда можно было купить буханок на ту, как нам морочат мозги, «мизерную» пенсию и на нынешнюю, каждый год растущую. Увидите результат, и он будет далеко не в пользу нынешних реформаторов. Да что там, я приведу официальные данные, опубликованные в одной из иркутских газет. Так вот «по данным «Иркутскстата» за последние десять лет электричество подорожало в 7,5 раз (а ведь электричество в Иркутской области самое дешёвое в стране). Долее: газ в баллонах за то же последнее десятилетие вырос в цене в 8 раз, холодное водоснабжение и водоотведение в 16 раз. И самое главное. Внимание! Цитирую газету: «При этом пенсии, по информации Пенсионного фонда РФ, за последнее десятилетие выросли в 2,7 раза. За последние 11 лет сводный индекс потребительских цен в Иркутской области, по данным Иркутскстата, составил 321 процент». Ну и посчитайте сейчас, увеличилась пенсия, да и обычная зарплата, кроме, конечно, чиновничьей, за последнее десятилетие или нет? Ответ очевиден, как и очевидно ироничное жонглирование цифрами и процентами наших предводителей, а вернее, их враньё, когда они “пудрят” нам мозги, рассказывая сказки о ежегодном повышении пенсий и зарплат бюджетникам. Да, повышается, но ещё больше повышаются цены и тарифы, и баланс в результате минусовой, так какое же это повышение? Ради объективности, надо отметить и определённый прогресс в головах наших чинуш. Сейчас они иногда, ожиревшие от доставшегося им советского богатства и обнаглевшие от вседозволенности, безответственности и безнаказанности, с гордостью начинают говорить, когда их вопросами припрут к стенке или люди выйдут на улицы, что мы, мол, замечаем недостатки, не замалчиваем их и работаем по их устранению. Ну, слава Богу, что хотя бы стали замечать,

а то больше двадцати лет всё советское делили, всего было досыта, то и не замечали ничего. До чего же богата была великая Российская держава, что и сейчас, после четвертьвекового разбазаривания, хватает воровать миллиардами? Ну а что спутники падают, что своих самолётов нет в гражданской авиации, летавших раньше по всему миру, что за двадцать лет построена первая подводная субмарина, что донельзя скукожилось сельское хозяйство, гибнет природа, ну так это тоже следствие прошлого? Так, что ли? А чем же, господа демократы, вы оправдаете отсутствие в обществе патриотизма, деградацию молодого поколения, нехватку детских учреждений, паралич местных органов власти? Чем? Происками «вашингтонского обкома»? А, может, правдивей сказать, что это следствие бездарного руководства, круговой поруки, повального воровства и вертикалью всеобщего обмана и лизоблюдства? Доколе же вы будете освобождаться от советского прошлого? А надо ли? Советское прошлое надо бы сохранять и развивать. Самым тревожным стало в годы так называемой демократии нравственное разложение общества, чем гордился советский народ. Понимаю, что не весь, ведь в любом коллективе, в любом обществе, как, впрочем, и «в семье не без урода». Надо понимать, что только нравственные корни способны дать плоды и техническому прогрессу, и науке, и всему хозяйственному механизму. Я всегда в своих рассуждениях отталкиваюсь от догматов православной веры и, говоря о нравственности, не могу не процитировать стихи из Библии. Вот из книги пророка Михея, гл.7-2: «Не стало милосердия на земле, нет правдивых между людьми, все строят ковы, чтобы проливать кровь; каждый ставит брату своему сеть». И ещё ,гл.7-3: «Руки их обращены к тому, чтобы уметь делать зло. Начальник требует подарков, и судья судит за взятки, а вельможи высказывают злые хотения души своей и извращают дело». Чем не наша действительность? Цинизм действительности поражает своей наглостью и беспределом. Начисто отсутствует совесть, а о чести и говорить нечего. Когда смотришь на лица заполнивших зал властителей при отчёте Президента, то становится не по себе: умиротворённые, расплывшиеся от сладостных президентских слов лица; руки, приготовленные в любой момент взорваться аплодисментами, и всеобщее ликование, когда президент говорит, что надо

избавляться от взяточников и коррупционеров. Ну откуда они взялись такие? Таким вопросом задаются тысячи людей. Расплодилось несметное количество чиновничества, и всё мало. Им же надо всем найти себе работу – вот и плодят горы инструкций, приказов и указов, которые никто не выполняет и которые зачастую, судя по информационным данным, даже тормозят, запутывают, забюрокрачивают всякую инициативу и движение вперёд. Я поинтересовался, сколько было в советское время работников в Горкоме и Горисполкоме Братска. Ответ, да человек сорок. И это в то время, когда эти органы власти возглавляли или, во всяком случае, курировали весь народохозяйственный механизм города: промышленность, просвещение, здравоохранение, культуру, торговлю, коммунальное хозяйство, строительство и так далее, то есть всё. А сейчас? Всё, кроме образования, медицины, культуры и спорта, в какой-то мере коммунального хозяйства (да и это, фактически, половина уже в частных руках) приватизировано, и к городу имеет очень небольшое отношение, а сколько чиновников в руководстве городом? Да и Горкома давно нет. Откуда это скопище народу в огромном здании, что они там делают? Поинтересуйтесь, и попасть на приём простому человеку очень и очень проблематично. Добиться же результата удаётся редко. Вот и сравните советскую действительность и нынешнюю, демократическую. Но как интригующе мы слышим из уст чиновников: “Я, мол, знаю, что делать и всё сделаю хорошо, не то , что те, кто был до меня”, и на душе становится спокойно и мы уверенны в будущем. Но будущего-то нет, остаётся унылое прошлое. Хотя я не прав, будущее есть, но будущее зависит только от нас, от народа. Конечно, я ни в коей мере не отрицаю видимых результатов технического прогресса, что появилось много новой, нужной и интересной техники, технологий и товаров, о чём мы раньше и не подозревали. Это облегчает нашу повседневную жизнь, многое радует и даёт простор личным инициативам и способностям, но я пытаюсь сравнить общие обычные принципы жизни обычного простого человека, кто не отягощён властью, кто живёт без обмана, честно и, насколько это возможно, справедливо. Писатель Александр Терехов в «Аргументах и фактах», когда у него спросили о людях во власти, ответил, цитирую: «Для меня самого это

величайшая загадка. Смотрю на руководителей госкорпораций, министров, губернаторов и думаю: а ведь были октябрятами, пионерами, выступали на комсомольских собраниях, целовали красное знамя, учили, что все люди равны. Откуда, из какой татаро-монгольской тьмы проступили в них эти вечно надутые щёки, самодовольное хамство, жадность, неспособность улыбнуться, сказать просто, презрение к бедным?...» Прошу прощения у Александра Терехова за столь длинную его цитату, но короче не получается, теряется суть. И что интересно, сотни предприятий закрыты, производство товаров только с трудом кое-где восстанавливается, но вся страна торгует. Чем? Идёшь по рынку, и бросается в глаза, что российских товаров, промышленных, для дома, практически нет. Вот белорусские попадаются часто и, в основном, Китай. В супермаркетах полки заставлены продуктами самого разнообразного ассортимента, но откуда они? Вижу: мясо из Бразилии. Да неужели в России нельзя обеспечить себя продовольствием? Думаю, можно, кроме, конечно, разных экзотических африканских или южноамериканских фруктов. Но почему мясо из Бразилии? Оказывается, секрет простой: где то там заканчивается срок хранения, продукт надо выбрасывать на свалку, а тут подворачивается предприниматель из России и предлагает свои услуги. Те соглашаются. Ну, во-первых, они же тоже предприниматели и хотят заработать, и чем бесплатно выбрасывать, да ещё нести расходы, здесь какая-никакая прибыль. А российские дельцы за бесценок закупают то, что там положено выбрасывать, и везут в Россию. Тут подкрашивают, припудривают, т.е. придают «товарный вид», накручивают цены (как же, заморский товар!) и на прилавок. Вот, по рассказам знакомого предпринимателя, примерно такая схема по продуктам, да и по лекарствам. Получается, что в Россию свозится то, что в других странах выбрасывается. А что? Контролято нет. Контроль официально запрещён законом. Вот она демократия в российском исполнении! И что самое интересное, нет, не интересное, а пугающе жуткое, что таким положением наши депутаты и министры гордятся, доказывают, что мы впереди планеты всей. Видя и слыша это, в голове появляются страшно крамольные вопросы: кто же нами руководит, что это за люди? Вообще, нормальный человек может понять эту логику? Разрешаются проверки

только раз в три года, и то органы должны заранее предупредить. Ну, думаю, что примерно так: «Слушай, Ваня, ты там ценники перепиши, сроки, а то через три дня я приду тебя проверять. Наведи там порядок ну и пакет, сам знаешь чего, приготовь» Думаете, это сказка, выдумка? Если бы? Это – реальность. От такой напряжённой работы и наши доблестные органы зачастую превращаются не в защитников простых людей, а в пособников нарушителей и преступников. А сейчас, когда болезнь нравственного разложения запущена и поражает всё больше органов правоохранительной и судебной системы, для того, чтобы появилось чувство ответственности, заботы о людях, сострадания и сочувствия, надо всё это промыть кислотой и очистить от ржавчины души государевых людей. Ведь чуть что, нам говорят: “Идите в суд”. В какой суд господа-товарищи? Да там такой же беспредел, те же чёрствые души, та же идеология. Да и без денег там делать нечего. А где обычному работяге или пенсионеру взять эти деньги, если на оплату жилья, продуктов, лекарств не хватает? Может, я сгущаю краски, очерняю действительность, фантазирую? Нет, просто я жил в годы Советской власти и, зная недостатки, неудобства, злоупотребления того времени, сравниваю с нынешним, и у меня только такие оценки и суждения. И сейчас там, где есть положительные примеры, то я их тоже вижу, замечаю и отмечаю. Изобилие продуктов? Да! Только вот опять качество и цены волнуют. Всего полно, а купить не по карману. Снова хочется привести сравнение: да, в основном, был один сорт колбасы «докторская», но ведь это была колбаса, а не винегрет из обрезков, суррогатов, и сои, и ещё, Бог знает, из чего. Да, тьма бытовой техники. Удобно, легко. Но рассийского-то нет – в заводских цехах бывших заводов рынки и магазины. Ну, торговля торговлей – всё равно купить можно практически всё и везде, а что в других сферах человеческих потребностей? Скажу, не кривя душой, не лицемеря, откровенно и честно, а я стараюсь жить по таким человеческим простым принципам, или просто, жить по-человечески; хотя скажу так же честно и откровенно, не всегда так получается, и в результате и грешу, и подвержен многим человеческим порокам, и зря многих обижаю и осуждаю несправедливо. Так вот, хочется писать о добрых поступках людей, о счастливых судьбах, о заботливых и грамотных действиях

властей, решениях, возвышающих простых, бездолжностных людей, оздоравливающих общество, о главенствии нравственных критериев, ведь нуждающихся в этом очень много. Да, по моему мужицкому мнению, нуждаются в чём- то все люди, живущие на земле: учёные и безграмотные, богатые и бедные. Другое дело, что запросы у всех разные, как разные и потребности. Иногда они далеки от реальности, от понимания глубины насущных нужд обычного человека, но ведь каждый человек хочет жить лучше, аппетиты человеческого индивидуума безграничны и, как правило, в жизни не реализуемы. Понятно, что всегда чего-то мало, но свои аппетиты надо соизмерять, сообразуясь в то же время с жизнью окружающих тебя людей. Я для себя сделал вывод, наблюдая жизнь отдельных персонажей, нахватавших за последние годы бездумного рвачества и жорства на десять жизней вперёд, причём, без всякой разумности и предела, что это уже болезнь, болезнь заразная, раковая, метастазы которой захватывают всё большее и большее количество людей. Этому помогает и способствует уже другая болезнь – зависть, что не менее страшно. И если физические недуги как-то ещё поддаются коррекции, то нравственные, на мой субъективный взгляд, трансформируются в черты характера, в привычки, в образ. И этот выращенный псевдодемократической действительностью образ кажется человеку наиболее «честным и правдивым» ,и что другие люди должны равняться на него и брать с него пример. До чего же живуча эта нереальная и парадоксальная зависимость от завышенной самооценки и самосознания! Ну, ладно, что уж тут поделаешь, но когда эта искусственно созданная жизнь является примером для других, если эти раковые метастазы, нравственно растлевающие, разрастаются, вовлекая и подпитывая себя таким же разложением рядом живущих, то это уже беда. Понятно и ясно, что это всё исходит от политиков, а мы знаем, что цинизм политиков для общества настолько чудовищен, что напоминает слова Геббельса: «Чем чудовищнее ложь, тем охотнее в неё верят» Вы это легко воспринимаете? Вы, вообще, это понимаете? Я нет! А это, видимо, так и есть. Продолжаем сравнивать времена. Владимира Ленина когда-то назвали «кремлёвским мечтателем». Ну, предположим, что он действительно мечтал, да, конечно, мечтал, как же жить без мечты? Сейчас

там, в смысле, в Кремле, тоже нынешние мечтатели, но я полагаю, что у Ленина были искренние мечты, пусть и наивные, но ведь и пример брать было не с кого, и он мечтал о счастливом обществе. Боже мой, сам не верю, о чём пишу, но нет, из истории похоже так и было. А сейчас о чём мечтают кремлёвские хозяева? Это мы, пусть приблизительно, по сарафанным сведениям, пусть только то, что нам говорят они сами, эти хозяева, знаем или предполагаем. Но, во-первых, мы знаем, какие богатства достались нынешнему руководству, а во-вторых, мы слышим их планы и намерения и видим результаты их напряженной работы. И каков результат? Боюсь, исходя из общедоступной информации, предположить, что эти мечтатели не мечтают, а преднамеренно и целеустремлённо своими делами и поступками искореняют всякую справедливость и веру простого народа. А, может, это православная вера, носитель доброты, прощения, совести и сострадания является причиной неприятия этих принципов в человеческом обществе или завистливого соперничества? Нынешние мечтатели от власти обеспечили, используя богатства России, своё будущее и своих потомков и, похоже, никак не связывают своё будущее с Россией. Подтверждением этому является безудержная коррупция, сотни реформаторов, убежавших в другие страны, с миллиардами российского богатства, крушение нравственности. Чиновники, находящиеся у власти, имеющие рычаги влияния, особенно правоохранительные и судебные органы, очумели от вседозволенности и безнаказанности. Точечные уколы не чувствительны и пока не оказывают оздоравливающего влияния на весь организм общества, а организм безнадёжно болен. Как-то даже и неудобно вспоминать бытовые условия, в которых жили два первых руководителя огромной Советской державы, знаменитый китель и сапоги Генералиссимуса СССР, жизнь его детей, участие в военных действиях и плен. Сейчас, слава Богу, войны нет, но разве можно хотя бы мысленно представить отпрысков наших предводителей, гораздо низшего ранга, в чём- то подобном. Трудно, хотя примеры, возможно, есть. Ну, личная жизнь и есть личная, что человек живёт по личному разумению. Но государевы люди должны и обязаны думать не только о личном, но и о стране, о её развитости, благополучии. Ну, вот ещё для сравнения: если не ошибаюсь, а если ошибаюсь,

поправьте, в 1942 году, когда Москва была в шаге от падения, не останавливалось строительство метро – вот какая вера в свой народ, в свою Победу! Мне лично рассказывал участник ВОВ, а он был по специальности зоотехник. Так вот, с его слов, у таких специалистов была броня, их не отправляли на фронт для того, чтобы они в тылу следили за здоровьем лошадей, коров и не допускали эпидемий. И это происходило в то время, которое наши псевдодемократы смешали с грязью. А сейчас какая забота о сельском хозяйстве? Мы пытаемся говорить о культуре, о нравственности, пытаемся, но всё чаще слышим о нерентабельности, о закрытии школ, клубов, фельдшерских пунктов, особенно в сельской местности, забывая, что культура, нравственность – это основа любого общества. Ну, так вот ещё пример высочайшей ответственности за духовное здоровье русского народа: Композитор Родион Щедрин вспоминает: «Хоровое училище это открыли в 1944 г., когда будущее страны ещё было, скажем так, «зыбковато». Но власти уже тогда думали о возрождении культуры». Прошу прощения у читателя, но, учитывая, что я пытаюсь разобраться, сравнить хоть чутьчуть два политических этапа жизни нашей страны со своего опыта, а не со слов людей, именующих себя историками, но думаю, что, кроме своих личных и очень завышенных амбиций, у них нет никакого исторического мышления, хотя они и морочат молодёжи мозги своими историческими хрониками. Но людям, бывшим свидетелями тех событий, не получается и не получится вдолбить свои измышления и очернить могучее прошлое нашей великой страны. Так вот позволю ещё пару фраз из беседы с Родионом Щедриным: - Вопрос Юлии Шигарёвой «Смотрите:1944 год, всё ещё зыбко, а Сталин при этом думает о культуре. А сейчас – нефть потоком, газ струёй бьёт. Что открывается? Торговые центры» _Ответ: Вы знаете, эти банки, которые понаоткрывались и которые потом с лёгкостью прогорают, обьявляются банкротами, исчезают и всех надувают. Эти рестораны, которые сейчас чуть ли не на каждом шагу….Не хочу брюзжать, хотя я в том возрасте уже, когда люди брюзжат. Но, конечно, у меня возникает много вопросов. Один из них: почему не построить наконец спецхранилище для государственного архива литературы и искусства? Это то великое богатство, что у нас есть,- культура российская! О России судят в мире по Достоевскому, Толстому, Чайковскому, Шостаковичу. Её

авторитет в первейшую очередь стоит на этом.(газета «Аргументы и факты»№ 1-2.) То, что я пишу, никакое не открытие. Но обидно, когда одурачивание, фальсификация истории продолжается и нередко приносит, а в будущем, нет сомнения, принесёт ещё немало горьких плодов. Авраам Линкольн, когда-то сказал: “Можно дурачить весь народ некоторое время, часть народа – всё время. Но невозможно дурачить весь народ всё время”. Не ручаюсь за точность фразы, но смысл таков. На мой взгляд, когда в печати, на телевидении проходят дискуссии по состоянию советской действительности, о патриотизме и жертвенности как в мирное, так и в военное время, то невесть откуда взявшиеся историки пропагандируют буквально нравственный вандализм по отношению к исторической действительности. И льются на наши мозги бесконечные сказки о светлом завтра, о грандиозных планах модернизации, и хотя модернизировать необходимо всё, начиная от железяк до мозгов чиновников и бюрократов, нам говорят: “Всё в России будет прекрасно! Ведь в Америке демократия создавалась сотни лет, так и у нас годков через сто всё будет по-другому”. А что, приятно слышать такие многообещающие заявления, правда ведь, приятно? Ну а то, что процветает педофилия, парнография и идиотизм заполняет интернет, да и другие издания, так и другие прошли через это говорят нам. Я вот думаю: у нас же всё равно большинство людей честных, добрых, но что же стало с совестью? Совесть-то стала больной. Зло, недружелюбие, зависть захлестнули общество. Огромная могучая передовая страна превращена в грязный неухоженный рынок, где главное - украсть, обмануть и унизить, и уже это унижение не воспринимается как унижение. Куда ведёт такой путь? И страшно, знаете, что? А то, что всякие проходимцы, прохиндеи очень по-своему талантливы – они очень хорошо знают и умеют, как добиться результата в своём чёрном деле, ведь в этом чёрном ремесле чем оно чернее, тем ярче блестит «золотой телец», а это для них главное. Чёрных дыр хватает: состояние медобслуживания, образования, культуры, сельского хозяйства, оборонного комплекса, жилищно – коммунального беспредела. И что делать? Кто ответит на этот вопрос, кто выпишет рецепт и назначит лечение? Говоруны вещают, что не надо ничего требовать от государства,

надо начинать с себя. Может оно и так, но тогда зачем и для чего народу такая власть, если она не способна выработать и проводить политику в интересах людей, защищать народ, определять внутреннюю и внешнюю политику страны, гармонизировать нравственный климат? Светлым пятном, во всяком случае, для меня был проект первого канала ТВ «ГОЛОС», где после многолетнего засилья одних и тех же, далеко не всегда талантливых, а то и вообще бездарных фанерщиков, мы услышали и узнали многих ярких, способных исполнителей. Хотя и здесь иностранщина главенствовала. Неужели у нас нет прекрасных и высокоталантливых песен? Да есть они, есть, их поёт весь мир. Неужели мы так привыкли всё своё русское, народное, душевное считать дерьмом? Где же наш патриотизм? Вообще, какая -то идиотская несуразица: то, что плохо, мы хвалим, рукоплещем, а вот что действительно хорошо, замалчиваем. А ведь надо трезвое осмысление жизни, правдивость, самокритичное отношение к тому делу, которое ты выполняешь. А самокритичность – это отнюдь не восхваление любого действа своего или коллектива, а это, в первую очередь, критика. По моему глубокому убеждению, патриотизм – это не всеобщее одобрение и восхваление, а в большинстве случаев это замечание недостатков, критика существующего негатива. Патриот – это не тот, кто кричит по поводу и без повода: «Ура партии» - а тот, кто бичует коррупционеров, взяточников и воров. Надо исправлять плохое, тогда и хорошего будет больше. И в завершение своей статьи, где основное внимание я уделяю сравнению советского прошлого с нынешней действительностью, точнее, безосновательному и лживому охаиванию всея и всего СССР, я приведу слова знаменитого доктора из Уфы Равиля Мирхайдарова, где он анализирует успехи медицинской науки и практики Израиля. Равиль Мирхайдаров в газете «Аргументы и факты» пишет: «Невероятные успехи израильской медицины очевидны. Но хочу напомнить, что в Израиле взяли на вооружение советскую систему здравоохранения, которая весьма эффективно действовала ещё в 60-70 годы прошлого века. Главное в то время было предупреждение заболеваний. Неплохо было бы вспомнить это хорошее забытое старое.» Есть народная мудрость: «Не плюй в колодец, придется напиться».

Проза

Екатерина Четкина Золотова Екатерина (творческий псевдоним - Чёткина Екатерина). Родилась в апреле 1985 года. Живу в городе Екатеринбурге, закончила Уральский государственный университет им. Горького, химический факультет. Работаю в науке, занимаюсь экологией леса. Аспирантка. Являюсь дипломантом всероссийского конкурса «Facultet-2009» в номинации «крупная проза, первая любовь». Мои произведения были отмечены на фестивале фантастики «Ф3», конкурсе «Аэлитаnag», «Золотая чаша-2010», «Белая скрижаль», “В формате Чехова Екатеринбургский вариант”. Мои рассказы можно найти в сборниках: «Club Story. Полный чилаут», «Unzensiert №2»; в журналах: «Техника молодежи», «Уральский следопыт», «Невский альманах», «ХХI век»; в электронных журналах: «Магия-ПК», «Голос эпохи», «Млечный путь», «Альтернативная проза» и др. По моим сказкам снимали мультфильмы для проекта «Уроки Тетушки Совы» творческого объединения «Маски». Несколько рассказов включены в аудиосборники «Фантаскоп». В апреле 2010 года вышел в свет дебютный роман «Хочу познакомиться».

АПГРЕЙД НА СЧАСТЬЕ

– Слушайте, доктор, мне очень нужна еще одна процедура, – твердо сказала Инга. – На кону моя карьера, я не за тем так долго трудилась, чтобы сейчас все потерять. – Я понимаю вас, но результаты обследований однозначны. Ваш мозг достиг своих пределов, и дальнейшее вмешательство может привести к плачевным последствиям. Инга вздрогнула, но голос прозвучал спокойно: – Каким именно? – При самом лучшем раскладе у вас появятся головные боли, мигрень, тошнота, возможны различные невралгии. При другом развитии событий – полная или частичная деградация, утрата контроля над одной или несколькими сферами управления личностью. Вы понимаете, каков риск? Девушка забарабанила ухоженными ногтями по поверхности стола и задумалась: «Перспективы пугают, но особого выбора нет. Ритка, зараза, дышит в спину, еще одна разгонка мозга, и она в кресле замдиректора, а я в заднице… Карьера – это все, что у меня есть!». – Если я подпишу, что понимаю опасность и не имею к вашей клинике претензий, то операция возможна? Доктор пристально посмотрел на свою постоянную клиентку и ответил: – Мне интересна работа на грани

возможностей, поэтому я соглашусь… Только оплата пойдет по повышенным расценкам. – Деньги не проблема, еще заработаю с вашей помощью, – усмехнулась Инга. – Операция должна пройти до конца месяца, в первых числах октября у нас будет тестирование. Он кивнул и сделал пометку у себя в блокноте. Когда за посетительницей закрылась дверь, устало прикрыл глаза и подумал: «Хороший экземпляр для докторской… Думаю, скоро их много повалит. Надо бы «апргрейдиться», а то столько всего придется проанализировать». В аналитическом отделе местного филиала международной торговой корпорации царило оживление. Сотрудники, взбудораженные новостью, обсуждали подробности и строили догадки: – Вы слышали, что с Ингой случилось? – Ага. Говорят, она с ума сошла. – Ерунда, она сама себе уровень интеллекта понизила, чтобы личную жизнь наладить. – Бред! Никто на такое не отважится. Просто врачебная ошибка. – А, может, она просто устала и послала эту работу? – неожиданно вступила в разговор практикантка, стажирующаяся в офисе уже вторую неделю. Ответом ей послужили изумленные взгляды. – Милочка, о работе так даже думать не стоит, – нравоучительным тоном начала Зинаида Степановна, старожила отдела. – Без

нее ты никто. Нет работы – нет жизни. Ни кредит не взять, ни зуб не вылечить, ни на отдых не съездить. Да и какая личная жизнь без карьеры? Кто обрадуется приживалке? Только такой же оболтус. И будут они жить в шалаше и питаться с помойки. Кстати, данное социальное явление набирает обороты, забыла, как по-умному этот сдвиг по фазе называется… Дауншифтинг, кажется. Практикантка смущенно покраснела и принялась с двойным усердием читать лежащие перед ней документы. Хлопнула дверь, и на пороге появилась Рита Николаевна, уже два дня как новый замдиректор их филиала. – Опять сплетничаем? – презрительно фыркнула она. – Может, пора начать работать? Иначе, боюсь, кто-то без премии останется. – Извините, а правда Инга Валерьевна сама уволилась? – не выдержала одна из сотрудниц. – Да, – кивнула Рита Николаевна, и по лицу пробежала тень. Если честно, то она даже не чувствовала радости, что соперница ушла. Скорее ее это напугало до чертиков. Воспоминания услужливо подсунули улыбающееся лицо Инги и ее восторженную болтовню о дальнейших планах. Риту до зубного скрежета мучили два вопроса: «Что произошло? И не случится ли это с ней?». «Да уж, не хотелось бы из умной и красивой женщины превратиться в жизнерадостного дауна», – хмуро подумала она, закрываясь у себя в кабинете и погружаясь в привычное течение жизни. Инга стояла на поляне и щурилась от яркого солнца. Каждая клеточка ее тела, казалось, пела от счастья. «Как я раньше могла не выезжать на природу? – удивлялась она. – Здесь так свободно дышится, а тишина просто завораживает… Не верится, что две недели назад я думала только о карьере». Сейчас, как никогда ранее, она чувствовала себя полноценной. «Доктор бы с тобой не согласился, да и не только он, - Инга усмехнулась, вспомнив реакцию знакомых, когда она сказала, что собирается продать квартиру и перебраться жить за город. – Все-таки у судьбы странное чувство юмора, собиралась разогнать интеллект и дальше развивать карьеру, а получила удивительную способность – видеть реальность такой, какая она есть. И пусть все считают меня сумасшедшей, а я буду счастливой!».

ПРОКЛЯТЫЙ МАРШРУТ

Аня зябко поежилась под порывом ледяного январского ветра и плотнее укуталась в коротенькую норковую шубку, что, впрочем, не сильно спасало от тридцатиградусного мороза. Ее хорошенькое личико недовольно нахмурилось, взглянув на аккуратные золотые часики. «Где только эти автобусы носит? Неужели такое постоянно? Ухитрился же мой красавецниссанчик сломаться именно сегодня, когда шеф устраивает пресс-конференцию, – уныло подумала она, перебирая замерзшими ногами. – Ну, приди же, автобусик! Очень тебя прошу! Мне нельзя опаздывать!». Повалил снег. Большие пушистые снежинки неспешно падали на землю, увеличивая и без того объемные сугробы. Зима в этом году выдалась холодная и многоснежная, чем несказанно «радовала» жителей города. Аня близоруко сощурилась, пытаясь разглядеть заблудшийся общественный транспорт, транспорт но его не наблюдалось Еще несколько таких же невезунчих топталось вблизи загородки, гордо именуемой остановочным комплексом. Кое-кому из них, не такому щепетильному к внешнему виду, было легче, чем Ане, валенки и теплая дубленка отлично справлялись с морозом. Желтая морда маршрутки появилась неожиданно, словно материализовавшись из снежного бурана, танцующего на обледенелой дороге, и, скрипнув тормозами, остановилась прямо напротив Ани. Дверь с номером тринадцать гостеприимно отъехала, приглашая в черное нутро салона. «Моя!», – радостно подумала девушка и стала залезать в машину. С каждой секундой в ней росло удивление вперемежку с раздражением. Глаза почти полностью ослепли от окружающего мрака, а в нос ударил затхлый, сырой воздух, как из бабкиного подполья. – Что тут делали -то? – брезгливо прошептала Аня, но все же плюхнулась на первое попавшее сидение. Состояние замороженной рыбы ей претило куда больше, чем двадцать минут, проведенных в дискомфорте. За ней никто из людей не последовал, и маршрутка резко сорвалась с места. Аня недовольно проворчала: – Можно ли поосторожнее! Шофер не удосужился ответить, но девушка и не ждала извинений. Она с удовольствием вытянула окоченевшие ноги и попыталась пошевелить пальцами, упакованными в модные узкие сапожки. Ее глаза уже привыкли к темноте, и она смогла увидеть, что все остальные места

пустовали. «Странно! Так долго не было транспорта... А ведь на остановке, кроме меня, тоже никто не зашел. Не их маршрут? Хотя тут всего две ходят… Может, они рассмотрели какое-то объявление, а я нет?». – Простите, вы едете по маршруту? Скудный свет приборной панели позволил заметить утвердительный кивок черного силуэта с крепкими жилистыми руками. «Отлично, – облегченно вздохнула девушка. – Повезло! Сейчас быстро домчусь до работы». – Сколько стоит проезд? – громко задала она следующий вопрос, отметая бесполезные попытки отыскать листок с подсказкой. Раздался тихий смешок и скрипучий глухой голос ответил: – Двенадцать рублей. Аня расстегнула кожаную сумку и принялась шариться в поисках кошелька. Наконец найдя, пересела на ближайшее к водителю сидение и подала деньги. – Возьмите! Рука с длинными пальцами быстро выхватила их и спрятала в бардачок. «Ну и запашок от него! Неужели помыться сложно», – подумала Аня с презрением. Она всегда предпочитала полежать в ванной с ароматной пеной, чем помогать старой матери по дому, односложно отвечая: «Это твое хобби всем прислуживать, а не мое!». Девушка знала, что в этой жизни надо быть безжалостной стервой, использовать, обманывать, лезть по головам к своему счастью. Маршрутка неслась на огромной скорости, игнорируя остановки. Ветер со снегом укрывал от взгляда очертания домов, машин, деревьев, людей, смывая все в безликую белую картину с редкими вкраплениями отпечатков реальной жизни. По спине девушки пробежали мурашки дурного предчувствия: «Почему мы не останавливаемся? Ему деньги лишние? Что за чертовщина такая?». Словно подслушав ее мысли, газель стала сбавлять скорость и плавно подрулила к обочине, прямо перед худосочным стариком: – Ну, наконец… Заждался уже, – кряхтел он, взбираясь на ступеньку. Автоматическая дверь впустила его внутрь и молниеносно захлопнулась перед полным телом барышни в цигейковой шубе. На ее лице застыло ошарашенное выражение. Она чтото пробормотала себе под нос и удрученно покачала головой. Ане почему-то стало смешно: «Так тебе и надо, клуша!». Вошедший старик в стареньком дутом

пуховике и меховой шапке, побитой молью, прошел в конец салона и теперь настойчиво вопил: – Передайте за проезд! Аня фыркнула и сказала, не поворачивая головы: – Не фиг проползать было. Заплатите, а потом уж садитесь. Старик гневно запыхтел: – Ну, и молодежь пошла! Грубияны одни! Девушка равнодушно отвернулась к окну и стала пытаться что-то разглядеть через заледеневшие стекла и бущующую метель. Уже скора должна быть ее остановку. Старик дополз до водителя и передал деньги, тоже заметно сморщившись от неприятного запаха. – Почему нет автобусов? – спросил он с царской интонацией, когда водитель забирал деньги. Вопрос остался без ответа, что старика заметно подзадорило. – В прежние времена порядок был. Образование, здравоохранение – бесплатное. Хорошо работаешь – льготы, путевки в санаторий, а то и место в очереди на собственную жилплощадь. А что сейчас? Беспредел и казнокрадство! Страна воров, бездельников и торгашей. Раньше все по справедливости было. Шофер сдавленно хихикнул. «Ненормальный какой-то, – подумал старик. – Или ни фига не понимает, приехал из своего чучкестана на заработки, топчет русскую землю и смеется над нами”. В его душе всколыхнулась ненависть. Он их всех на дух не переваривал: “Захватчики проклятые... Взять бы да перерезать их всех или заживо сжечь, как ту немецкую семью”. На его губах заиграла хищная улыбка. Взвизгнули тормоза, а девушка со стариком чуть не свалились со своих мест. – Осторожнее надо! Не скот везешь, – возмутились они одновременно. Водитель и не думал извиняться, лишь неприятно хохотнул в ответ. «Весельчак, – зло подумала Аня. – Надо будет посмотреть номер машины и позвонить хозяину. Думаю, без работы ему будет уже не так смешно». В салон залез молодой парень приятной наружности и в приличном прикиде. «День налаживается», – подумала девушка, кокетливо улыбкой приглашая незнакомца сесть рядом. Нужно иметь много парней, чтобы они шли на пользу для души, тела и кармана.

Парень передал деньги, сел рядом с Аней, но знакомиться не спешил. Достав наушники и сотовый, он отгородился от людей громкими звуками рэпа. Неожиданно в памяти возникли эпизоды его развлечений. Щенки, найденные под верандой в детском саду, принесли много любопытных открытий и ощущений. Ему нравилось ставить эксперименты, препарировать. «Так я становлюсь сильнее», – считал парень. Это был его первый опыт. За ним последовали другие. Он мастерски научился ловить голубей, приобрел своих поставщиков на «Птичьем рынке» и узнал, чем хорошо отстирывать кровь… Его манила недозволенность и человек. Скоро придет время попробовать и с ними, надо лишь подобрать подходящий момент и жертву, которую не станут искать. Еще одна остановка. В открытую дверь ворвался морозный свет и жизнерадостный мальчуган лет десяти с большим ярким рюкзаком на спине. Он устроился на сидении за спиной у водителя и сейчас с любопытством разглядывал остальных пассажиров, потом стал дышать на стекло и выводить узоры и смешные рожицы. «Родители совсем разленились, – подумала Аня, – даже проводить ребенка в школу в лом… Хотя, я бы поступила так же. Стоит с детства приучать к самостоятельности, чтобы потом на шею не сел». До ее остановки оставались считанные метры, проехать перекресток и все. Маршрутка набрала не мыслимую для города скорость. «Шумахер, – подумал парень, отвлекаясь от хитросплетения песни. – Уважаю любителей экстрима, это тебе не штаны в офисе протирать». – Такой отчаянный парень бы пригодился на войне, – прошамкал себе под нос старик. Светофор на перекрестке подмигнул желтым. Водитель маршрутки и не думал тормозить. Пассажиры согласно молчали, чем быстрее приедут, тем быстрее окажутся в ласковом тепле домов. Удар чудовищной силы подбросил железную коробку на колесах и откинул на тротуар, где ссорился пьяный мужик со своей дамой сердца. Аня почувствовала, что тело потеряло свой вес и летит вперед, подобно стреле сквозь осколки лобового стекла. «Мамочка, прости», – подумала она сквозь промелькнувшие картины жизни и потеряла сознание. Старик, словно мешок с песком, ударялся о стены маршрутки, пока та делала последний кувырок. Его мысли были пусты и холодны, он

давно слишком тесно общался со смертью. Парень успел лишь поднять глаза, когда мир завертелся, как сошедшая с ума юла. Осколки стекла впились в его тело, причиняя дикую боль. Хрустнула нога. Он взвыл и, кажется, стал понимать, что чувствовали животные при его увеселениях. Малыш не страдал, один удар головой - и он обмяк, словно сломанная игрушка. – Дар чистой души засчитан, – тихо сказала белокурая худая женщина. – Она останется жива и через девять месяцев родит мальчика. – Мне по барабану. Без нее работы хватит, этих бы грешников пристроить поуютнее, – хмыкнул упитанный мужчина и хихикнул. – Отличненько покатались.

НИЧТО НЕ ВЕЧНО

– Все разрушается, – тихо прошептала я, глядя на моросящий за окном дождь и бесчисленное количество ярких белых и красных огней проносящихся по дороге машин. Сил плакать не осталось, как, впрочем, и желания топить боль назревающего разрыва в алкоголе. Ничего не могло унять тоску и безысходность, хищно разрывающую плоть моего любящего сердца… Ему стало скучно. Он вспомнил о старых друзьях и привычках. Может, еще о ком-то, но я не могу допускать этих мыслей, боясь за остатки рассудка. Мне невыносимо страшно и горько, что это конец. Мы так долго и терпеливо строили наш общий мир, кирпич за кирпичом. Доверие, забота, теплота, внимание, нежность, предупредительность, страсть – все это мы взращивали и лелеяли, чтобы наш семейный быт оставался идеальным… Но неожиданно ты назвал его пресным и рутинным. – Почему? Что я делала не так? Надо было закатывать скандалы? Строить глазки другим мужикам, чтобы ты не усомнился в моей привлекательности? – закричала я в пустоту трехкомнатной квартиры, на которую мы так долго копили. Десять лет. Счастливых и не очень. Мы преодолевали преграды и болезни, опираясь друг на друга, радовались успехам и праздновали победы… Никто не виноват, что все в этой жизни проходит. Люди рождаются и умирают, а их чувства еще более быстротечны и непостоянны. Пора бы привыкнуть к этому, издать учебник о законах, правилах игры и последствиях любви и не искать лебединую верность, неземное единение в отношениях

между мужчиной и женщиной. Там сплошная проза, в суматохе между бытовыми делами тебе достается легкий поцелуй, возможно, нежное объятие и если совсем повезет, то жаркий шепот признания защекочет твое ушко. – Боже, я больше не выдержу этого, – прошептала я, садясь на пол и раскачиваясь из стороны в сторону, чтобы отпугнуть своей безумностью подкрадывающееся одиночество. Но оно не испугливых. Оно видело и не такое: лужи крови от вскрытых вен, пустые глаза с расширенными от наркотика зрачками и сломанными душами, неспособными верить в будущее, людей с растоптанными судьбами, спокойно шагающими навстречу смерти, ведь здесь для них больше ничего нет. Без искренних чувств, душевного тепла мир похож на ад… К какой категории причислить себя? Могу ли я совершить самоубийство? Ответ – нет, но не из-за того, что я верю в смертный грех, а из-за того, что ценю данную мне жизнь. Пуститься во все тяжкие? Туманить разум бесполезно, только отдача реальности будет еще больнее. Не верить в любовь? Вероятно, но… К сожалению, я – дура. Романтичная, добрая, способная понять, простить и вновь поверить… Значит, я – особенный случай, и колючее одиночество станет верным другом, коротающим со мной вечера и ночи. Раздался звонок в дверь. Я испуганно вздрогнула от неожиданности, но потом поток радости подхватил меня и понес открывать замки ему. Самому любимому и дорогому человеку на свете. Моему мужу. – Привет, – выдохнула я, увидев Диму. – Привет, – ответил он, опуская взгляд и торопясь избавиться от одежды. – Ты весь вымок. – Да, забыл зонт. Я ощутила его напряжение и запах перегара. – Ты пил. – Немного. После работы с друзьями в баре посидели маленько. «Да? А я сижу в пустой бетонной коробке и мучительно жду твоего прихода. Дима, что с нами происходит? Все катится под откос. Я стараюсь держать себя в руках, не надоедаю постоянными звонками, проверками. Может, зря? Предел моего доверия истекает. Я страдаю и не знаю, сколько еще выдержу», – подумала я, но вслух лишь сказала: – Понятно. Переодевайся и пойдем ужинать. Привычные действия немного успокоили сумятицу в душе. Я разогревала еду, накрывала

на стол и искала ответ на извечный вопрос: «Что делать?». Умом я понимала, что надо перестать себя мучить неизвестностью, придумывать ему оправдания или представлять сцены измен, но облечь свои подозрения, эмоции в слова не получалось: мешал страх. Невообразимо глупо бояться потерять того, кто уже отдалился настолько, что ты не можешь ответить на простые вопросы, где, с кем и почему твой муж проводит вечера вне дома. – Оль, – тихо позвал он, садясь за стол. – Да, – отозвалась я, и сердце испуганно сократилось: «Он признается и все – наша семья развалится на кусочки, которые невозможно склеить обратно. Смогу ли я забыть и принять планомерные измены? Скорее всего, нет. Единичную можно перетерпеть, выстрадать прощение, но постоянную ложь не оправдать. Она ужасна априори». – Ты очень устало выглядишь. – Странный комплимент, – отшутилась я, накладывая ему в тарелку плов. Ел он молча и как-то уж слишком сосредоточенно, словно готовился к важному разговору. Конечно, может мне это мерещилось. У страха глаза велики. Я тоже не лезла с пространственными разговорами ни о чем и уж тем более не накидывалась с вопросами: «Где был? Перечисли с кем?». Важная составляющая хорошей семьи – доверие. Это я уяснила с детства, когда мама из-за своей мнительности и ревности превратила жизнь отца в кошмар. Истерики, ссоры с битьем посуды и постоянные нескончаемые упреки по придуманным поводам. Они развелись, когда мне исполнилось десять лет. – Спасибо, все было очень вкусно, – поблагодарил он, убирая грязную тарелку в мойку. – Чай будешь? – Давай. Я достала два пакетика зеленого чая, расфасовала по чашкам и залила кипятком. Дима продолжал пребывать в задумчивом, отрешенном от меня состоянии. – Осторожно: горячий, – предупредила я своего рассеянного супруга. Он кивнул и посмотрел на меня. Я неуютно передернула плечами. Он разглядывал с интересом незнакомца, с любопытством, но без должных чувств. «Разлюбил! У него другая! – лихорадочно забились мысли в моей голове, вызывая ноющую боль. – Надо узнать правду! Кому от нее будет легче? Мне? Ему? Или ей? Разрушить семью легко, а вот сохранить дано не каждому. Я справлюсь. Он перебесится и

успокоится. Зачем мне знать о его сомнениях, увлечениях? Мы вместе со студенческих лет, познакомились через друзей и через два месяца подали заявление в ЗАГС, рассудив, что настоящим чувствам время терять ни к чему. Сначала жили с моими родителями, которые заботливо поддерживали молодую семью в непростое время притирки друг к другу и голодной безработной молодости. Конечно, Дима сразу стал подрабатывать, браться за всякие халтуры, но деньги все равно получались смешными. Несмотря на это, мы были очень счастливы. Потом получение дипломов и переезд в собственную двухкомнатную квартиру, которые освободили для нас уже его родители… – Оля, я думаю, нам стоит поговорить. – О чем? – сделала я удивленное лицо. – О нас, – глухо ответил он, сосредоточенно мешая сахар, который даже не положил к себе в чашку. – Может, не стоит? – прямо спросила я. – Не знаю… Я больше, так не могу. – Да? – спокойно переспросила я, хотя видит бог, как тяжело мне давалась эта выдержка. – И что же тебя мучает? Любовница на воссоединении настаивает? Дима удивленно и испуганно посмотрел мне в лицо: – Так ты знаешь? – Нет, но теперь знаю, – горько ответила я. – Сам посуди, о чем ты мог мне сообщить? Не обошлось, злая участь разлуки добралась и до нас. Никогда бы не подумала. Мы так подходим друг другу. Две половины одного целого… Даже не знаю, стоит ли его дальше слушать? – Ты всегда отличалась догадливостью, тактом и искренностью… Ты замечательная… – Перестань! – резко оборвала я его поток комплиментов. – Ты пытаешься сделать мне еще больнее? – Оля, я… – Не надо. Наверное, ты намеревался уйти? Собирай чемоданы и убирайся! – выкрикнула я и убежала в ванную. Открыла краны на всю катушку и заревела. Горько, навзрыд, чтобы боль, пульсирующая внутри меня, отпустила, ушла… «Он уходит от меня ради нее. Бросает после десяти лет. Ужасно настолько, что я не могу поверить в реальность происходящего. Всему виной… Даже не знаю. Рутина или его повышение по службе. Некоторые бабы за версту деньги чуют и выгоду… Но что делать мне? Как жить без него? Может, стоит поговорить? Выяснить все.

Я ведь ему и рта раскрыть не дала», – подумала я, утерев слезы, потом умылась, закрыла воду, несколько раз глубоко вздохнула и вышла из ванной. – Ты здесь, – констатировала я, заходя в спальню и глядя на Диму, сидящего на краю постели с открытой, пустой сумкой. – Да, – еле слышно отозвался он. Я присела рядом и положила голову на его плечо. Мы молчали, совершенно не зная, как начать важный для нас обоих разговор. Если честно, мне и не слишком хотелось слышать излияния его души по поводу их судьбоносной встречи, ее прекрасного образа и милых привычек. Мне больно слышать его измену, оформившуюся в пустые слова, но и другого выхода нет. – Кто она? Он вздрогнул и не издал ни звука. – Ты же сам говорил, что нам надо поставить точки, а сейчас молчишь. – Помнишь, я в прошлом году попал в больницу с пневмонией? – неожиданно спросил он. – Да, конечно. – Вот тогда я и познакомился с Машей. Она ставила мне уколы. «Медсестра. Ни одну не помню. Они там все молоденькие и миленькие… Я моталась к нему два раза в день, а он, оказывается, уже был под присмотром. Как все в этой жизни просто и глупо», – подумала я с горечью. – Тогда ты в нее и влюбился? – заставила я себя произнести страшные слова. – Нет, – просто ответил он. – Мы стали болтать в те вечера, когда она дежурила. Она рассказывала о своей жизни, о сыне, которого приходится одной поднимать, о желании учиться… И я пообещал похлопотать за нее. Ты же знаешь, у моего друга отец сидит в приемной комиссии медицинского института. «Какой ты добрый! – мысленно съязвила я. – Ради непонятно кого столько лишних телодвижений. Она тебе сразу понравилась, иначе бы ты не желал ей быть полезным. Никогда не думала, что ты вздумаешь поиграть в героя, в рыцаря на белом коне… Видимо, в каждом мужчине заложено оберегать слабую женщину, а я никогда не показывала свои страхи и горести. Хотела быть сильной, самостоятельной, чтобы не только ты пахал на работе и вез на себе воз обязательств. Дура!». – Знаю, что ты не понимаешь и не одобряешь мой поступок, но я не мог просто выписаться из больницы и забыть про нее. Она дала свой номер и сказала, что будет ждать.

– Как трогательно, сейчас заплачу. Она тебя использовала тогда и продолжает это делать сейчас. Ты ведь помог ей? И вы до сих пор общаетесь? Теперь, наверное, вы уже не только за ручки держитесь? – Ольга! – повысил он голос. – Прекрати! – Почему? – спросила я, также поднимая голос. – Тебе не идет этот сарказм и злость. Ты всегда такая добрая, рассудительная, а тут… – Мужа не каждый день уводят, поэтому и веду себя не стандартно, – отрезала я. – Да, что ты обо мне знаешь? – Как это? – недоуменно пробормотал он. – Проехали… Давай дальше про твою прелестницу. – Я не знаю, что ты еще хочешь знать. – Все! – Маша поступила в институт. Ванька у нее просто прелесть, умный и воспитанный мальчуган. К технике так тянется. Боль достигла кульминации… Ребенок – вот что его притягивает к ней… Он лицемерно уверял, что малыш не нужен семье, от него только проблемы, что мы не готовы на столь серьезный шаг… Подлец! Скотина! Из-за него я не родила… Наверное, уже и не получится. Мне тридцать лет, я осталась без мужа… Можно взять и переспать с молодым парнем, залететь и войти в разряд матерей-одиночек. К сожалению, не смогу. Я воспитана в слишком строгих правилах. – Ты с ней из-за него? – прохрипело мое горло. Я даже сама не понимала, как вырвался этот глупый вопрос… И так ведь все понятно. – Оля, почему я должен быть с ними изза чего-то или кого-то? Мне нравится быть нужным, видеть их благодарность. – А разве мне ты не нужен? – в сердцах выдохнула я. – Не знаю… Ты сильная, а они нет. Странная, до безобразия смешная формулировка повода ухода из семьи. Ну, что ж… На что хватило воображения. «Сильная, – повторила я про себя. – Я хотела быть такой, и, видимо, мне удалось. Не гарант, что будь я беспомощной клушей, он бы остался со мной… По крайней мере, благодаря врожденному упорству и трудолюбию, у меня есть хорошая и высокооплачиваемая работа». – В общем, я поняла. Обсудим нюансы развода, – деловито начала я, затаптывая глубоко в себя боль и отчаяние. – Раз я сторона пострадавшая, то справедливо отдать

мне квартиру и убраться отсюда с одним чемоданчиком. Ты как считаешь? – Хорошо, – ответил он. – Нам ничего не надо. – Благородно. Только вот, боюсь, твоя деточка считает иначе, – язвительно прокомментировала я. – Не все смысл жизни видят в деньгах. Это ты пахала, как бешеная… Мне приходилось тоже вкалывать дай боже, чтобы не выглядеть в твоих глазах лодырем. Вот мне тридцать лет, и что я видел в этой жизни, кроме работы? Один раз съездили на юг и еще раз в санаторий. Я устал! Не хочу так жить! Опротивело все. Ты хорошая, но с тобой я загибаюсь. Мне нужен глоток свободы, счастья… Знаешь, в студенческие годы ты была другой, радостной, иногда немного бесшабашной, а потом превратилась в этакого робота по созданию благополучия в семье. А мне нужна жена, которая гордилась бы мной и доверяла! Я боялся твоей неуемной жажды все сделать правильно, скорее даже идеально… Ты успевала столько всего сделать, а я уставал, но не показывал виду. Я же мужчина, опора семьи… Жизнь одна, и никто мне не возвратит упущенные за зря годы. Он говорил эмоционально, изредка размахивая руками, а я молча слушала, и мое сердце заковывалось в лед сожаления и грусти. Ничего не вернуть… Наша жизнь - сплошная череда ошибок. Некоторые из них мы признаем, о некоторых даже не догадываемся. «В чем-то он прав… Зачем я так старалась? Ради чего? Теперь начну жить ради себя», – подумала я, устало закрывая глаза. – Тебе плохо? – тут же спросил Дима. – Все нормально, – ответила я, вздрагивая. – Сегодня пятница, встречаемся в понедельник около районного загса и подаем заявление. Он согласно кивнул. – Ладно, не буду тебе мешать, собирайся, давай, а я прилягу, – еле слышно сказала я, уходя в спальню. Я упала на нашу с ним кровать и уставилась в потолок. Странно, надоедливых мыслей и тех нет. Холодная, равнодушная пустота. Говорят, по статистике разводом заканчивается восемьдесят процентов браков. Почему-то я наивно полагала, что меня сия чаша минует... Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем хлопнула дверь и мой любимый ушел. Навсегда. К другой… Больше нет объемного слова «мы». Есть только я, и надо научиться с этим жить… Хотя… Ничто не вечно.

Роман Мальцев Ленинск-Кузнецкий

Перекати-поле Дорога, уходящая к горизонту. Ветер, несущий едкую пыль, которая съедает тебя, выдирая куски сущности. Поля пшеницы. И два человека по разным сторонам пустого шоссе. Кто они? Частицы этой пыли? Частицы окружающих полей, сумрачного небосклона? Бескрайнего мира? Одинокие существа, каждые со своей историей, судьбой. Судьбой, которая несет эти былинки неизвестно куда в этом пустом месте. Что может связывать этих двух так непохожих друг на друга людей? Один молод, другой стар. У одного мудрость истоптанных сандалий, у другого сожаление молодости, почти канувшей в прошлое. Казалось бы, нечего… Стоя друг против друга, они даже не разговаривают. Словно боятся, нарушить монотонное скольжение пыли и перекати-поля. Два уставших путника, остановившихся на отдых в этой точке времени на своем пути. 82

Шум ветра. Шоссе. Тяжелая хмурость дня, несущая в себе столько забот и перипетий. Важных и таких никчемных по сравнению с глобальностью бытия. Две одинокие фигуры подстать одиночеству пейзажа. Пейзажу затхлого склепа. Они здесь, словно на картине художника, «к месту», в этот застывший миг. Что общего у них? Мы все одиноки в этом мире, несмотря на то, что у каждого из нас есть друзья и родные. Загляните в себя: в нашей душе тот же самый скудный пейзаж. Безликость мира и шоссе, уходящее вдаль, к нашим грезам. На дороге же один из нас и другой человек, которого, возможно, мы всю жизнь ищем. Что общего? Все мы ждем попутки на этой дороге, которая увезет нас к нашим воздушным замкам, находящимся там, у края земли.

У двух уставших странников общее желание найти себя на этом отрезке жизни, поймать машину и рвануть догонять мчащееся время жизни. Хочется верить, что, может, они, нашли друг друга и, поймав одну попутку, все же отправятся вдогонку за своей мечтой. К той свинцовой линии, после которой за курганом, наконец, серые тучи жизни разойдутся, и блеснет солнце. Такое долгожданное. А ветер останется ждать новых странствующих, которые обязательно появятся по разным сторонам этого или другого участка пространства. И тоже, возможно, когда -нибудь встретят свой рассвет на корабле. Все мы сироты в этом пустом мире. Но не каждый разрушит свое одинокое путешествие к черте. Не каждый поймает машину на своем перепутье жизни. Кто - то, возможно, потеряет, но кто-то обязательно найдет. Шоссе грязными, некогда бывшие белыми полосами убегают в никуда. И каждого они ведут в свою сторону. Ветер с пылью и игривые перекати-

поле, скачущие куда-то. Их тоже что - то остановит. Бескрайнее море волнующейся пшеницы. Угрюмое небо, плюющее на нас. Серые фигуры каждый со своей жизнью. Так гармонично это полотно под названием «Жизнь».

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ Пшеничные поля отгорожены колючей проволокой. От нас? И не свернуть странникам в поля, чтобы срезать свою тропку. Их путь лежит только по этой дороге. Немногие решатся ободрать свою плоть и порвать свою одежду о колючки. Но что ждет их в поле? Может, еще пущее одиночество? Кто решится на такое? Изгои? Бунтари? Тогда кто мы, стоящие на перепутье? Вольные или, может, невольники? И кто делает из нас рабов? Может, наши собственные мечты? Мы ждем свои поднебесные кареты, оставаясь во власти дороги. Бунтари ж идут к ним!

Из редакционной почты

Здравствуйте, счастливые люди: Сергей Тимофеевич и весь творческий коллектив прекрасного журнала! После долгих колебаний решился-таки написать Вам письмо. В канун прошедшего праздника Нового года за чаем приятель посетовал: - Не дают хода твоим книгам в нашем районе…(«Европа, блин! ..» ). А вот у меня есть журнал – не поверишь! – издается в посёлке районного значения. В Азии!.. И расходится по всей стране! Может, существует какая-то географическая зависимость?..- недоумевает приятель. При этих словах он отставил чашку, поднялся из-за стола и достал с полки зелёно-жёлтую книжку журнала «ИСТОКИ». В синем кружочке читаю: «Нижний Ингаш – Красноярский край – Россия.». На «чердаке» титульного листа – эпиграф: «Свою родную пядь земли я воспеваю, как умею». Это оказалась строка из стихотворения Сергея Прохорова, редактора журнала, который держу в руке. Я подумал: мы заряжены одной и той же идеей – идеей прославления своей малой родины. Но у Сергея Тимофеевича она успешно реализуется. Убеждён: этому благоприятствует культурный, нравственный климат Нижнего Ингаша, который, как всё дурное и всё мудрое, начинается с головы. К сожалению, у нас атмосфера другая. В здоровую и трезвую голову не укладывается: почему нужно противостоять доброму делу?… А противостояние осуществляется не по приказу. Тут комар носа не подточит. Деятели на ключевых местах бдительно следят за мимикой суверена, пользующегося «диктаторским правом» и разговаривающего на жаргоне «сапожников»... даже с женщиной. «На лету» схватывают они едва обозначившуюся информацию и намертво блокируют всё жизненное пространство... Конкретно: самиздатским способом я выпустил четыре книги. Две книги очерков под одним названием: «Семикаракорцы: летопись в лицах» . Первая была посвящена 100летию В.А.Закруткина, известного донского писателя. Вторая - городу Семикаракорску. Четвёртая вышла из печати в первой декаде декабря и называется «Семикаракорск» с подзаголовком: краткий энциклопедический словарь-справочник района. Посвящена эта книга 75-летию Ростовской области и 340 – летию города Семикаракорска. За подаренные

мной экзкмпляры высокое руководство района не затруднило себя общепринятым словом «спасибо», проявив таким образом… нулевую степень вежливости, являющейся составной частью общей культуры. Третья книга – сборник стихов «Бабье лето». У неё такая же незавидная судьба. На этом невзрачном фоне Ваша деятельность и Вы… Вы – счастливые люди! И мне захотелось, поделившись с Вами, облегчить свою душу. К тексту прилагаю фото на котором изображены газеты, которые я редактировал в наиболее разухабистый период «прихватизации». Эти газеты не были подчинены местному руководвству и позволяли себе критические высказывания по наиболее вопиющим поводам. С удовольствием почитал прекрасные стихи Сергея Прохорова, Нины Гурьевой, Николая Ерёмина, Надежды Степановой, моих земляков: Николая Никонова, Игоря Елисеева и

других авторов.Отменный журнал! Завидная судьба! Искренне благодарю Вас, Сергей Тимофеевич, за прочтение, желаю дальнейшего процветания журналу «ИСТОКИ» и всему коллективу его творцов. С уважением, Юрий Савченко, член Союза журналистов России, пенсионер. PS. Был бы несказанно рад и счастлив, окажись вдруг в журнале «Истоки» место и для моих стихов. Надеясь на счастливый случай, прилагаю несколько опусов из книги «Бабье лето».

Поэзия

Юрий Савченко Савченко Юрий Викторович, член Союза журналистов России, автор четырех книг стихов и прозы.,

СОКРОВЕННОЕ Гей ты, полюшко, поле русское, Колос свесился тяжело, Что ведешь меня, тропка узкая, Зорькой раннею за село? Сердце жаркое к песне просится, А над полем звенит, звенит Серебристая разноголосица, Реет жаворонок в зенит. Счастьем полнится существо мое: Ширь бескрайняя, Дон у ног. На земле родной всюду дома я. И звучит донской говорок.

Защищал кавказские предгорья, Гнал врага до западных границ. Ликовало сердце, словно море. Ликовало! -Драпал подлый фриц. А в Берлине в штурмовой атаке Журналист возглавил батальон. За победу в этой дерзкой драке Орденом достойно награжден. Сколько чувств душой своей измерил, Сколько дум и жизней пережил... Тяжелы немыслимо потери, Но тверды Победы рубежи!

Велика Земля - не объять рукой, Где-то есть места заповедные, Но вся жизнь моя - поле щедрое, И не надо мне красоты другой.

ДОН В ПЕЧАЛИ Памяти В.А.Закруткина В печали Дон, плавучая станица, Прибрежные поникли хутора, А завтра по Земле распространится: -Ушел певец... А жил еще вчера.

Гей ты, полюшко, поле русское, Колос свесился тяжело… Не с того ль ведешь, тропка узкая, Зорькой раннею за село?

Жил , как солдат, вернувшийся с похода, Готовый по тревоге снова в бой. Он был примером, совестью народа. Служа Отчизне, звал нас за собой

МАЙОР ЗАКРУТКИН В гимнастерке, выжженной в походах, В кирзовых тяжелых сапогах Шел корреспондент четыре года, Жизни не щадя, отринув страх.

Прервала смерть нелегкую работу. Перо упало, замерла рука.... Но ритм живого сердца патриота Мы сохраним потомкам на века!

Меж боями, на ночных привалах Доставал заветную тетрадь Шаг за шагом помечал, бывало, Как рвалась к победе наша рать.

ПРОДОЛЖЕНИЕ МЕЧТЫ Земля освобождается из плена. Восторги вьюг отпели в бурный срок. Весна встречает радость во Вселенной. Залит багрянцем утренний восток.

Еще чуть-чуть - и выстрелит подснежник. Как на дрожжах, набух, воспрянул Дон. Водою вешней корни ивы нежит. Со стрех разлит мелодии трезвон. Его впитал влюбленно ухом чутким, С улыбкой мудрою и прищуром в глазах Виталий Александрович Закруткин, Вдыхая степи солнечный размах.. Следя душевным потаённым взором За нерасцветшим шелестом садов… Он видел наши Семикаракоры Ну, скажем, матерью придонских городов. Тот взгляд мне ныне ближе и дороже, А через годы возрастет в цене. Пусть сын Донщины до мечты не дожил, Ей жизнь вдохнуть судилось, видно, мне. Жаль, что весна в проснувшемся раздолье Его не встретит в этот звонкий час, Все ж не тоскуйте, ветры, в чистом поле, Он навсегда живой в сердцах у нас. ЗИМНЕЕ Подметают небо щетки сосен, В воздухе снежинки распылив. Здесь еще вчера бродила осень По уступам выцветшей земли. А сегодня, грусть из сердца выжав, На лыжне меж сосен и берез Не сдержу стремительные лыжи Пусть несут! Я с ними в скорость врос. У обрыва при слезящем спуске Вздыблю снег поллыж взбешенный шип… В жизни это трудное искусство… Тормозить, когда летишь с вершин. Я не раз ломал в паденье лыжи, Не впервой крутые спуски мне. От падений и ушибов выжив, Вновь лечу по самой крутизне.

НЕ СБЫВШЕЕСЯ Седая прядь. Усталые глаза. Улыбка скорбная. Движения несмелые… Я в детстве клятвенно себе сказал: «Для счастья матери - немыслимое сделаю!» …Мы шли с сумою по чужим дворам. Собаки нас встречали злобной яростью. На костыле ты с горем пополам Едва плелась от боли и усталости. Навстречу выходили старики, Делясь последним хлебом лихолетья. Стыд обжигал, словно ударом плети… Я помню дрожь протянутой руки. …Как сон дурной, невиданным кошмаром Война прошла, и мир мы обрели. Бродяг с сумою, кажется, не стало В пределах нашей исконной земли. Зажили кровоточившие раны. Восходы тихие ласкают ковыли. Окопы стерло время на курганах… Но все ли сделали? Да, все ли мы смогли? …Седая прядь. Усталые глаза. Улыбка скорбная. Движения несмелые… А в детстве, помнится, я клятвенно сказал: «Для счастья матери -немыслимое сделаю !»

Проза

Владимир Корнилов Владимир Васильевич Корнилов - член Союза писателей России., Международной Гильдии писателей Европы, Международной Федерации русских писателей. Автор около двух десятков книг стихов и прозы, изданных в Москве, в Германии, в Иркутске. Живет в г. Братск, где руководит детско-юношеским литературным творчеством. Победитель многих международных конкурсов

СОЛНЦЕ НА ПЛЕЧЕ У КЕДРА Рассказ

С ребятами из нашего класса мы давно собирались сделать лыжную вылазку в расположенный километрах в трёх от микрорайона таёжный массив, да всё как-то откладывали день за днем: то приближался конец учебной четверти (хвосты поддтянуть надо), то у кого-нибудь соревнования подоспели (тоже в грязь лицом ударить не хочется), то морозы жмут так, что носа не высунешь, чтобы выбраться куда-нибудь дальше школы, – да и то с частыми перебежками (для сугрева) в находящиеся по пути компьютерные салоны… Но каждый из нас понимал, что все это отговорки. А тут как-то Валька Грошев – весельчак и заводила нашего класса – возьми и предложи: «Ребята! Давайте в эту субботу на лыжах сбегаем!.. Я вам в тайге такие места покажу! Ангару с высоты птичьего полёта увидите!» Ну, мы, конечно, загорелись. До назначенного срока оставалось несколько дней, поэтому все были заняты приготовлениями: покупали лыжную мазь, подгоняли крепления, а у кого не было своих лыж, доставали у знакомых. И вот наступила долгожданная суббота. День обещал быть погожим. Стояло тихое морозное утро, без колючего «хиуса»… Лучи солнца зарумянили горизонт. Снег поскрипывал под ногами. Деревья и кустарники были разукрашены инеем.… Да и сам город словно принарядился. Дома нахлобучили на себя белые зимние шапки. Провода развесили повсюду свои пышные праздничные гирлянды. … Сбор назначили в десять утра у лыжной базы. Как я и ожидал, Валька Грошев и Володька Тимофеев были уже на месте. Валька с серьезным видом и лукавыми, как у черта, глазами, рассказывал какую-то очередную веселую историю, а Володька, схватившись за живот, корчился в смехе. И от этого его лохматая рыжая в инее шевелюра судорожно вздрагивала и искрилась на солнце. Вскоре все ребята были на месте, и мы

направились вслед за Валентином по знакомой ему лыжне. А она то петляла между деревьями, то терялась в снежных туннелях, образованных из согнутых берез. И когда взлетела на высокую сопку, нашему взору открылись необозримые просторы тайги… А внизу, огибая острова и скалистые мысы, несла свои студеные воды своенравная красавица Ангара… Ничто не нарушало задумчивости тайги. Только изредка тишину рассекал треск озябших деревьев да стук одиноких дятлов. Сугробы, нахохлившись от холода, плотнее жались друг к другу. Мороз, словно старый приятель, больно пощипывал нас своими жесткими, колючими пальцами, щёлкал по носу, встряхивал ознобом за плечи так, что мы невольно вздрагивали от этих его неуместных шуток. А солнце все выше и выше поднималось над задремавшей тайгой. На некоторое мгновение оно, как бы задержавшись в своем беге, застыло на плече огромного кедра. Его лучи едва-едва пронизывали густые ветви и, когда касались снега, то миллионы снежинок загорались радужными алмазными блёстками. И важные на вид сугробы в этот миг напоминали нам румяных снегирей. Очарованные, мы не в силах были оторвать глаз от этой величественной картины… Вот она – наша сибирская зима с ее прелестями и загадками, с ее морозами и снегопадами!.. Особенно был поражен Сергей Колодка

– уроженец солнечной Украины, который до приезда в этом году в Братск никогда раньше не бывал в зимней тайге. Он находился словно в забытье. Глаза его были широко распахнуты, отражая в себе всю эту неповторимую красоту спящего зимнего леса, принаряженного кружевами инея. Да и мы в эти минуты причастились душой к прекрасному… Домой возвращались уже в сумерках… Город зажигал свои первые огни.

МАСЛЕНИЦА Лирическая зарисовка

Зима нынче выдалась холодная…снежная… Даже накануне весны мороз пощипывает ребят за нос и щёки. Но их это не очень беспокоит. Они потирают лицо рукавичками и веселятся. В такие морозные деньки ребята катаются с горок, играют в снежки и ходят на каток… Как хорошо мчаться на лыжах по снежной извилистой лыжне или скользить на коньках, рассекая синюю гладь льда! В тайге в эту пору очень красиво. Пеньки стоят в снежных шапках, как казаки... Поцарски пышно убраны инеем хвойные леса. Они словно одеты в дорогие нарядные шубы. Им зимою не холодно… И лишь лиственные породы деревьев, зябко позванивая на ветру голыми ветками, неуютно чувствуют себя зимой. Медведи в это время спят. Но на снегу чётко видны следы других зверей и птиц, которые оставили свой узор на заснеженных полянах… В конце зимы дни становятся дольше и светлее. Солнце всё выше и выше взбирается по морозному небосклону, приветливо улыбаясь из глубокой сини и освещая всё окрест золотыми лучами… И люди, истомившиеся долгим ожиданием тепла, всем сердцем ощущают уже приближение весны… На исходе февраля звонко затенькает на солнцепёке первая капель. Сугробы набухнут и почернеют от влаги…В марте побегут наперегонки с крутоярий говорливые ручьи, наполнив вешним шумом овраги и ложбины. Ребята в такие дни, возвращаясь после занятий из школы и весело размахивая портфелями, торопятся домой, где они с друзьями в своих дворах будут мастерить скворечники… В апреле небо оживится гомоном перелётных птиц, которые возвратятся к своим родным гнездовьям. На деревьях к этому времени набухнут почки. Ольха и верба распустят золотистые серёжки…Из-под земли пробьются к свету подснежники, робко красуясь среди чёрных прогалин своими фиолетовыми лепестками. Жизнь в лесу заметно оживится. Зверюшки вылезут из своих тесных, неуютных нор и, укрывшись где-нибудь в затишке, будут греться на солнцепёке…Проснутся от зимнего сна пчёлы и мохнатые шмели… Дети повсюду будут запускать в небо воздушных змеев и, задрав головы, долго следить за их

планирующим полётом…И всё это подарит весна, с наступлением которой придут к нам и долгожданные праздники: «Масленица», «Вербное воскресенье», «Пасха»… Особенно хороша «Масленица». Это один из самых замечательных, издревле славившихся на Руси, языческих праздников, на которых с особой силой раскрывается русская душа и удаль. В городах и сёлах к «Масленице» готовятся заранее. Для этого на их главных площадях, где собираются люди, специально устанавливают высокие, гладко оструганные столбы, на крестовинах которых подвешивают разные призы. Самые ловкие и смелые попытаются покорить вершину столба и снять понравившийся сувенир. Но это удастся далеко не многим. Зато счастливчики, сумевшие достойно преодолеть это препятствие, будут ходить героями среди празднующих. Устраиваются на «Масленицу» и спортивные состязания, наиболее популярными из которых издавна славились гиревой спорт и кулачные бои. Но в наши дни кулачный спорт изжил себя: так как во время поединков бойцы часто жестоко калечили друг друга. Чуть поодаль от «масленичных» столбов сооружают помосты. Там фольклорные ансамбли в национальных костюмах будут исполнять песни и танцы народов России… Тут же разместятся торговые ряды, влекущие к себе многоцветьем и пестрядью товаров… Дымком и каким-то особым, первобытным инстинктом будят в нас аппетит еще издали запашистые шашлыки… Напротив торговых рядов – разукрашенные лотки, пышущие изобилием снеди и диковинных фруктов. Они станут зазывать празднующих духмяными горячими блинами и чаем… Но наиболее запоминающимся в «Масленице» является сожжение чучела, символизирующего зиму. Этим обрядом люди освобождают дорогу приближающейся весне. Взявшись за руки и двигаясь вокруг костра, они призывают весну скорее вступить в свои права, провожая зиму до следующего года. В такие минуты душа словно соприкасается с отзвуками сказочной старины, дошедшей до нас из жизни далеких сородичей, – и человеку от этого становится незабываемо светло и радостно.

Поэзия Красноярский поэт Николай Ерёмин награждён Почётной грамотой Министерства культуры Российской Федерации, подписанной В.Р. Мединским, «за большой вклад в развитие отечественной литературы и многолетнюю плодотворную работу». “Литературная газета №52, декабрь 2012 г. Коллектив редакции журнала “Истоки” от всей души поздравляет своего постоянного автора, члена общественной редколлегии издания и прекрасного, талантливого поэта и прозаика Николая Николаевича Ерёмина и желает ему новых творческих побед и новых книг. Кстати, очередная книга поэта уже готова к печати. Предлагаем подборку из неё.

Николай Ерёмин

ИГРА В ДУ-ДУ И В РУССКУЮ РУЛЕТКУ ПАМЯТНИК Бог воскресил меня В поэзии и в прозе И подарил коня В повеселевшей бронзе… И я на нём скачу Туда, куда хочу… МЕТАФИЗИКА ПРИТЯЖЕНИЯ Мы шли тогда Одной тропою – Ты хороша, и я хорош… Соединяла нас с тобою Метафизическая дрожь… …………………………….. Где Та тропа, Скажи на милость? А притяженье сохранилось! *** Я вырос В замкнутом пространстве. Замки, куда ни посмотри, Напоминали мне о рабстве,Увы, снаружи и внутри. О! Если б я, мечтая, смог Взломать хотя б один замок! ПОПУГАЙ Я вижу попу попугая, Он отвернулся от меня, Сперва – ругая и пугая, Потом – молчание храня… И вдруг, Скосив свой правый зрак,

Как закричит: - Дуррак! Дуррак! НЕОФУТУРИЗМ Вокруг – народ, Идущий к Иисусу… Возврат к «Пощёчине Общественному вкусу» И флуд, и слэм, и рэп … Увы, речисты, Неистовствуют Неофутуристы… Чтоб показать, чего они хотят, Опять Идут к реке топить котят… Яж– Ниже по теченью – Боже мой! – Котят спасаю – И несу домой… ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ Как важно – С мыслями собраться И вовремя Образоваться, Где все желают одного: Стать сразу ВСЕМ Из ничего. КЕДР На горном склоне Ветра игры – Свобода, воля, благодать… Кедр Пересчитывает иглы

И всё не может сосчитать.. А между гор Пленяет взор Вдаль убегающий простор! СЛЕД В СЛЕД Я По краю добра Еду к Раю И дорогу не выбираю… Потому что, Движению рад, Знаю точно, что зло – это Ад… Зло По краю, Как тень, стороной, Точно эхо спешило за мной, За спиной Повторяя, след в след, Много лет Семантический бред… КРИЗИС Знаю я, Что кризис – это враки. Всюду бродят денежные знаки! Просто Жадный стал ещё жадней… Ну, а пьяный стал ещё пьяней… Оттого и возникают драки Между ними… Трезвому видней.

*** Дно души твоей бездонно… Высь души моей бездомна… И поэтому вдвоём Мы куда-то вдаль идём… НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ Те, кто лечил, И те, кого лечили, Все здесь На веки вечные почили. ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА В моём окне – Декабрьский вид. Жизнь – заморожено-убога. А за окном Шумит, гудит, Гремит железная дорога… Над ней – Подвижное жильё… Она одна в тепле и в силе. Я знаю: Не было б России, Когда бы не было её. ЛЮБОВЬ К ЧЕХОВУ 1. Я ведь тоже Чехова люблю! И зачем на редьку и малину Золото здоровья по рублю Он в пути растратил к Сахалину… Неспроста, как Чехов, я дышу: Вдох – И, перед ним благоговея, На деревню дедушке пишу, Задыхаясь возле Енисея… 2. Красноярск Был городом приличным… Не случайно – Гордый, что за вид! – Как живой, у Енисея нынче Чехов очарованный стоит… А за ним, На зависть всех музеев, В бронзе – и Астафьев, и Поздеев… *** Всё холоднее в зиму светлую… И все, Кто выжил на морозе, Прижаться мне скорей советуют К сосне, Осине И берёзе… Декабрь Среди ночей и дней Всё холодней и холодней…

*** С детства Под присмотром вечности, Ради тех, кого люблю, Я стремился к бесконечности… А теперь – стремлюсь к нулю. Чтобы – Так тому и быть! – Свято место уступить. КОНТРКУЛЬТУРА Шансон под гитару Представители «контркультуры» Написали немало халтуры По сортирам и по журналам… А потом разбежались по нарам И оттуда поют: - Благодать! Здесь культуры совсем не видать! Но зато контркультура, пардон, И блатной матерщинный шансон… И того, кто не верит, сюда Мы культурно зовём, господа! БУТЫЛОЧНОЕ СЧАСТЬЕ Вокруг – бутылочное счастье По 100 или по 200 грамм… И разрываются на части Сердца от счастья… Стыд и срам! А у кого не разорвалось, Тот рад ещё добавить малость, Чтоб тару звонкую собрать И вновь на счастье обменять… ИГРЫ В детстве Я дружил с игрушками… В юности играл с подружками… В зрелости Играл делами… А теперь в стихи. Словами, Как ребёнок на лугу, Наиграться не могу… ЗАПИСКИ ПСИХИАТРА Всю жизнь Я прослужил в дурдоме, Но дураков там не нашёл. Все были Как цари на троне, И каждый на другого зол За то, что, как грибы – Эх, ма! – Росли в округе дурдома… ДРУГУ 1. И там, и тут – Тот гений, этот бездарь – Брутальный Брут И небрутальный Цезарь,

Мой друг хороший, Ты ж не идиот, Спроси прохожих: - Стойте! Кто идёт? 2. С даром Или без дара, Каждый, увы, стихоплёт Завистливого удара От неприятеля ждёт… Тот, кто наносит удар С криком: - Не дрогнет рука! – Вышибить Божий дар Хочет наверняка… О, мой неведомый друг, Глянь – Вышибалы вокруг… ТРИ СЕСТРЫ Старшая: - Ай эм – искусствовед, А не искусствоведка! Средняя: - А я – Ай эм – поэт, Поэт, а не поэтка! Младшая: - А я – Ай эм – для мужа, Поэта, - только муза… Так На язык остры Сказали три сестры. ТАЙНЫЙ ПРОЦЕСС Она Не состоялась как поэт И, слава Богу, – НЕ как поэтесса… В её глазах Любви неясный свет И продолженье тайного процесса, Который, неслучайно молчалив, Прекрасен – Без стихов и без молитв… КОНКУРС О, эти конкурсные трения! – Когда не ведает никто, Кому опять маячит премия, Ах, тысяч двести или сто… Напрасно ждёт, процессу рад, Наград наивный номинант, Увы, за все свои старания, Где всё Расписано Заранее…

ДВОР Мы вдвоём летели за мечтой: Ты – ворона, а я – голубь твой… Этот двор, конечно, неспроста – Наша воплощённая мечта. ИНОПЛАНЕТЯНИН Нет, Я совсем не папин и не мамин. Я – позабытый инопланетянин! Нашли меня в капусте, в огороде… Я жизнь прожил При всём честном народе, Чтоб, сердцем маясь, Молвить под Луной: - О, Космоаист! Прилетай за мной! ПОСЛЕ КОНЦА СВЕТА Ламца-дрица-оп-ца-ца! Начинаю жить с конца, Света пережив конец… Ах, какой я молодец, Что не верил никому, Воспевающему тьму! МЕЧТЫ Все сбываются мечты. Это знаешь ты. Все мечты твои сбылись, А друзья спились… Зная, что грозит сума, Жил ты, добр и зол. Кто мечтал сойти с ума, Тот давно сошёл… ЕДИНСТВО ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ Старец – с молодкой… Гонор знаком: Водка с селёдкой, Коньяк с чесноком… Дело с бездельем… Ей Меж людей Люто без денег, С деньгами лютей… ЯЛТА Перед нами Плещет море Широко и глубоко… Я – в миноре, Ты – в мажоре. Нам расстаться нелегко. У матросов Бравый вид. А корабль уже гудит…

ВРЕМЯ - Время быстро летит, А душа не стареет! Мне признался пиит: - Жаль, что тело болеет… А казалось, увы, Не сносить головы… ПЕРЕД ГРОЗОЙ Как глаза мои сухи! Сам с собой вдвоём Почитай-ка мне стихи… ………………………… А теперь - нальём! Вот он – мёд, А вот он – яд, Словно две слезы… Как глаза твои блестят В зеркале грозы! ВЕРБЛЮД и ОСЁЛ Я верблюдом был, А ты – ослом. Мы несли тяжёлую поклажу… И никто, увы, ( и поделом! ) Не сказал: - Дай, по спине поглажу… ДОМИК В ДЕРЕВНЕ Буханку хлеба, Пачку чая Несу в свой деревенский дом… Где Чучело Меня встречает, Качая рваным рукавом… И пёс, Мотая головой, Мне посвящает визг и вой… *** Не упрекай меня, не надо Ни сада райского, ни ада… Я рад совсем другим местам. И за рукав меня не трогай… Отстань! Иди своей дорогой, Ну, что ты ходишь по пятам? ЭПИТАФИЯ Поэт окончил институт Игорный И на Парнасе, там, где стар и мал Безумия вдыхали воздух горний, Доказывая, кто кого прикольней, Он в Русскую рулетку проиграл…

ПАМЯТИ Эрнеста ХЕМИНГУЭЯ Никогда я не был в океане И, увы, на острове Буяне, И на прочих не был островах… И атлантом не был я в Майами… Но буяном был, увы и ах! Не за это ль я судьбой наказан Здесь, где всё - «О,кей и Вери гуд», Но у всех заходит ум за разум И маячит старческий маразм Мне из глубины сибирских руд… А во сне кружится голова, Океан качает острова… И счастливый, будто наяву, Я за облаками вслед плыву… ТАБЛИЦА мэн-ДЕЛЕЕВА Разбил Россию мэн-Делеев На бедняков и богатеев… И, взяв таблицу, Бог Отец Сказал: – Забыл меня народ! Всем правит нефтяной Телец, Презренный углеводород… Нет, это дело не годится, Пусть возродится Дух Святой! – И мэн-Делеева таблицу Порвал на части Боже мой… ОПЯТЬ Увы, Трагическая тема Опять поэта долбит в темя, Как будто жареный петух… Который голосит опять, Рифмуя время, бремя, племя, Жить будем Или доживать? ДРУГАЯ ЖИЗНЬ Все Мечтают о жизни другой – О счастливой, Недорогой… - Дорогая моя! - Дорррогой! И– Ни шагу ногой За мечтой. *** Булгаков, Чехов, Вересаев… Увы, писатели-врачи Россию от беды спасали, Хоть стой, хоть падай, Хоть кричи…

Марина Маликова г. Красноярск ОБ УХОДЯЩЕМ И УХОДЯЩИХ Придет, увы, и наш черед, И мы уйдем тропинкой узкой. Но кто за кем и кто вперед, Никто не скажет. С легкой грустью Мы принимаем ход вещей, Во всем со всеми соглашаясь. Таков удел земных существ На этом уникальном шаре. Все понимаем. Разлилась в душе Под вечер боль и грусть, А немочь вся в клубок свилась. Обида заполняет грудь. - Зачем так множество страданий Несет нам этот краткий путь? Коль жизнь есть дар, Зачем же данью Обложен он? Где смысл? В чем суть? Но, коль живет в нас образ Бога, Несет нам суть Христову он. И что роптать перед порогом? Всем уготовлен вечный сон. ПУТИ РОССИИ (поэма новогодних раздумий, школьные азы) Господь мне даровал глаголы… Я ими описать берусь Наш мир, что в радости и в горе; Пути твои, родная Русь. Всем очевидно: я не Пушкин, Не Короленко, не Толстой. Но рядышком грохочут пушки, И звук их, явно, не пустой. И выстрелы не холостые, В них ядра, порох и картечь. Их цели тоже не простые. Не просто будет их пресечь. …Копился гнев, напор и сила, И время близилось сигнала. Гроза по миру проносилась, Пугая опрокинуть навзничь. Бунтарским становился гнев, Им пропиталась вся Россия. Причиной был немалый гнет. Россия – мать, ты всех простила?! И грянул залп “Авроры”. Толпы

Врывались в царские врата. И были слезы, крики, стоны, Эпоху наспех растоптав. Не стены рушила стихия,Устои, нравы, образа… То воля Неба ль, Чья-то хитрость, Иль люда горькая слеза? …Промчались семь десятилетий.Не выразить их, не объять… И каждый нес страданий лепту. Но для чего, Россия-мать?! 11 Гражданская война. А следом Шел голод, смерть и лагеря. Как овцы, шли на бойню слепо Сыны твои, Россия. Зря ль?! В Гулаге, Колыме, в застенках Сынов твоих ковался дух. Но вновь и вновь рождались Стеньки, Погибших заменяя двух. Россия крепла. Исполинский Напор и труд крепил ее. И места не было в ней лени. Всяк чтил Отечество свое, Где все кипело и варилось, Пахалось, сеялось для всех. О выспренном - не говорилось. Но было время для утех, Для радости, любви и дружбы (не на словах, на самом деле!), Когда протягивались руки Для помощи, не только деньги. Был каждый человек страны Друг другу близок, словно брат, И, как-то, были все равны, И всяк был добротой богат. Откуда знать нам, знает Небо, Что проживал в нас дух Христа? Не сказка то была иль небыль – Россия памятью свята. 111 А жизнь все становилась краше. Но ведь не дремлет сатана. И над страной, над домом нашим Нависла новая война. Четыре года шла она. Фашисты оголтело рвались. Народ, солдаты стойко дрались –

Победой кончилась война. Везенье было иль случайность? Нет. То достойный был исход. За Мать-Россию встали чада. Встал грудью за страну народ! Спас Родину могучий дух, Что жил тогда в ее народе. Но было много горьких дум: Был так велик урон природе, Всем семьям, потерявшим близких, Заводам, пашням, городам… Героям всем – поклон наш низкий. В их честь – цветы и обелиски. Страна вставала из руин. И всем прибавилось работы. Был каждый совестью храним, О ближних были их заботы. 1У «Пришли другие времена… Иных уж нет, а те – далече…» Распалась прежняя страна, Но никому не стало легче. В клочки разорвана она. Старался всяк урвать побольше. И очень стыдно, горько нам, В душе не утихают боли. Мы – в прошлом где-то… С нами Бог. Мы сонмом ангелов хранимы. А этот сатанинский смог Не испугал, проходит мимо, Души не тронув… Все поняв: Нам Небо слало испытанья. Все пережив и все приняв, Мы вновь воскресли для страданья, Для будущей борьбы со злом, Чтоб духом оставаться в силе. Теперь уверена в одном: Ты сберегла нас, Мать-Россия!

Культура

Как жил, так и пел Не часто актовый зал Иланского музея собирает сразу столько людей. В этот день 25 января пришлось приносить стулья из других кабинетов. Вечер памяти Владимира Высоцкого собрал и давних почитателей его творчества, и молодежь. Сила поэтического слова истинного звёздного поэта России не знает возрастов. Виталий Назоренко своей неразлучной семистрункой и хрипловатым тембром голоса пытался создать ощущение присутствия в зале Владимира Высоцкого. И это у него порой получалось. Учащиеся школ города: Илья Ващилов и Юля Королёва -- по-своему озвучили стихи поэта. Добрым словом вспомнили творчество великого барда поэты г. Иланский: Виктор Воловик и Владимир Машуков, полковник из воинской части Владимир Василенко, редактор литературно-художественного журнала “Истоки” Сергей Прохоров, учительница Людмила Саверченко, и другие. Прозвучали песни в исполнении известного

солиста знаменитого армейского ансамбля прошлого столетия “Голубые крылья” Владимира Силантьева.

Встреча памяти прошла под девизом “Как жил, так и пел”.

Татьяна Лысикова,

директор музея г. Иланский

К 75-летию поэта

Президент «Северо-Кавказского союза правозащитников», кандидат социологических наук, член Союза журналистов России Жердев Владимир Анифатьевич, автор шести книг («Колокольный звон», «Сокровенный мир Души», «Неизвестный Высоцкий», «Сокровища Души Российской», «Свет великих Душ», «Налоговая система России») подготовил и выпустил в свет к 75-летию Высоцкого в столичном книжном издательстве «Омега-Л» новую книгу под впечатляющим названием «Мой, твой, наш Владимир Высоцкий. О поэте, пророке и человеке». В аннотации, в частности, говорится: «Цель этой книги состоит в том, чтобы посмотреть на Высоцкого через призму его творчества, через то, что было его истинной сущностью. Посмотреть на этого человека не через бокал с губной помадой на кромке, а через его с глубочайшим смыслом стихи, музыкальные произведения, игру актёра - и после этого взгляда всё остальное будет отброшено шелухой наносного, поверхностного, да и во многом надуманного». В книге свыше двухсот страниц, тираж2000 экземпляров. Издание вполне достойное и ёмкое, к тому же, в твёрдом красочном переплёте и широко иллюстрированное. Здесь удачно поданы лучшие стихи Высоцкого с талантливыми комментариями в прозе и стихах автора книги Владимира Жердева.

О данной книге узнал из сообщения по радио «Казачий Дон», к которому подключились мы, по сути только что, т.е. в первых числах января года наступившего. Созвонившись, встретились в Ростове, и он любезно подарил мне свой новый труд с приветственной надписью: «Моему дорогому собрату по перу Николаю Никонову! В знак дружеских искренних отношений и с наилучшими пожеланиями. 17.01.2013». Уместно заметить, живущий в Ростове полковник Владимир Анифатьевич, родился и вырос в Гуково. Вначале восьмидесятых электрослесарем работал на шахте «Алмазная» производственного объединения «Гуковуголь», где и комсомольским активистом был, и спортсменом. Затем служба в армии, учёба в ВУЗе и многолетняя практика в органах. Любовь к творчеству и верность Высоцкому - с детства, а это, скажем, не кривя душой, редкое достоинство личности, так как вкусы и привязанности обычно склонны к переосмысленной переменчивости. «Рад и горжусь, что жил при Высоцком», искренне высветил автор на последней странице книги. И этот факт, не требующий доказательств, высвечивается всем содержанием книжного творения. В завершающем стихотворении самого Владимира Высоцкого осознанно звучат его итоговые строки, анализирующие пройденный путь: Мне меньше полувека - сорок с лишним Я жив, тобой и Господом храним. Мне есть что спеть, Представ перед Всевышним, Мне есть, чем оправдаться перед ним. И очень жаль, по принципу, сформулированному Есениным «...лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии...», Владимир Высоцкий, к стыду тогдашних лидеров, не был принят в Союз писателей СССР из-за карьерных, надо полагать, соображений. Это печально. Зато, как видите, он посмертно вошёл в статус классика и по-прежнему, к радости века, мысленно жив среди нас, живущих, и памятен всенародно песнями, звучащими не умирающе . Новая книга Владимира Жердева — яркое тому свидетельство.

Николай Никонов

Январь 2013

Проза

Владимир Иванов Родился в 1953 году на Алтае. В 1978 году окончил художественнографическое отделение Бийского педагогического училища. После окончания работал художником-оформителем в районной художественной мастерской (р.п. Михайловский Алтайского края). С 1982 года по 1987 год работал директором Михайловской картинной галереи (филиал Алтайского краевого музея изобразительного и прикладных искусств). Проходил стажировки по музейному делу во Всероссийском и Всесоюзном институтах. С коллективом галереи за этот период было проведено более 30 передвижных выставок. Участник художественных краевых выставок. С 1987 года живет и работает в Белокурихе. За эти годы им исполнено более 400 портретов в разных манерах и техниках исполнения. Живописные и графические работы находятся в частных коллекциях не только в России, но и за рубежом. Пишет стихи и прозу. Печатался в газетах: «Сибирская здравница», «Курорт Белокуриха», «Город Белокуриха». В 2010 году – один из авторов сборника «Память сердца».

ЖИТЕЙСКИЙ УРОК Безлунный купол неба накрыл заснеженные предгорья седого Алтая. Затих шум ветра, смолкли голоса птиц. Все в природе замерло. Воцарились покой и тишина. Началась глубокая зимняя ночь. В деревеньке, свободно раскинувшейся меж пологих холмов у красивой речки, закованной в толстый панцирь прозрачного льда и обрамленной молодыми побегами заиндевелого ивняка, наступило долгожданное успокоение. Жители, утомившись за день, мирно спали. Даже дворняги, все время бестолково лающие, и те затихли. И только в стареньком доме с красной ветеранской звездой сквозь причудливо разрисованные крещенским морозом узоры из окошек пробивался тусклый свет. Там, в комнате, были двое: умирающая мать и ее сын. Он приехал из города ухаживать за нею. Они сидели молча, и каждый из них был погружен в свои мысли. «Сколько сейчас матерей брошено, думала мать, - у некоторых из них даже нет своего угла. Многие при живых-то детках скитаются по земле- матушке, как говорится, и стакан воды подать некому. Я не знаю, какой там ад и рай? Но здесь рядом с такой

«доброй» и теплой печкой, с сыновним доглядом, с соседским вниманием, их любовью и молитвами, в самые трудные дни мои я не одинока. И пусть не все сложилось так, как мечтала, - я счастливый человек». Сын в это время смотрел на мать. Он увидел на ее лице, усталом после проведенных бессонных ночей, явную печать потустороннего мира. И мать внутренне готовила себя туда, в неведомое. Мать первая нарушила тишину. - Гроб мне сделаете из обычных досок. Скажи младшому, штоб он подбирал тесины, пусть немного подгнившие, ничо, черным сатином затянется.... А то сестру мою, единственную, хоронили, - продолжала она, в каком-то лакированном ящике. Магазинныето мне не нравятся... - Мам, ты это о чем? - сказал сын взволнованно, нахмурив брови, и снова сосредоточился на мыслях о матери. Он понимал, что дни её сочтены, но где-то в глубине души все-таки наивно ещё верил, что мать не умрет, что продлятся дни ее на земле. В эти минуты он не мог представить, что в случае смертной разлуки не будет такого нежного, дорогого человека на земле - его матери,

которая дала ему жизнь и так высоко ценила его человеческие качества. Ведь именно она, а никто другой, возлагала надежды на раскрытие в нем творческих способностей. Но как встретить горе и смотреть в лицо всему, что происходит, он не знал. Нервы были натянуты, словно тетива лука. Он резко встал и начал ходить по комнате. Из глубин памяти вдруг всплыли слова: «Пока мать жива, человек чувствует себя избранником на земле... Да, какие правильные слова...». Однако он понимал, что неизбежного не миновать. - Сынок, - снова заговорила мать, вернув сына в реальность, - я вижу... Ты стараешься, но все твои усилия напрасны. Вот увидишь! Я точно знаю, что все идет к завершению. Раньше часто вспомнила слова твоей бабушки Аксиньи Григорьевны, все говорила перед своей кончиной: «Быть бычку на веревочке». Теперь я их хорошо понимаю. Ну как в воду смотрела. - Мам, ты это о чем? - повторил сын. Со щемящей болью в сердце и нахлынувшим чувством тревоги подошел к матери, сел на кровать рядом с нею. Охваченный горячим состраданием и сочувствием к матери, он положил руки на ее плечо и обнял ее с такой нежностью и любовью, на которую был способен. За этим пределом чувство таилось что-то настоящее. - Мам, поживи еще хоть немного. Мать наклонила голову, покрытую белым чистым платком, и положила ее на плечо сыну. - Нет, дорогой сынок, теперь уже всё. Вы теперь у меня большие, на хлеб заработаете. Всех я вас люблю. Тебе спасибо и прости, если я когда обидела, - сказала мать и вытерла слезы кончиком платка. Сын ничего не мог ответить, образовавшийся комок в горле не давал говорить. - Да ... чтоб ребята-то, братья твои, снова заговорила мать после небольшой паузы. - Перед выносом, чтобы у гроба-то постояли, со свечками. А то в прошлый раз, когда отца хоронили, они почти и не стояли. - Обо мне особливо не горюйте. Так устроено. Мы хоронили своих родителей,

теперь вам пришла очередь. Два века никто не живет. Рассуди: люди жили бы и не умирали. Но зачем это? К чему? Поэтому все идет так, как заведено. У гроба надо спокойно постоять и все. Мою смерть ты должен пережить в своей душе. Я вот смотрю на свою жись: она для меня, как испытание. И каждый человек, наверно, должен все перенести в своей жизни, а иначе он не подымется. Помолчав, она продолжила: - Сынок, ты радуйся, что для меня скоро кончится все земное и откроется путь в вечность, радуйся, что все так хорошо у нас сложилось. И когда меня не будет, ты радуйся! Мир-то шибко хороший, и жись продолжается. Я любила жить. Сейчас вспоминаю детство. Мы тогда жили за речкой, какая была ярко- зеленая трава, какой был свежий воздух, какие теплые лужи, солнце, пение птиц. Как было весело, как мы дружно работали, рамовали табак, молотили. А как на вечёрках плясали под гармонь, как пели, идя на работу по «косой» дорожке понад речкой. Как мы задорно смеялись, когда повзрослевшими девушками купались совсем голыми, а любопытные молоденькие парнишки наблюдали за нами. При виде их кто-то из девчонок, бывало, кричал: «Шаток! Шаток!», и мы выскакивали из воды, как ошапареыные и впопыхах наскоро одевались. Жись была не в тягость. Как мы любили. Никто еще не отказался от этого белого света. Мать любила жизнь. Она по-доброму относилась к земле и небу. Когда вспоминала прошедшие годы, то всегда благодарила Бога за всё и всех людей, которые её окружали. В войну была кладовщиком и в то страшное, холодное и голодное время имела доступ к продуктам: на складе были разные крупы, мука, мед. Несмотря на то, что был строжайший учет колхозной управы и контроль полномочного из района, мать по возможности помогала людям. Она всегда говорила: «Никогда я не желала плохого другому человеку. Всех людей любила, и вы живите также по-божески. Поступайте не так, как вам хочется, а как Богу угодно. Об этом мне еще бабушка говорила». Сыну напоследок она сказала:

- Обо мне не пекись и душу свою не терзай, и нет нужды надеяться на чудо. Веруй в Бога. Живи и радуйся. Работай по совести. За большими деньгами не гонись. Собака хватат - сыта не быват. С братовьями своими всегда будь в ладу, и с женой, и дочерьми. - Они для тебя опора. Почитай их. А ежели что не так, терпи. Все мы не безгрешны, и нет на земле ничо Вечного. В последние недели мать наставляла сына на истину, дав ему тем самым урок житейской мудрости в толковании жизни и смерти. Но были и такие моменты, когда во время сильных приступов мать посещали минуты отчаяния. Тогда она смотрела на иконы потухшим взглядом и шептала с укором и искренней мольбою: «Господь Милостивый, Батюшка. Мать Пресвятая Богородица и Безвредный ты наш Николай Угодник. Прошу Вас и умоляю: сжальтесь надо мною, тяжко мне. Поскорей благословите меня в тот мир, я не обижусь». В такие минуты сын поддерживал мать и, как мог, успокаивал. В их отношениях не было лжи. Мороз тем временем крепчал. Он набирал свою силу. Будто огромный невидимый спрут, запускал он свои холодные щупальца под обветшавшую обшивку дома, в пазы между бревен, находил лазейки в просевшем полу и, только слепо наткнувшись на прогретую кирпичную печку, терял свои силы, обмякал, превращаясь в приятый теплый воздух. Но чем ближе к утру, в комнате становилось все холоднее и холоднее. Уложив мать, сын укутал ее в одеяло. Выключил свет и тоже лег. Было далеко за полночь. Согревшись в своей постели, он расслабился и успокоился. Стал думать о том, сколько сыновей не смогли быть с матерью в последние минуты их жизни. А вот ему Бог дал такую возможность. И это счастье быть рядом с матерью, говорить с нею, ухаживать. Все эти недели сын оберегал эту невидимую неразрывную связь, был внимателен и терпелив, он ни разу не одернул мать, не сказал ей худого слова. Рядом стояла смерть, которая

могла прийти в любой момент, и исправить тогда что-то было бы уже поздно. И сын заснул со смиренным покоем в душе. Прошло больше недели... Наступило неотвратимое январское утро - последние часы пребывания матери на земле заканчивались. Сын держал её ладони. Они были теплыми, живыми. Сколько они сделали для него эти добрые материнские руки! Сколько они переделали за свою долгую жизнь разной работы, порой непосильной и все ради чего? Ради нас, чтобы только нам, её деткам, было хорошо. Сил уже не было совсем, но мать с большим трудом все-таки смогла прошептать: «Я те-бя люб-лю...». В ответ сын печально улыбнулся и произнес: «Мам, я тебя тоже». И после продолжительного учащенного дыхания вперемежку с глубокими задержками у матери остановилось сердце. Открылись невиданные доселе врата в вечность. Но сыну не дано было это постичь: это было таинством. Душа матери отошла к Господу, в его Владения, в Беспредельный Космический Океан. Так тихо, будто журчащий весенний ручеек в наших предгорьях, впадающий в огромную могучую реку. Все свои долгие годы мать стояла на невидимой ступеньке, отделявшей ее сыновей от вечности. Теперь на эту ступеньку встали её дети. В их жизнь пришла осень, и они, словно листья, оторванные от древа сильным порывом ветра, закружились в вихре новых событий, но уже без материнской теплоты и ее духовной поддержки... Алтайский край. г. Белокуриха

Ироническая проза

Владимир Замятин Владимир Замятин родился 01.12.57 года. С отличием окончил СибГАУ. Автор большого количества рассказов, которые были напечатаны в газетах г. Красноярска. Публиковался в журналах и альманахах: “Огни Кузбасса”, “Дон”, “Север”, “Экумена”, ”Истоки”, “Енисейский литератор”, “Литература Сибири”, “Литературный меридиан” и др.

Благодарность от товарища Сталина

Сын Марии Петровны Женя ушел в армию в 1937 году. В семье моей бабушки, воспитывающей девятерых детей, сразу стало не хватать средств. А моему отцу, отличнику физмата, пришлось пойти работать, бросив учебу в педагогическом институте. На прощание Евгений просил мать не горевать по нему, он скоро вернется и вернется живым. Но слово свое так и не сдержал. Шли годы, а в родной дом он не возвращался. Только изредка Мария Петровна получала треугольники-письма. Сын сообщал, что сначала служил на Дальнем Востоке, бил японцев на озере Хасан, потом в Монголии на Халкинголе. Довелось ему повоевать с финнами зимой 1940-ого. И, наконец, с первых дней войны вступить в тяжелые бои с фашистскими захватчиками. Ушли на фронт один за другим старшие дети Марии Петровны: Николай, Борис, Владимир и мой отец Александр. Семья по-настоящему начала голодать, младшие учились в школе, а средства на жизнь состояли из алиментов от моего дедажелезнодорожника. Мария Петровна писала на фронт и молила детей поскорее разбить фашистов и вернуться живыми. Дети: Борис, Николай и Александр - ответили, чтобы она продала все их вещи, а после войны они заработают себе на новые. Борис, воевавший штурманом бомбардировщика и возивший продовольствие в блокадный Ленинград, решил высылать голодной семье половину своего летного пайка. Не получила письма Мария Петровна только от Жени. Наконец,

через четыре месяца, почтальонша вручила ей большой конверт. А когда та вскрыла его, то ахнула: это был бланк с фотографией Иосифа Виссарионовича Сталина! Вождь народов благодарил Марию Петровну за ее сына Евгения Александровича. Моя бабушка не знала, радоваться ей или печалиться, и вскоре позабыла об этом конверте. Наступила осень, нужно было подумать о зиме. Мария Петровна решила поехать к сестрам в Шало, продать вещи детей. Взяв с собой младшую дочь Розу, она пришла в кабинет начальника станции Красноярск и стала просить дать ей проездные билеты до Маганска. Но никакие доводы и мольбы матери пятерых солдат не подействовали, время было суровое, начальник станции опасался за свою жизнь. Отчаявшаяся Мария Петровна мысленно попросила господа Бога о помощи. Никто не знает, услышал тот ее просьбу или нет, но женщина тут же случайно обнаружила в кармане своего платья сложенный вдвое лист бумаги. Это и была все та же «Благодарность от товарища Сталина». Фотография Иосифа Виссарионовича произвела шоковое впечатление на большое железнодорожное начальство. Моей бабушке была выделена настоящая мотодрезина, которая и доставила ее вместе с тетей Розой по назначению. Впрочем, задуманное мероприятие по продаже вещей закончилось недостаточно успешно, денег хватило только на обратный путь. Зато Мария Петровна было очень довольна выменянными продуктами, и на несколько месяцев семье можно было забыть о поисках источников пропитания. Война продолжалась еще почти два года, много было пережито за это время, но простая бумажка с портретом вождя народов на какое-то время облегчила ее положение. Наконец наступила долгожданная победа.

В июне 1945-ого первым из сыновей Марии Петровны вернулся Женечка. Проработав три месяца на мясокомбинате, бывший офицерпобедитель завербовался на север охранять зэков, которые, искупая вину перед Родиной, добывали урановую руду. Личная жизнь у воина, получившего благодарность от товарища Сталина, сложилась неудачно. Безусловно, восемь лет воинской службы – это не 25, как было во время царствования династии Романовых, но жена его не дождалась, а связала свою судьбу с другим мужчиной.. Евгений Александрович сошелся с женщиной, имевшей ребенка от сгоревшего в танке одноклассника. А лучшим подарком на свадьбу оказались валенки для невесты. За годы совместной жизни у боевого офицера своих детей не случилось, по какой причине, не известно. Военные раны

продолжали напоминать о себе и после победы, но до самой своей кончины, как память о чемто добром, он хранил пожелтевшую бумажку с благодарностью и портретом товарища Сталина.

Прощай, оружие!

До школы я жил с дедом Иваном Иннокентьевичем в старинном селе Кочергина Заимка, которое затерялось в бескрайней сибирской тайге. Я очень любил своего деда, он мне отвечал тем же. Да как его было не любить?! Дед у меня замечательный, фронтовик- артиллерист, да еще награжденный за воинские подвиги орденом Красной Звезды и медалью «За боевые заслуги». Только вернулся он с фронта инвалидом на всю

жизнь: без правой руки и без левой ноги. Но это не мешало Ивану Иннокентьевичу, как мне казалось, управляться по хозяйству и работать в колхозе бригадиром. Дед говорил: крупно ему повезло, что он не потерял зрение. Как бы жил мой дед, не видя всю окружающую его красоту и крепнущее колхозное хозяйство? Родина, которую Иван Иннокентьевич героически защищал, выделила ему протез на металлической трубе. Это позволило моему деду ловко передвигаться по родному селу и даже ходить со мной на рыбалку и по грибы. А по вечерам мы сидели вместе с ним на лавочке у дома и встречали бредущее на вечернюю дойку колхозное стадо. Многих буренок помнили по кличкам и приветствовали: они были для нас как родные. С опаской поглядывал я лишь на огромного быка, по кличке Фюрер. В носу у этого чудовища было кольцо, за которое его привязывали к столбу в сарае на краю села. Сельчане поговаривали, что его предка вывезли из Германии. Мне казалось, что, обводя нас с дедом красным кровавым взглядом, тот затевает что-то недоброе. Дед успокаивал: «Не трусь, внучок, мы и не таких чертей видали, да этих немецких выродков все же одолели. Теперь никакие фюреры нам больше не страшны!» А уже перед сном я просил деда почитать мне одну из хранившихся в доме книжек. У нас их было целых три: «Наша авиация», «Сын полка» и напечатанная на машинке настоящая американская «Прощай, оружие!». Больше всего я любил повесть «Сын полка» и мог часами слушать про юного воина Ваню Солнцева, сражавшегося на фронте наравне со взрослыми. Когда же дед читал книжку «Наша авиация», я был безмерно горд, что русская техника самая лучшая в мире и смогла помочь нашему народу одержать победу в Великой Отечественной войне. Дед никак не комментировал прочитанное, а только гладил усы, хмыкал и слегка покачивал головой. Однако, читая «Прощай, оружие!», был необычайно сосредоточен и серьезен. Иногда он садился не на лавочку, а за обеденный стол в угол, где до войны висели иконы с ликами святых. Моя бабушка оберегала их и истово молилась по вечерам. Но, когда на фронте убило двух ее братьев и старшего сына, расколола в сердцах иконы топором да сожгла в печке. Потом отошла от перенесенного и жалела о содеянном, но денег на покупку

новых не было. Однако это осиротевшее место все равно оставалось каким-то особенным, торжественным. Дед сначала много курил, выпивал полстакана самогона, потом долго и тихо сидел молча, уставившись взглядом в одну точку. Перед сном он, махнув единственной рукой, тяжело вздыхая, заваливался на покой, произнося единственную, но любимую фразу: «Вот вам, всем! Не дождетесь! Русские не сдаются!» Хотя, по правде говоря, какой уж там Иван Иннокентьевич русский? Отец его пытался бороться с царем за свободу и независимость Польши, а потому был выслан навечно в Сибирь. В 1907 году, построив дом в Кочергиной Заимке, зажил заботами деревенского жителя. Иногда дед, подозвав меня к себе, усаживал напротив и горячо рассказывал, как они героически сражались за Победу, за Родину и товарища Сталина. Дед командовал взводом 45-миллиметровых пушек. Нередко ему и другим солдатам приходилось таскать орудия на себе по дорогам и бездорожью, стрелять по немецким танкам прямой наводкой. Особенно он любил повторять мне в деталях рассказ про последний свой бой в 1942 за село Талое, что под Серпуховом. Тогда его тяжело ранило, но все-таки артиллеристы и пехотинцы отбили все атаки фашистов, уничтожили шесть танков, расстреляли более трех десятков автоматчиков, так и не отдали позиции врагам. Когда мне исполнилось семь лет, родители забрали меня в Красноярск и я пошел в школу №11, что стоит недалеко от странного дома, похожего на восточный дворец. Год прошел для меня в новых заботах по учебе. Так минули осень и зима, а когда наступила весна, мне вновь захотелось увидеть деда. И вот в начале июля, окрыленный радостными надеждами, я вместе с родителями отправился поездом до Тайшета, а затем на подводе в свою Кочергину Заимку. Однако возле знакомого дома меня ждала группа молчаливо стоящих женщин-соседок. С тяжелым предчувствием я взбежал по ступенькам крыльца и увидел в горнице лежащего на кровати Ивана Иннокентьевича. Как мне показалось, дед чтото почувствовал, может быть, даже узнал меня. Оперся на локоть и с хрипом произнес: «Бахара!... Сын полка… Прощай, Родина»! Откинулся на подушку и затих. Я не понял

100

его и воскликнул: «Деда! Ты перепутал! Я не Бахара. Я -твой внук, приехал к тебе. Принести «Прощай, оружие»? Сейчас», -- и помчался в другую комнату за нашей с ним любимой книжкой. Но дед лежал неподвижно и не смог ее мне

почитать, как раньше. А через три часа Ивана Иннокентьевича не стало. Соседка баба Настя рассказала мне, что герой и инвалид войны не смог увернуться от напавшего на него быка. Фашистские пули и осколки его миновали, но смерть свою нашел он от рогов Фюрера. Когда деда хоронили, я совсем не плакал. Мне казалось, что он ушел из жизни на заслуженный покой. Спустя годы мне довелось узнать, что сыном полка артиллеристы называли подносчика снарядов Бахару из Андижана, которого взрывом разорвало на части в том бою. Он был последним и младшим ребенком в большой семье. Все братья Бахары и отец его погибли на фронте, а мать высохла и через шесть лет после Победы умерла от горя. «Прощай, Родина!» – так называли солдаты подразделение, в котором служил мой дед. Эти страшные слова артиллеристы произносили каждый раз, поднимаясь на бруствер и готовясь, к смертельному поединку с фашистскими танками. В живых оставался тот, кто успевал быстрее и точнее стрелять. Читать повесть «Сын полка» я больше не хочу. Не такой романтичной война оказалась! На память о деде уже для своих внуков я бережно храню пожелтевшие листы со знаменитым романом Эрнеста Хемингуэя «Прощай, оружие!».

Илья Криштул КОРОТКО О СЕБЕ: Дело было тёмной ночью, По трубе по водосточной Папа к маме в общежитие полез, И долез он, знаю точно, Ибо я без проволочек На свет божий вылез в срок и без чудес...

Сказка про Козла и про Лихо Однажды Леночка пустила к себе в огород Козла. Козёл был худой, плохо одетый и с запахом после вчерашнего, а звали его Ильёй. Он довольно быстро освоился в огороде у Леночки, закурил её дорогие сигареты и стал ждать еды. Леночка всегда отличалась добротой и еду вынесла: баклажаны, соус к ним и пирожное с кофе, всего на 324 калории и столько же рублей. Козёл наотрез отказался есть на улице и, благо, дверь была приоткрыта, резво вбежал в дом, где ему сразу понравилось. Там было пианино, много всяких картинок в рамках, книги и телевизор, а любимого мужчины не было. Может, в природе он и был, но, по крайней мере, им не пахло, а пахло освежителем воздуха «Гвоздика» и лаком для волос с таким же названием. Когда Леночка вошла в комнату, Козёл уже лежал на кровати и смотрел по телевизору свой дурацкий футбол. Она робко поставила тарелку с калориями на стол и, собрав всё своё женское мужество, якобы грозно сказала: «Вот еда. Покушайте, пожалуйста, и до свидания». В её планы никак не входило провести остаток своей яркой жизни с Козлом, пусть даже и Ильёй. Козёл никак не отреагировал на Леночку, только посмотрел устало, будто она и не Леночка вовсе, а футболист вражеской команды или даже судья. Леночка поняла, с кем её сравнили, и решила больше Козла не беспокоить. Она бесшумно вздохнула, робко

присела на краешек стула и посмотрела вдаль, где замаячила счастливая жизнь. Прошло много лет. Козёл по-прежнему лежит на кровати и смотрит свой дурацкий футбол, покуривая дорогие Леночкины сигареты. Сама же Леночка, когда не на работе и не на хозяйстве, всё так же робко сидит на краешке стула и смотрит вдаль, где уже ничего не маячит. А иногда, обычно в день своей зарплаты, она тихо спрашивает: «Илюша! Козёл!!! Может, пойдём сходим куда-нибудь?». После этой фразы у Козла проливается пиво, и избитая, а, стало быть, любимая Леночка идёт ночевать к подругам. Подруги, избитые мужьями чуть раньше, спрашивают её: «Ну что? Опять твой Козёл постарался?», на что Леночка еле слышно, что б не разбудить Лихо, пока оно тихо, отвечает: «Эх, вы! Вы же не понимаете, какое это счастье – жить с Козлом!». Но однажды Леночка прошептала это чуть громче, и Лихо проснулось. Звали Лихо Сергеем, оно было умыто, подстрижено,

101

упитано и красиво. С Козлом Лихо не ужилось, поэтому Козёл ушёл искать себе другой огород, а Леночка по привычке присела на краешек стула, но вдаль уже смотреть не стала. Потому что Леночка поняла: счастье женское не вдали маячит, а вот оно, рядом, на кровати, похрапывает или дурацкий свой футбол смотрит. Ну иногда ещё есть просит, голод же не тётка. И ничего в своей доле женской Леночка уже не изменит, хоть вдаль смотри, хоть футбол в телевизоре. Футбол даже лучше, там хоть мужчины иногда красивые бегают, а здесь… Но, как говорится, назвалась груздем – не говори, что не дюжа, а коль взялась за гуж, так и полезай в кузов. Или в горящую избу иди…

Я и Хемингуэй Хемингуэю повезло, он жил в молодости в Париже. Дружил с писателями и художниками, работал в газете, пил бурбон, гулял, любил свою молодую жену… Потом написал, что «Париж это праздник, который всегда с тобой…» Мне повезло больше. Я жил в молодости в Мытищах. Дружил с Гундосым и с Кротом, пил пиво, чем-то торговал, любил Верку… Я ради Верки даже как-то витрину разбил, свою любовь показывал… А они потом написали, что «…находясь в состоянии алкогольного опьянения, разбил витрину продуктового магазина и похитил муляж колбасы «Краковской»…» Хемингуэй в тюрьме не сидел. А мне дали пятнадцать суток, и я две недели красил забор вокруг отделения. Дышал краской, от этого много думал. Верка ко мне не приходила. Она, оказывается, уже с Гундосым жила, так что мне опять повезло. Это я потом понял, когда пиво пил на лавочке и Гундоса увидел с коляской, а рядом Верка с животом. И тоже с пивом. Хемингуэй работал журналистом и мотался по всей Европе. Я тоже из Мытищ мотался в Москву, где работал охранником. В Швейцарии, на горнолыжном курорте, 102

Хемингуэй влюбился в подругу своей жены и ушёл из семьи. В Люберцах, на побережье пруда, я встретил Людку, пожилую повариху местной шашлычной, тоже влюбился и переехал к ней. Мы с ней пиво каждый день пили, ну и водку иногда. Хемингуэю повезло, у него было трое сыновей от разных жён. Мне опять повезло больше: у моей Людки было четверо и от разных мужей. Может, один был и от Хемингуэя, я не спрашивал. Хемингуэй очень переживал, что оставил первую жену с ребёнком, и до конца жизни помогал им. Бывшие мужья Людки нам не помогали, а только мешались, так как жили вместе с нами. Потом, когда сыновья Людкины подросли, они всех маминых мужей, меня в том числе, с лестницы спустили. Пока было тепло, я ещё в Люберцах пожил, пиво попил, а вечером уехал. Хемингуэй всегда возвращался на родину, в США, где у него был дом и где его всегда ждали. Я тоже решил вернуться в Мытищи, где меня всегда ждут Гундосый и Крот. Оказалось, правда, что Гундосый умер, Крот пропал, а Верке пятьдесят три года. Вот так время пролетело, под пиво. Хемингуэю повезло, он выжил в страшной автокатастрофе. Долго лечился, но врачи его поставили на ноги, и он вернулся в свой дом. Мне тоже повезло, когда Веркин хахаль меня зарезал, но не насмерть, а «Скорая» без денег в больницу не везла. А откуда деньги, я Верке последнее на пиво отдал. Сам дошёл, ногами… Вот только возвращаться некуда.

Хемингуэй застрелился из охотничьего ружья. Он сходил с ума и не хотел, чтобы бывшие жёны и сыновья видели его безумным и немощным. Мне не повезло: с ума я сошёл, но у меня нет ни ружья, ни жён, никого. Так что немощным меня только санитарки видят, но они особенно не присматриваются. Живой и ладно. И пиво уже не помогает. Да и не дают его здесь. А когда просветление наступает, я думаю, что вообще зря я свою жизнь пиву посвятил. Как-то по-другому надо было, но как? И спросить не у кого: Крота нет, Гундосого нет, санитарки внимания не обращают, Верка не приходит, как и тогда, в молодости. Пиво пьёт, наверное. Интересно, что Хемингуэй про это писал, надо обязательно прочитать, но… Теперь только в следующей жизни прочитаю, если она будет. Эта-то пролетела, как бутылка пива в электричке – только открыл, она уже закончилась, а от Мытищ ещё не отъехали. Надо было сразу две брать. Не бутылки - жизни…

Правильный человек Алексей Чижов был очень правильным мужчиной. Уходя, он гасил свет, водоёмы не засорял, мусор всегда сортировал, а отработанные энергосберегающие лампы сдавал в специализированные организации для переработки и обезвреживания. Он, кстати, единственный россиянин, который знал адреса этих специализированных организаций. Алексей не купался в местах, где купание запрещено, и не ходил по газонам, никогда не заезжал в магазины на роликовых коньках и уж тем более не выходил в местах, где выхода нет. В страшном сне он не мог себе представить, что поставит сумку на витрину или перейдёт дорогу в неположенном месте, попросит справку там, где справок не дают, а размена там, где размена нет. Однажды Алексей увидел человека, заходящего в зал после третьего

звонка, и ему стало так нехорошо, что ни в какие залы он больше не ходил. И, разумеется, он не трогал руками экспонаты, не заходил ни за какие ограждения, ежемесячно оплачивал по ЕПД сумму платежа, указанную в графе «Итого с учётом страхования», и хранил все квитанции в течении 3-х лет с момента оплаты, для чего даже выделил отдельную комнату в своей двухкомнатной квартире. Вот и в это утро всё было так, как всегда. Алексей собрался на работу, проверил, не оставил ли он включёнными электро и нагревательные приборы, вытащил все шнуры из всех розеток, перекрыл газ и водопровод и только после этого покинул своё жилое помещение. Подойдя к лифту, он нажал кнопку вызывного аппарата и посмотрел, загорелся ли индикатор. После автоматического открывания дверей, убедившись, что кабина находится перед ним и что это действительно кабина, а не её имитация, Алексей зашёл внутрь и нажал кнопку нужного ему этажа. На улице, в ожидании подвижного состава трамвайного парка и имея при себе предмет со световозвращающимся элементом, Алексей минут двадцать обеспечивал видимость этого предмета водителями транспортных средств, за что много раз был этими водителями матерно обруган. К ругани в свой адрес Алексей давно привык и не обращал внимания, к тому же ему было не до ругани - невдалеке он заметил агрессивно настроенную группу граждан и стал искать сотрудника полиции, чтобы немедленно сообщить ему об этом. Сотрудника полиции поблизости не оказалось, но, к счастью, члены агрессивно настроенной группы граждан оказались пешеходами, которые хотели стать пассажирами какого-либо маршрутного транспортного средства и выражали своё негодование по поводу невозможности этого сделать. Вскоре долгожданное транспортное средство, оборудованное системой АСКП, подошло, наконец, к посадочной площадке, и Алексей, дождавшись его остановки, вышел на проезжую часть с целью посадки. После валидации проездного билета Алексей не стал

103

задерживаться возле турникета, а прошёл в середину салона, где начал заблаговременно готовиться к выходу, искать оставленные другими пассажирами вещи и во избежание травм держаться за поручни, одновременно проверяя, не загрязняет ли его одежда одежду других пассажиров. За этими делами время пролетело незаметно и наземное транспортное средство общего пользования, двигаясь по специально проложенному маршруту, прибыло на конечную станцию. Заранее подав сигнал водителю нажатием кнопки звонка, Алексей покинул подвижной состав и направился к наземному вестибюлю станции метрополитена. Люда сидела на газоне напротив входа в метро и пила пиво. Глаза, огромные серые глаза, насмешливо взирали на торопливых суетящихся людей, но люди, опаздывая на службу, ничего не замечали. Взгляд этот заметил только Алексей, и у него так заныла душа, что он забыл и правила пользования метрополитеном, и даже, с какой целью он хотел им воспользоваться. Никогда, никогда раньше Алексей не видел таких глаз. Он не мог больше находиться в условиях увеличенных пассажиропотоков и, впервые в жизни пройдя по газону, подошёл к Люде и молча присел рядом. «Хочешь пива?» – то ли спросила, то ли приказала она. - «Хочу» - ответил он. Потом они курили, потом, нарушая правила дорожного движения, перебегали улицу и покупали ещё пива, потом он рассказывал ей свою жизнь, а она хохотала. А потом пошёл дождь… На окраине большого города, под мостом через реку, живут два счастливых человека. Им никогда и никуда не нужно являться в течение 3-х рабочих дней. За их вещи, не сданные в гардероб, не несёт ответственности никакая администрация. Они никого и ни о чём не обязаны в 10-дневный срок письменно уведомлять. Их исключили из списков для голосования, к ним не приходят агитаторы, а полицейские не требуют показать паспорта. Они не знают, кто мэр их города, и даже путаются в президентах страны. Им не нужно в течение недели оплачивать всякие задолженности. По утрам они смеются, а по

104

вечерам смотрят на воду и лес напротив. Но иногда, в полнолуние, один из этих счастливых людей просыпается в холодном поту от собственного крика. Он смотрит в испуганные серые глаза и виновато шепчет: «Опять этот кошмар…» Уже давно, в каждое полнолуние, ему снится один и тот же сон, жуткий сон про размагничивание проездного билета от того, что он хранился рядом с ключами и другими

металлическими предметами. Он долго сидит и курит, отгоняя страшные мысли о последствиях размагничивания, а потом засыпает, запутавшись в волосах своей любимой. До следующего полнолуния ему ничего не будет напоминать о прошлой жизни… «Может быть, жить нужно именно так, по своим правилам?» - подумал я и, ощущая себя бунтовщиком, не поднял полы длинной одежды при входе на эскалатор. Мой бунт, бессмысленный и беспощадный, был задушен в зародыше. У меня больше нет длинной одежды с полами, а эскалатор, даже не заметив этого, всё также бежит вниз, увозя куда-то пассажиров, стоящих справа лицом по направлению его движения…

Поэзия

Тамара Гордиенко Тамара Гордиенко – поэт, прозаик, публицист, переводчик. Произведения Тамары Гордиенко публикуются в периодических изданиях Украины, России, Болгарии, Германии, США. Пишет на русском и украинском языках. Переводит с чешского и украинского. Тамара Гордиенко является автором 11 книг стихов, прозы и публицистики, книг для детей. Среди её книг - «Офицерские жёны» (Москва, «Воениздат», 1989), «Тайна фиолентовского грота» (Севастополь, «Библекс», 2007), «Времена жизни» (Севастополь, «Дельта», 2008), «Невипадкова зустріч» (Львов, «Полипресс», 2008), «Побег из империи Питона» (Севастополь, «Рибэст», 2012) и другие. Член Национального союза писателей Украины с 1994 года. Член Международной Ассоциации писателей- баталистов, маринистов.

Не живи без любви

*** Тысячекратно обманут, ограблен, Мир наступал постоянно на грабли. Грабли царей, фаворитов, уродов, Грабли дворцовых переворотов, Грабли наветов, погромов, мучений, Ложных открытий, ложных учений. Правда убита. Слово невнятно. Чёрные дыры. Белые пятна. Опытом душу незачем тешить. Век двадцать первый – грабли все те же. Царство подлогов. Царство халтуры. Царство жирующей номенклатуры. Необъяснимы и непонятны Памяти нашей белые пятна. Словно десятки, выбиты в тире Совести нашей чёрные дыры. Люди прогресса, а бродим в потёмках. Чем отзовёмся в наших потомках? Что им оставим в дар безвозвратный? Чёрные дыры?.. Белые пятна?..

*** И тот, кто с колхозного поля унёс колосок, И тот, кто кастетом без промаха целил в висок, И тот, кто под утро чекистов увидел в глазок, Все были на зоне. Ну что же ты их уравняла, родная страна? Иль так одинакова их пред тобою вина, Что каждому горькая чаша цикуты дана С державной ладони? Испил её урка, что «Мурку» всегда напевал, Шагая в колонне работать на лесоповал. (Его «при побеге» конвой уложил наповал Как раз у порога); Старик-доходяга, упавший на нары без сил; С вопросом: “За что?” – деревенский кулак-паразит И эти – «из бывших», которым барак не простил Изящества слога. Была ты страной

Краснозвёздных кремлёвских лучей, Раздутых починов, рекордов, фальшивых речей, Парадов, банкетов и длинных тревожных ночей Тоскливых, бессонных. И в этом твоя материнская – слышишь? – вина, Что детям твоим нелюбимым не пела весна, А ждали их, сирых, лишения, голод, война И вечная зона.

ТВОРЧЕСТВО И опять до утра сочиняем стихи. Сердце строки уже не вмешает. А Господь нас за тяжкие наши грехи Милосердно и мудро прощает. Дерзкой кистью кидаем мазки на холсты, Видом плоти толпу совращая. А Господь с запредельной своей высоты Видит всё и грехи нам прощает. Этой мукой живя, эти ноты любя, Вдохновенье в полёт превращая, Мы терзаем рояль, мы уходим в себя, А Господь этот грех нам прощает. Мы – шуты, лицедеи, мы ярко горим, Словно факелы, тьму освещая. Над ареной, над сценой, над миром парим. А Господь терпеливо прощает. Нам, возможно, придётся уйти раньше всех. Но бессмертье стоит за порогом. Ибо творчество – это единственный грех, Поощряемый Господом Богом. *** Я – солистка. В хоре не пою. Голос мой воистину бесценен. Я который год уже стою В гордом одиночестве на сцене. Я – солистка. В хоре не пою. Мне чужая зависть не помеха. Я взахлёб, как воздух, жадно пью

105

Сладкий яд признанья и успеха. И летят мои златые дни. И любовь моя со мной доныне. Господи, спаси и сохрани! Огради, не дай мне впасть в гордыню! *** Никогда не разговаривайте с неизвестными. М. Булгаков. «Мастер и Маргарита» О, эта исповедь вагонная! О, жажда высказаться всласть! И перегон за перегонами Вас обволакивает власть Попутчика, который выслушал И, как никто, сумел понять, Который слёзы ваши высушил, Помог с души вам камень снять. В самозабвенном обличении, Смешавши дёготь и сурьму, За сладкий пряник облегчения Вы душу продали ему. А миром правит одиночество: Ведь каждый сам несёт свой крест. И Валтасарово пророчество Горит на рощицах окрест. Проходит сквозь стекло оконное, Пылает прямо у лица: «Не говорите с незнакомыми, Не открывайте им сердца!» *** Мой крепкий дом, Надёжный дом, Мой домик карточный Стоял незыблемо, а рухнул в миг один. Я помяну тебя сегодня Крымским марочным, Мой старый дом, Мой властелин, мой господин! Тебя не стало – И не стало больше гордости. Любовь угасшая Махнула вслед рукой. Куда без вас мне: В неприятности и горести? В с ума сводящий Опостылевший покой? Ведь было, было же: Неслась над бухтой поутру, И потрясённо замирал Честной народ, Когда роскошные Летели косы по ветру, И он вбивал слова В хохочущий мой рот!.. Я расточительной была,

106

А не запасливой. Но вдохновенно лгали Воздух и вода, Что вечно буду Молода, красива, счастлива!.. И сами верили, Что это – навсегда. *** Давай мы уедем, мой праведный Ной! В награду за это Тебе обещаю быть верной женой На краешке света. Не только ведь чистых с собой ты берёшь, Берёшь и нечистых. Тяжёлой походкой к ковчегу идёшь, Огромный, плечистый. Несёшь на спине, от натуги хрипя, Овечку и овна. В греховных мечтах я любила тебя – Лишь в этом виновна. Ведь я – не воровка, не девка, не пьянь И даже – не сводня. Смотри, я красива! Ну что же ты, глянь!.. Но убраны сходни. Ты хочешь, чтоб я отдалась подлецу? Ты, парень, не слаб ли?.. Уже ударяют меня по лицу Тяжёлые капли. Опомнись, вернись! Без меня пропадёшь! Не сможешь влюбиться!.. Такой над землёй разражается дождь, Что некуда скрыться. Ты мною побрезговал?.. Чтоб ты утоп! Ты – редкая мерзость!.. Да это ж какой-то всемирный потоп! И небо разверзлось. Любимый, прощай!!! – На краю у беды – Ни крика, ни эха. Стремительно тает за прорвой воды Громада Ковчега. *** Протяну тебе я руки: Здравствуй! – Долго ты, затерянный в пространстве, Шёл, изголодавшийся, ко мне. Ложь, что нет тебе, бродяге, дела До тугого трепетного тела, Звонкого, как вишня по весне. Ну, а если, правда, нет резона, Что же ты тогда в разгар сезона И охоту бросил, и ружьё? И уткнулся жадно взглядом грубым Ты в мои запёкшиеся губы, Имя прошептавшие твоё? Ох, как мне понятна грубость эта!

Слишком долго ты бродил по свету И привык к дороге и стрельбе. Это, правда, ты? – Боюсь поверить! Нараспашку – сердце, окна, двери И ветрам, И солнцу, И тебе! *** Мы пили кофе в сумрачном кафе. И не было на свете пары ближе. Пел, перепутав город наш с Парижем, Шарль Азнавур под запах «нескафе». Струя волос стекала по спине. Струя дождя из водостока била. И ты читал стихи плохие мне, И я тебя без памяти любила. Нам удавалось преданно дружить, Быть чистыми, не ведая об этом. Ты так мечтал известным стать поэтом! И так хотелось мне в Париже жить! Давно в иных галактиках живем: Я – автор десяти печатных книжек. А ты… Ты двадцать лет уже в Париже И Азнавура слушаешь живьём. И даже мой фантомной боли сон, Который много лет мне душу режет, В котором я, и ты, и тот шансон Меня, по правде, мучает всё реже… *** Никогда ещё женщина не была так откровенна со мной! Василь Дробот Когда в полумраке вокзала Ты мне помахал на бегу, Я всё поняла. Но сказала, Что жить без тебя не могу. Моя безоглядность былая Исхлёстана трезвой судьбой. И всё ж никогда не была я Такой откровенной с тобой. …На этом весёлом пиру я Скрываю печали и боль. Здесь вольно танцует, пируя, Хмельная цыганка-любовь. Зовёт, чтоб вина испила я, И за руку дёргает вдруг!.. И я вылетаю, пылая, В распашистых юбках на круг. И трепетной, чувственной дрожью Моей заражается зал. И сразу становятся ложью Слова, что тогда ты сказал. И видится всё обнажённо!..

И счастьем слепят зеркала!.. И строгие верные жёны За нами следят из угла. *** Два дня тянулись без тебя. Ждала, кляня, боясь, любя. И снова – вечер. Сдавило сердце не шутя: Несовременное дитя, Дышать мне нечем. Вошёл – знаком и незнаком. Пригладил волосы рывком, Подсел несмело. И валидол под языком Я запивала коньяком И что-то пела. И тихо плакала потом. Скрипел нелепый старый дом, Качалась ива, Махала пёстрой бахромой. И ты решил, хороший мой, Что я слезлива. А дело просто было в том, Что это был случайный дом, Как оказалось. И виноват был не коньяк, А счастье, что никак, никак Нам не давалось. *** Ты будешь упрямо Всю жизнь от меня уходить: Налево, направо, В моря, в небеса и на битвы. А мне доведётся Беду от тебя отводить, Сухими губами Шептать, как умею, молитвы. Когда же устану На всё отвечать я добром, И силы иссякнут, И сдамся разлуке на милость, Тогда у тебя Вдруг впервые заноет ребро. То самое… То, Из которого я появилась. *** Не живи без любви, Чтобы жизнь не казалась обузой. Не насилуй природу – Иначе получишь сполна. Ведь когда графоман Принуждает к сожительству Музу, Графоману в отместку Рождает уродцев она.

107

Анатолий Назаренко Анатолий Назаренко. Родился в Чертково Ростовской области в 1938 г. Окончил горный техникум и госуниверситет в Ростове-на-Дону. Работал на шахтах комбината «Ростовуголь». После службы в армии 50 лет посвятил педагогической работе, учитель, директор. Первые стихи опубликовал в районной газете и в «Пионерской правде». Затем на протяжении многих лет публиковался в различных изданиях на Дону, в Москве, на Украине, в Сибири. Изданы книги: «Поле жизни», «Земные зори». Член Союза писателей Дона, лауреат международного конкурса «России верные сыны» (Союз славянских журналистов (Москва). БРОДЯЧИЙ ПЁС

БАБА ПОЛЬКА

Бродячий пес в немом недоуменье Застыл в углу на рынке меж рядов, Как будто осиян крылом забвенья, Как будто умирать уже готов.

У бабы Польки в самом огороде, Чуть ниже, средь пригорков меловых, Звучали песнопением природы Земные родники. Их звон был тих.

Посмотришь — ничего ему не надо: Обвислый хвост, и взгляд совсем потух, Нo тёплая волна с мясного ряда, Его касаясь, будоражит нюх. Я подошел к нему, слегка погладил, Не знаю — почему. Душевный всплеск. Он вздрогнул весь, и в виноватом взгляде Затеплился едва заметный блеск. Нагнулся мордой и подачку поднял. Ну что еще я мог? Всегда в делах... Прости меня, собака, не Господь я. Как и тебе, мне не осилить зла. Оно живет в обнимку с равнодушьем В тех, кто завел тебя, еще щенка. Вот и стоишь ты, никому не нужный, Без конуры, без клички, без куска...

И в тишине томительно-медвяной Таилось что-то… Среди сельских дел Все называли бабку ту Крейдяной, Поскольку «крейда» по-хохлацки – мел… Криничную прохладу карауля, Мы, пацаны, для смеха, не со зла, В ее окно показывали дули: В деревне бабка ведьмою слыла. Она как будто чувствовала это. И со двора, нарушив свой покой, Опять же не со зла – для этикета Помахивала нам своей клюкой… Давно той бабки нет. Промчались годы. А мне вдруг всколыхнется среди сна То ощущенье таинства природы, Которое хранила нам она. И на коленях на дернине колкой У родников в далекий детства край Хочу сказать: “Прости нас, Баба Полька, И на том свете злом не поминай”.

108

Сочини себе сказку

Седьмое небо

Когда он родился, его отец запил, а мать сошла с ума от горя. А ведь недавно этой паре мог позавидовать любой. Больно уж они любили друг друга и никогда не ссорились. Но по вечному закону подлости случилась беда. Родился у них уродливый младенец. Да такой уродливый, каких свет ещё не видывал. Мерзко было его даже в руках держать. Вот. Взяла его на воспитание полуслепая бабка Ульяна, которая приходилась матерью отца младенца. Ой, какая у нас красивая девочка. Какие у нас ручки, какие у нас глазки... В общем, назвала она ребёнка Машей, как звали её пропавшую дочь. Хотя ребёнок по явным признакам был мальчиком. Отец Маши после смерти его жены стал жить со своей матерью и не влезал в её отношения с ребёнком. Запил по-страшному. Не мылся, не брился, ходил в одной грязной одежде и почти не разговаривал. В общем, стал слабохарактерным. Ребёнок же наоборот много шумел, ел всё, что дадут, не болел и в три месяца стал ходить и называть бабу Ульяну мамой. Ох, и радовалась баба Ульяна, глядя на Машу. А парень-то рос как на дрожжах, да с каждым месяцем всё уродливее и уродливее становился. И когда

Машу выносили к детям поиграть, то дети плакали и убегали. Один из детей Антошка даже стал заикаться. Мать Антошки Святая, по крайне мере её так все называли, ещё в день рождения Маши сказала родным, мол, этот ребёнок от дьявола и его немедленно следует сжечь. И с ней была согласна вся деревня. Вот.

Маша был очень добрым мальчиком. Он любил наблюдать за бабочками, любоваться солнышком, небом, ходить в лесу. В общем, любил всю природу в любое время года и был счастлив, пока ему не исполнилось двадцать лет. Баба Ульяна на сто двадцатом десятке ушла в мир иной очень счастливой. Даже китаец Вася, не знаю, откуда он тут взялся, местный гробовщик, когда забивал крышку гроба, увидел: Ульяна улыбалась. Последние двадцать лет баба Ульяна жила, как в раю. Она очень гордилась своей доброй, умной, хозяйственной дочкой, но почему-то никто вокруг этого не понимал. - Отец, скажи мне, почему люди такие злые? Почему этот мир такой несправедливый? - говорил Маша, плача как-то вечером, своему отцу. - Почему Антошка убивает всех вокруг насекомых, бьёт кошек и рубит деревья, а мусор выбрасывает в нашу речку? Тётя Святая всегда называет меня уродом и говорит, что мне суждено гореть в аду. Ни одна девушка не хочет со мной и словом обмолвиться. А дядя Вася каждый месяц измеряет меня линейкой и, не говоря ни слова, убегает. Сейчас, когда я гнал нашу корову домой, выбежали из-за угла мальчишки и стали бросать в меня камнями. Почему все так меня ненавидят, что я им сделал плохого? Маша вновь заплакал. А отец, который его слушал, только изредка вздыхал и кивал головой. Для Маши один день стал тяжелей другого. Только работа по двору да звуки природы успокаивали его доброе сердце. Все его обижали, кроме пьяных мужиков да местной ведьмы Долгорукой. Эта ведьма перепробовала все порчи и заклинания, чтобы сгубить Машу. Она хотела вернуть себе репутацию ведьмы. Ведь когда Маша родилась, её перестали бояться. Но у Маши было слишком доброе сердце И вот как-то июньским деньком Долгорукая подкараулила Машу в лесу: - Добрый день, Маша! - сказала ведьма.

109

— Не помешаю ли я тебе? - Что вы, ведьма, конечно, не помешаете. - А чем ты тут, Маша, занимаешься? - Да вот с травами да с деревьями разговариваю. Мне же толком и поговорить-то не с кем, даже с отцом. - Всё пьёт он у тебя? - Пьёт, бабушка, пьёт. - А я вот к тебе по делу пришла, Маша. Хочу горю твоему помочь. - Да чем же тут помочь? Никому я тут не нужна. - Это да. То есть правильно думаешь. Если сам на себя руки не наложишь, так тебя местные рано или поздно убьют. - Это потому что я урод, — сказал Маша и, закрыв лицо руками, заплакал. - Ты не плачь, Маша, не плачь. Есть на свете одна деревня, в которой живут все такие, как ты, и внешностью, и душою. - Да где же это, бабушка Долгорукая, где же? - Ой, далеко это, Маша. - Да говори же, не томи душу. -Значит, слушай. Как перейдешь наше кладбище, иди прямо по кривой дороге, переплывёшь Мёртвую реку, дальше будет гора Смерти, а за ней Кровавое ущелье. После ущелья наступят Бесплодные земли, а за ними уже и рукой подать до твоего Седьмого неба. Так называется деревня. - А не шутишь ли ты, бабушка? - Вот те крест. Истинную правду говорю. - Ну почему же ты мне раньше-то не сказала? - Да запамятовала я. Старость как-никак. Тут-то Маша и обрадовался. Пожелал бабушке здоровья и побежал радостный домой. Знал бы только Маша, что всё это старая ведьма выдумала, чтобы избавить деревню от урода и вернуть к себе страх людской. Сидит отец Маши да в стену смотрит пустую. Одной рукой бутылку держит и попивает самогон, да так, как люди воду не пьют. В этот момент забегает Маша и говорит: - Отец, отец, прости меня, но я ухожу из дому! - Что!? - ответил отец, разбив бутылку, и стал трезвее трезвого. - Баба ведьма указала мне путь, где живут

110

такие, как я. Ухожу я с этой деревни навсегда. - Сыночек ты мой, золотце ты моё. Это что ж значит, я тебя никогда не увижу? Ой, прости ты меня грешного. Непутёвый я у тебя отец, ой, непутёвый. Ни разу даже с тобой словом не обмолвился. Алкаш я проклятый. Горем всё своим убивался, а счастья-то своего не замечал. Никогда Маша не слышал столько слов от своего отца. Аж забыл, зачем собирался. Видит он глаза отцовы истинные, настоящие в слезах гороховых, в любви необъятной. - Отец, а давай ты со мной поедешь! - сказал Маша радостным голосом. - Нет уж, сыночек, солнышко ты моё. Нет мне прощения за дела свои. Езжай один, а я о твоём счастье молиться буду. Собрал Маша авоську, обнял отца на прощание и пошёл к кладбищу. Проходя мимо могил, он останавливался и поминал добрым словом каждого, что встречал на пути. Вышел он в поле, а Кривой дороги не видно. «Видно, за много лет заросла», - подумал он и пошёл прямо. На десятый день встретилась ему гора. «Не такая уж она большая и опасная, как мне говорили». На двадцатый день увидел он небольшую лужу и подумал: «Видно, от сильной жары речка здесь пересохла». Маша шёл с твёрдой уверенностью, что вот-вот, почти скоро, появится его долгожданная деревня. Но уверенности с каждым днём становилось всё меньше. На двадцатый день попалось ему ущелье. Ну, как ущелье? Всего-то два камня больших. «Это кто же такие ужасные названия придумывает для милой природы?» Силы были на исходе. Он уже не верил в истину слов злой старухи, но возвращаться назад уже не было смысла. Потом начались Бесплодные земли. Эти земли были усыпаны различными цветами, ягодами и кустарниками. Шли дни, а впереди не было никакой надежды. Через два месяца путешествий, когда есть уже было нечего и ягоды, которыми он питался, пропали, отчаянье посетило его сердце. Но он шёл до тех пор, пока не упал от бессилия. И подумал, что здесь его смерть. Он вспоминал отца, бабу Ульяну и жителей деревни. И даже хотел вернуться и терпеть неприязни окружающих, только бы быть среди людей. Но этому не суждено было быть. Мысли начали путаться, и он потерял

сознание. Долго ли, коротко ли. Плеснул кто-то Машие в лицо ведро воды, и он открыл глаза. И увидел перед собой красавицу, уродливую девушку. - Как тебя звать? - спросила девушка. - Маша. - ответил он. - А меня Стёпа. Как ты сюда попал? Откуда ты? Но Маша долго не мог поверить своему счастью. «Неужто, и прямо, дошёл. Неужто, всё плохое позади?» - Откуда ты здесь, Стёпа? С деревни. А тут вот с цветами да бабочками разговаривала. Вставай. Пойдём со мной. Вот у нас-то народ обрадуется. Пошел Маша за Стёпой, и вышли они к деревушке, где все, как он, уроды. Пошли они к людям. Увидели Машу люди и пошли к нему поздороваться. Многие его обнимали, и каждый приглашал к себе в гости. Ближе к вечеру жители деревни Седьмое небо устроили праздник в честь своего нового жителя. На улице был накрыт стол со всякими вкусными блюдами. После застолья были песни и танцы. Вот там-то председатель деревни Гриша выделила Маше хороший дом. А одну корову

подарил ему новый сосед. - Ну как, Маша, не пожалел, что пришёл к нам? - спросила председатель. - Что вы, друзья мои! Счастлив, очень счастлив. До сих пор сижу, и не верится, как тут у вас здорово. Какой народ-то у вас дружелюбный. - Не у вас, а у нас, — сказала Стёпа. - Ты теперь часть нашей большой семьи. Пошли танцевать. Она взяла Машу за руку, и они стали танцевать. О-о-о, Маша был на седьмом небе от счастья. Жизнь приобрела свои истинные краски. Да, здесь не нужно было придумывать каждый день какую-то светлую отдушину для души. С этого дня он стал встречаться с девушкой, что вернула его к жизни, облив водой. Вскоре они поженились и стали жить вместе. Ведь самое главное в этом мире, что они вместе. И если где-то в этих землях наш герой и был уродом, то только не здесь. Здесь, на Седьмом небе, не нужно было подстраиваться под всех. Тут нужно было быть просто самим собой. Эти люди, как и наш герой, любили природу во всех её проявлениях. У них были на удивление добрые, понимающие сердца. Они были просты, как дети, и в то же время совершенны во всём. С уважением относились к земле и к животным. Они радовались, встречая друг друга, и никогда не ссорились. Их земли процветали, а их счастью можно было только позавидовать. Ведь самое главное в этом мире, что они вместе.

г.Канск. Литературное объединение “Эдельвейс”

111

Галина Зеленкина Зеленкина Галина Николаевна по профессии инженер-электрик. Работала проектировщиком в Группе Рабочего Проектирования на строительстве Братской, Усть-Илимской и Богучанской ГЭС. С 1997 года занимается писательским трудом. Автор романов: «Убийца неподсуден» (изд-во «Кларетианум» г. Красноярск) и «Звездочет» ( изд-во «Буква» г.Красноярск), а также нескольких книг стихотворений. Член Крымского клуба фантастов(г.Симферополь), член творческого клуба «Новый Енисейский литератор», член редакционного совета детского альманаха «Енисейка», член Союза писателей России.

Огненный цветок

В те давние времена, когда боги спускались на Землю и жили среди людей, родилось много сказок, легенд и сказаний о чудесах, творимых обитателями зачарованных миров. Вряд ли найдётся хотя бы один человек, не мечтающий о чуде. Даже тот, кто говорит, что ни во что не верит, в глубине души надеется на чудо. Только чудеса у каждого разные: одним нужны деньги, другим – здоровье, а есть такие люди, которые мечтают о детях. Кто бы что там ни говорил, но чудеса так просто не происходят. Ведь, если чудо случилось, значит, на тебя с небес снизошла благодать, то есть тебе дадено благо. А всякое благо надо заслужить трудами праведными и помыслами чистыми. Так думала Олеся, шестнадцатилетняя красавица, с рождения хромая на правую ногу. Каждый вечер перед сном она молилась Богу и просила у него исцеления. Из-за покалеченной ноги она не могла работать ни в доме, ни в поле так, как её сверстницы. Поэтому сватов в её дом не засылали. Кому нужна жена-калека из бедной семьи, да ещё безотцовщина? Девушка почти смирилась со своей участью, но маленький огонёк надежды на лучшую жизнь ′теплился в её душе и не давал впасть в отчаяние. Да ещё старый Михась, её дед по материнской линии, иногда подливал масла в огонёк надежды, рассказывая внучке легенды об огненном цветке, охраняемом феей леса по имени Флоринда. –Что ты девчонке голову морочишь сказочками о том, чего быть не может? – упрекала отца мать Олеси, высокая и статная кареглазая брюнетка. – Пусть лучше рукоделием занимается. Её рушники на рынке нарасхват. – Твоя правда, Ганна, – соглашался старый Михась, – но ведь не хлебом же единым… На этом разговор заканчивался. И всё шло своим чередом. Однажды Ганна попросила Олесю сходить к ручью за черной смородиной для начинки

112

в пироги. Девушка отправилась к ручью с небольшим лукошком. Год был урожайным на грибы и ягоды, поэтому Олеся быстро наполнила лукошко. Она уже собралась было повернуть назад, но остановилась, услышав звуки жалейки, так в здешних местах называли флейту. Мелодия была такая грустная, что у девушки даже слёзы навернулись на глаза. Ей захотелось увидеть музыканта, который искусной игрой на жалейке сумел растревожить её душу. Но как ни старалась она ступать тихо и осторожно по мягкой траве, музыкант услышал её шаги и перестал играть. – Кто ты? – услышала Олеся приятный мужской голос справа от себя там, где находились заросли смородины. – Меня зовут Олеся, – ответила девушка и раздвинула ветви. Она увидела русоволосого юношу, сидевшего на большом валуне, поросшем мхом. В одной руке юноша держал жалейку, а другой рукой придерживал за загривок лохматого пса непонятно какой породы. Убедившись в том, что пёс и не собирался бросаться на девушку, он отпустил его. – Иди, Серко, познакомься с гостьей, – сказал он и улыбнулся. Олеся взглянула парню в лицо и вздрогнула. У музыканта не было глаз. Брови были, а глазницы отсутствовали. – А ты кто? – спросила девушка, подойдя к юноше на расстояние вытянутой руки. – Василь, – ответил тот, – живу на соседнем хуторе – А хочешь, я буду с тобой дружить? – предложила Олеся. – Мне так понравилось, как ты играешь на жалейке. – Но у меня нет глаз, – возразил Василь. – Разве для дружбы важно, есть ли у человека глаза? – удивилась девушка. – А что важно для дружбы? – поинтересовался

Василь, зная наперёд, что ответит Олеся. – Главное, чтобы у человека были добрая душа и зрячее сердце, – ответила Олеся и протянула Василю лукошко со смородиной. – Угощайся! – предложила она юноше сладкие ягоды. – А мне пора домой. Маменька пироги печь собралась и ждёт меня с ягодами. – А ты придёшь завтра? – спросил Василь. – Приду, – ответила девушка и отправилась домой. Придя домой, Олеся отдала матери лукошко с ягодами и села вышивать очередной рушник. На этот раз нитки подбирались по цвету сами собой, и игла словно порхала над тканью. Дед Михась заметил, что лицо у внучки как бы светится изнутри. – Уж не принца ли на белом коне повстречала ты у ручья? – спросил дед Михась, с улыбкой глядя на сияющее лицо Олеси. – Что ты, дедушка, и вовсе он не принц, – возразила девушка. – Это Василь, который живёт на соседнем хуторе. Он так хорошо играет на жалейке, что я заслушалась. – Да он же без глаз! – воскликнула Ганна, зашедшая в комнату пригласить отца и дочь на чай с пирогами. Она хотела было продолжить своё высказывание о Василе, который из-за своей слепоты, по мнению местных кумушек, так и помрёт бобылём, но словно онемела под укоризненным взглядом отца. – Сегодня слепой, а через некоторое время и прозреть может, – заметил Михась. – Случаются же чудеса… – Да ну вас, фантазёры! – ответила Ганна. – Думайте, как хотите! – Нельзя разрешить или запретить людям думать. Это дело добровольное, – заметила Олеся. – Пошли пить чай, добровольцы! – предложила Ганна и первой вышла из комнаты. Дед с внучкой переглянулись и отправились следом. Когда утром Олеся принесла матери для продажи вышитый рушник и спросила разрешения сходить к ручью за смородиной, то Ганна нахмурила брови и с укором взглянула на дочь. – Знаю я эти ягоды, – пробурчала она, – небось, к Василю на свидание торопишься. – Я обещала, что приду, – ответила дочь. – Раз обещала, так иди, – сказал дед Михась.– Человек должен отвечать за свои слова, если он хозяин слову, а не пустомеля. – Дедусь, я тебя так люблю! – воскликнула Олеся и чмокнула деда в щеку.

– Ладно, иди,.– смилостивилась на вид суровая Ганна. – Да возьми с собой пирожки, что в льняной салфетке на столе лежат. Угостишь парня. Ему таких пирогов никто не испечёт – Почему? – удивилась девушка. – Потому, что нет у него ни сестёр, ни матери, – ответила Ганна и вздохнула. – Мать умерла при родах. Говорят, что сердце у неё было слабое, потому и не выдержало, когда ей ребёнка безглазого показали, – пояснил дед Михась. Заметив тень грусти на хорошеньком личике дочери, Ганна поспешила успокоить Олесю. – Да не переживай ты так! Это было давно, – сказала она, провожая дочь до двери. Когда Олеся с полным лукошком ягод подошла к знакомым зарослям черной смородины и раздвинула ветви, то на валуне никого не увидела. и слёзы невольно навернулись на глаза – Серко! Ты где? Отзовись! – крикнула она и услышала невдалеке прерывистый собачий лай. Вскоре к валуну подбежал Серко, который на коротком поводке вёл за собой хозяина. Василь осторожно передвигал ноги. Свободной рукой он ощупывал пространство перед собой, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие. – Здравствуй, Олеся! Ты давно ждёшь? – услышала девушка приятный голос Василя. «Да я тебя всю жизнь готова ждать», – подумала Олеся и улыбнулась от такой светлой мысли. – Здравствуй, Василь! Если пирожки ещё теплые, значит, ждала недолго, – ответила девушка. – Это моя мама тебе гостинец передала. – Добрая у тебя мама, – заметил Василь, уплетая за обе щёки сладкие пирожк « А ведь прав Василь! Мама-то у меня и впрямь добрая», – подумала Олеся и покраснела. Хорошо, что Василь не видел, как полыхнули румянцем девичьи щёки. И было отчего! От стыда, конечно. «Почему, когда дети маленькие, то ластятся к матери и слова у них для неё находятся добрые и нежные. Что же происходит с детьми, когда они вырастают? Вот и я лишний раз слова приветливого маме не скажу, не поцелую её в сморщенную временем щёку и не пожму её натруженных работой рук», – такие мысли взволновали девичью душу и заставили взглянуть на себя со стороны. Чего уж говорить, зрелище было неприглядное. Олеся собралась было всплакнуть, но, услышав радостную мелодию, забыла о грусти. На то она и грусть,

113

чтобы соседствовать с радостью. – Как хорошо! – воскликнула девушка. – Откуда ты берёшь такие красивые мелодии: то грустные, то радостные? Но Василь будто бы не слышал её вопроса. Он всё играл и играл, словно хотел насладиться звуками музыки в последний раз. Когда Василь перестал играть, то Олеся заметила две капли пота, скатившиеся по щекам юноши. Если бы у Василя были глаза, то я бы решила, что это были слёзы», – подумала Олеся и очень удивилась, когда Василь протянул ей свою жалейку. – Пусть побудет у тебя до моего приезда, – попросил он девушку. – Ты едешь? – удивилась она. – И куда же? – Отец повезёт меня к известному лекарю. Сказал, что к нему три дня пути, – ответил Василь и подозвал свистом собаку. – Я провожу тебя, – предложила Олеся и протянула руку к собачьему поводку, лежащему на валуне рядом с Василём. Но парень отказался от её помощи. – Не надо, я сам, – возразил Василь. – Мне нельзя расслабляться. – Когда ты вернёшься? – спросила девушка. – Жди меня через десять дней, – услышала она в ответ и вздохнула. – Музыку, которую ты слушаешь, сочиняю не я. Я только играю то, что поёт мне родник, который погребён под этим валуном, – с этими словами Василь слез с валуна и сделал несколько шагов в противоположную от Олеси сторону. – Кто тебе сказал, что там родник? – крикнула ему вслед девушка. – У меня хороший слух, – ответил Василь и, попрощавшись с Олесей, отправился к себе домой собираться в дальнюю дорогу. Со свидания с Василём Олеся вернулась домой сама не своя. Мать и дед сразу заметили перемену в настроении девушки, а также тень грусти на её хорошеньком личике. Когда Олеся подошла к деду и протянула ему самодельную жалейку Василя, то дед сначала повертел в руках музыкальный инструмент, а потом попробовал поиграть на нём. Но жалейка не издала ни звука. – Странно, – сказал дед Михась и вопросительно взглянул на внучку. – Дедуля, положи, пожалуйста, жалейку на шкаф. Василь просил сохранить до его возвращения от лекаря, – сказала Олеся. Затем Олеся подошла к Ганне, сидевшей

114

на лавке возле печи, и, положив ей голову на колени, заплакала. – Прости меня, мама, за невнимание к тебе, – проговорила она, глотая слёзы. – Да что с тобой? – встревожилась Ганна. – Ничего страшного, – поспешил успокоить Ганну Михась. – Просто наша девочка быстро взрослеет и набирается мудрости. Услышав объяснение деда о причине её слёз, Олеся отрицательно покивала головой. – Я плачу потому, что Василь меня обманул. Мне так нравились красивые мелодии, которые он играл на жалейке. А Василь сказал, что это песни родника, – так объяснила Олеся причину своего плаксивого настроения. – Ну и что! – воскликнула Ганна. – Вопервых, слышать песни подземного родника дано не каждому. Ты же стояла рядом с валуном и ничего не слышала. А во-вторых, играть мелодии на самодельной жалейке, у которой всего два отверстия, может только настоящий музыкант. – Но Василь не считает себя хорошим музыкантом. Он мечтает стать дирижером, – возразила Олеся. – А ещё он сказал, что музыка – это его жизнь. – Но дирижер должен быть зрячим. Это не на жалейке играть, – заметила Ганна, но тут же одёрнула себя и замолчала. – Где-то я уже слышал про поющий родник, – вмешался в разговор дед Михась и попросил внучку слово в слово повторить всё, что говорил Василь о роднике. Выслушав рассказ Олеси о роднике, дед помолчал несколько минут, а потом попросил Олесю показать ему валун, который служит памятным знаком местонахождения родника. – Завтра отведёшь меня к этому камню. Сегодня ты устала, займись лучше рукоделием, – сказал он, увидев, что внучка направилась к двери. – Завтра, так завтра, – согласилась Олеся и уселась на своё рабочее место вышивать очередной рушник. Чуть свет собрались Михась и Олеся на прогулку к ручью. Провожая их до порога, Ганна вручила отцу небольшую плетённую из лыка корзинку. –Заодно и ягод наберёте. Вдвоём-то сподручнее будет, – сказала она. От дома до валуна расстояние было невелико, всего-то километра два. Не спеша, собирая по пути ягоды, дошли дед с внучкой до валуна, спрятавшегося от посторонних глаз в зарослях черной смородины.

– Здесь он, – проговорила Олеся и, раздвинув ветви куста черной смородины, шагнула по направлению к камню. – Стой там, где стоишь! – приказал дед Михась. – Дальше я пойду один. Он подошел к валуну и зачем-то стал оглаживать его со всех сторон. Затем дед Михась приложил ухо к камню и стал слушать. – Ну вот, теперь всё встало на свои места, – произнёс он, подойдя к Олесе. –Это тебе пропел родник? – полюбопытствовала Олеся. – Он пропел мне о том, что уже наступил сентябрь и надо подождать Василя, – ответил дед и улыбнулся внучке какой-то скошенной улыбкой, больше похожей на гримасу. Но самым странным показалось Олесе поведение матери. Ни одного вопроса не услышали от неё Михась и Олеся, когда вернулись домой. Для словоохотливой женщины это был рекорд молчания. Но девушка долго не могла отделаться от мысли, что мать её ни о чём не спрашивает только потому, что ей всё было известно наперёд. Незаметно пролетели десять дней ожидания. Утром одиннадцатого дня Олеся стала собираться на встречу с Василём. – Дедуля, достань мне жалейку, – обратилась она к деду Михасю. – Я пойду с тобой, – ответил тот. Олеся с удивлением взглянула на деда, но ничего не сказала, а только пожала плечами. Когда Михась с Олесей подошли к зарослям черной смородины, то услышали глухое ворчание и тихий собачий лай. – Не ворчи, Серко! – крикнула девушка. – Это я со своим дедушкой Михасём. – Это он на меня ворчит, – заметил Михась. – Не хочет, чтобы я с его хозяином разговаривал. Вопреки ожиданиям Олеси, что лекарь поможет Василю вернуть зрение, чуда не случилось. Юноша каким уехал, таким же и вернулся. Дед Михась сделал вид, что не заметил, как выкатились из глаз Олеси две слезинки и, скатившись по щекам, упали на белую кофточку, которую она украсила вышивкой. – А скажи-ка ты мне, Василь, откуда у тебя эта жалейка? – поздоровавшись с парнем, спросил дед Михась и вложил жалейку в протянутую руку юноши. – Год тому назад мне её подарила незнакомая женщина, – ответил Василь. – Так я и думал, что это проделки феи Флоринды! – воскликнул дед Михась. – Почему вы так подумали? – удивился

Василь. – Потому, что на жалейке можно играть только тогда, когда сидишь на валуне, под которым сокрыт поющий родник, – ответил дед Михась. – Разве не так? – Всё так, – подтвердил юноша. – Что она тебе сказала, когда жалейку дарила? Олеся заметила, как дед Михась весь напрягся в ожидании ответа на свой вопрос. – Она сказала, чтобы я вернул ей жалейку на осеннем балу, куда меня приведёт хромоногая девушка, – медленно по слогам произнёс Василь. Дед с внучкой молча переглянулись между собой. Вдруг Василь обхватил руками голову и стал раскачивать её из стороны в сторону. – И как же я раньше не догадался, что это будет Олеся? – услышали Олеся и дед Михась голос юноши, в котором одновременно сквозили удивление с недоумением. – Ладно. Вы тут общайтесь, а у меня дела, – сказал дед Михась и, попрощавшись с Василём, отправился восвояси. – Через неделю я отведу вас на бал к фее Флоринде, – услышали Олеся и Василь голос деда Михася, который донёсся уже с другой стороны зарослей черной смородины. Вечером седьмого дня дед Михась попросил Олесю одеться нарядней. – Пойдём за Василём, – сказал он. До соседнего хутора было рукой подать. Когда дед с внучкой подошли к воротам, то те, как по мановению волшебной палочки, распахнулись перед ними. Они увидели Василя, который ждал их, сидя на скамейке, с жалейкой в руках. Ещё они увидели Игнатия, отца Василя, который и был тем волшебником, открывшим ворота. – Я верю тебе, Михась! – произнёс Игнатий, крепко пожимая руку Олесиному деду. – Если есть хоть малейшая надежда помочь детям, мы должны сделать всё от нас зависящее. – От нас с тобой сейчас зависит, чтобы они не опоздали на бал, устроенный феей Флориндой в честь Бабьего Лета, – заметил дед Михась и, взяв за руку Олесю, вышел с ней за ворота. Игнат с Василём последовали за ними. Так по парам, держа друг друга за руку, дошли они до опушки леса и остановились, упёршись в невидимую стену. – Дальше вы пойдёте одни, – сказал дед Михась и подвёл Олесю к Василю. Он приказал юноше играть на жалейке, чтобы фея Флоринда услышала звуки музыки и пропустила юношу с девушкой в лес.

115

– Но…, – попытался было возразить Василь. – Не беспокойся, она тебя услышит,– поспешил успокоить юношу дед Михась. – Фея Флоринда расколдовала жалейку. Первый раз в жизни Олеся слушала музыку души. Она закрыла глаза и представила себя танцовщицей, парящей высоко в облаках. Но дед Михась прервал её мечту. – Идите по этой светящейся тропинке и никуда не сворачивайте, – услышала она голос деда и открыла глаза. Олеся взяла за руку Василя и осторожно повела его в глубь леса. Идти пришлось недолго. Как-то вдруг исчезли куда-то деревья с кустарниками, и перед удивлёнными глазами Олеси предстала цветущая поляна. Цветов было так много, что сосчитать их было невозможно. Всё это разноцветье кружилось и порхало возле высокой и красивой женщины, стоящей спиной к прибывшим гостям. – Какая красота! – воскликнула Олеся. – Даже дух захватывает. Женщина обернулась, и Олеся увидела у неё в руках огненный цветок. Фея Флоринда, а это была она собственной персоной, подошла к Василю. – Отдай мне жалейку! Что ты просишь за неё? – с этими словами она протянула ладони, на которых плясал огненный цветок, к лицу юноши. – Всемогущая фея Флоринда, во имя любви к музыке, я прошу вас вернуть глаза Василю, и пусть он станет дирижером! – крикнула Олеся, испугавшись, что Василь может попросить у феи что-нибудь для неё. У феи Флоринды, явно не ожидавшей такого исхода дела, непроизвольно дрогнули руки, и один из лепестков огненного цветка лизнул пламенем лицо юноши. Василь вскрикнул и закрыл лицо руками. – Покажи-ка нам свои глаза, – приказала фея, выждав время, пока пройдёт боль. И Василь открыл лицо. – Как васильки! – радостно воскликнула Олеся. – Так бы и станцевала от счастья! – Так в чём же дело? Танцуй! –- услышала девушка в ответ слова феи Флоринды. Не дожидаясь возражений со стороны Олеси, фея Флоринда подошла к девушке и как бы невзначай уронила лепесток огненного цветка на её покалеченную ногу. – Ой, как больно! – вскрикнула Олеся и упала бы, не поддержи её вовремя Василь. – А что же ты хотела, девочка моя? Чудеса надо выстрадать, – заметила фея Флоринда.

116

И она была права. Только выстраданное счастье длится долго. А то, что легко даётся, то с лёгкостью и уходит. Когда боль утихла, Олеся взглянула на ноги и не поверила своим глазам. Ноги у неё стали ровные, красивые, и самое главное то, что обе ноги одинаковой длины. А это значит, что Олеся больше не будет хромать. – Не надо меня благодарить, – упреждая порывы благодарности Василя и Олеси, – произнесла фея Флоринда. – Я только выполнила волю огненного цветка. Но прежде, чем вы уйдёте в мир людей, я хотела бы задать один вопрос Олесе. – Спрашивайте! – ответила девушка. – Почему ты сказала «во имя любви к музыке», а не «во имя любви к Василю»? – спросила фея Флоринда, глядя в глаза Олесе. – Потому, что «всё проходящее, а музыка вечна», так говорят мудрецы, – ответила Олеся. – Мудрая тебе жена достанется! – заметила фея Флоринда, бросив взгляд на Василя. Затем она хлопнула в ладоши, и огненный цветок исчез, а спустя несколько мгновений исчезла и сама фея Флоринда. Зато появились деревья и кустарники, и тропинка перестала светиться, а где-то вдали блеснул огонёк. – Нам туда! – сказал Василь. Взявшись за руки, Василь и Олеся пошли на огонёк. Вскоре тропинка вывела их к небольшому костру, возле которого сидели дед Михась и Игнатий. Так и закончилась эта история. В заключение надо сказать, что все пожелания сбылись. Василь и Олеся жили долго и счастливо. Василь стал дирижёром и управлял музыкой, которую танцевала Олеся. Вы скажете, что нельзя танцевать вечность? Но ведь Олеся не знала о том, что нельзя. Поэтому и танцевала…

Искусство

Алтайский художник Владимир Иванов. Графика

Вид из окна Над рекой склонённая

На реке Чемровке

117

Точка зрения

О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух!

Статья тульского редактора литературнохудожественного и публицистического журнала «Приокские зори» профессора, доктора наук Алексея Афанасьевича Яшина «Не хватит ли сбрасывать Пушкина с корабля истории»? или «Что нам следует взять из русской литературы советского периода» всколыхнул мои прежние, да и сегодняшние размышления о состоянии русской (российской) литературы. Со многими пунктами статьи согласен всецело, хотя я бы так категорично не ставил во главу заслуг перед отечественной литературой только одного из великих руководителей страны Советов И.В.Сталина. Правда, как хозяин страны, а Сталин был таковым, он умел по-царски и казнить, и миловать таланты. И большинство литераторов жили в так называемом тоталитарном режиме, как у царя за пазухой. В сравнении с ним нынешние руководители государства российского простонапросто литературой не интересуются. Им ближе не духовное, а физическое здоровье нации: спорт, армия. Это, конечно, неплохо. Русский человек должен уметь постоять за себя, при необходимости нокаутировать противника. А чем мы можем «нокаутировать» при случае в интеллектуальном споре с иностранным собеседником? Он тебе про Шекспира, Гёте, Эмиля Золя, а ты даже Пушкина подзабыл, не говоря уже о Тургеневе, Тютчеве, Салтыкове-Щедрине, Брюсове… За последние десятилетия преданы забвению в народных массах десятки имён, прославивших в свое время Россию в литературных трудах. Спроси сегодня у современного молодого человека: «Кто таков Фёдор Николаевич Глинка?». Вряд ли вразумительно ответит. И слов знаменитой «Тройки»: //Вот мчится тройка удалая// //Вдоль по дороге столбовой// не вспомнит. Но зато вспомнит звёзд телеэкрана: поэтессу Ларису Рубальскую, писательницу детективов Дарью Масунову, поэта Илью Резника…Хвала им и честь. Но для разнообразия можно было на голубом экране, и не только, вспомянуть, изредка хотя бы, наше достойное прошлое. Конец позапрошлого и начало прошлого веков высветили в России много литературных имён. Но если видны пока ещё имена Ивана Бунина, Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Александра Блока, Осипа Мандельштама, Пастернака…, то Спиридон Дрожжин, Константин Бальмонт, Иван Суриков, Фёдор Сологуб, Иннокентий Анненский,

118

Демьян Бедный, Михаил Светлов и много-много других уже давно в тени. А если даже и зазвучит в песне или поговорке их оброненное в народ слово, то имени автора и не вспомнят. А ведь когда-то их Слово звало на подвиг, согревало в трудные минуты душу верой в лучшее.Да и продолжает греть. Старики еще помнят знаменитую светловскую «Гренаду» и «Каховку», еще иногда в деревенском застолье затянут грустно-минорную суриковскую «Рябину»… Мы, часто оправдывая негативные явления жизни, ссылаемся на время. Дескать, оно жестоко в своей необратимости. Но как порой, и мы убеждались в этом не раз, это жестокое время всё ставило на свои места. А полузабытое прошлое вновь становилось эталоном в независимости от моды и самих модозаконодателей, потому что уже в своем потенциале было талантливо, гениально, если хотите. Однако вернемся к Александру Сергеевичу: О сколько нам открытий чудных Готовит просвещенья дух! И опыт – сын ошибок трудных, И Гений – парадоксов друг.... Трудно, да и невозможно представить ни сегодня, ни завтра русскую литературу без Пушкина, как Англию без Шекспира, Германию без Гёте. И я думаю, обесцветить имя Гения невозможно, и всякие попытки сделать это ни к чему не привели и не приведут. Да и Литинститут, прозванный пушкинским царскосельским лицеем, верю, будет жить, так как нет ему пока аналогов ни в России, ни в Мире. А вот что нам взять из литературы советского периода? И на этот вопрос напрашивается один ответ – все настоящее, талантливое, независимое от политических взглядов и вероисповедания. И его – настоящего – очень много. Просто Россия, земля русская плодородна на таланты. Не дать только запятнать их, предать забвению, заменить суррогатом. И Александр Блок останется Блоком, Сергей Есенин – Есениным, Владимир Маяковский – Маяковским, Михаил Шолохов - Шолоховым… Перечислять достойные имена можно и дальше. Учиться Слову у этих мастеров, нести это Слово в массы, чтобы на чистом, ухоженном литературном поле не вызревали сорняки, так сегодня заполонившие плодородную русскую писательскую ниву.

Сергей Прохоров

Поэзия

Николай Тимохин Николай Тимохин - член Союза писателей России, Казахстан, Семипалатинск *** Когда художник за мольберт садится И подбирает красок нужный тон, Он оживить знакомых хочет лица, Холста коснувшись, кистью. Чей-то дом Уже воздвигнут до небес широких. А вот ручей, струящийся у скал. Художник даже тайны звезд далёких По-своему однажды рисовал. Он, написав картину для потомков, Мгновенья нашей жизни сохранил. Без слов, сказав об этом ясно, громко, Чтоб всем понятно было. Много сил, Терпения, труда и разных красок, Использовал тогда он для картины. Сюжеты брал из жизни, не из сказок. На это были у творца причины. … И мастер завершал своё творенье. Стоял я тихо за его спиной И думал, не скрывая восхищенья: «Какой же мир красивый и большой!» *** Как песня, льётся новый день И балуется светом. Он грациозней, как олень, Несущийся вдаль. Где-то Я слышу музыку ветров С шептанием берёз. Пусть ночь моя прошла без снов, Но этот день принёс Уверенность в себе, придав Надежду на успех. Как повести не быть без глав, Так жизни – без утех. И утешенье для меня – Закат, восход, рассвет. А с новым наступленьем дня И грусти в сердце нет. Она прошла сама собой, Лишь снова вижу я: Олень красиво за мечтой Бежит вперёд меня.

*** Зима рисует на стекле узоры. Трещит мороз. И холодом в лицо Мне дышит снова. Только знаю скоро Придёт весна: присяду на крыльцо И в неглубоких лужах отраженье Своё увижу. И пойму, что вдруг Я стал взрослее, но без сожаленья, Веду отсчёт годам. Ведь всё вокруг Меняется, течёт и убегает Навстречу новому и красочному дню. А не о нём ли у костра мечтает Усталый путник, протянув к огню Ладони зябкие? И повидав просторы, Он много разных прошагал дорог. Но на стекле ажурные узоры, Что видел дома, в памяти сберёг. *** Ты ко мне в открытое окно Незаметно вечером влетела Птицей счастья. Чем же вдруг оно Привлекло тебя? Я неумело Предложил присесть и выпить чаю, Зная, ко свиданью не готов. Ведь не так же девушек встречаютРастерялся. Не найду и слов Для приветствия. «Как вас зовут?» Я сама к поэтам прилетаю. Называйте Маргаритою». И тут Чувствую, совсем не понимаю Ничего! Лишь говорю: «Не Мастер Я. Пишу стихи, когда совсем На душе тоскливо. Если счастье Обошло вновь стороною. Не ко всем Благосклонна может быть удача…» Ты мне улыбнулась: «А теперь, У тебя все сложится иначе, Только в силы сам свои поверь». Вижу вдруг: а комната пуста, И окно немного приоткрыто. Ручка на столе и два листа Чистыми лежат. « Эй, Маргарита, Где Вы?». Улетела. Тишина… Шторками слегка играет ветер. Проводить теперь мне ночь без сна.

119

Надежда Омелко Надежда Омелко – красноярская поэтесса, участник краевого Н литературного объединения «Диалог», основанного Аидой Фёдоровой. Известна, как автор стихов для детей (издано несколько книг, в том числе по инициативе парка флоры и фауны «Роев ручей»), и как редакторсоставитель альманаха «Часовенка». Кроме того, ею подготовлено более двадцати книг друзей-поэтов, в том числе книга «Горланят над Россией петухи» – о художнике, поэте, археологе, исследователе В.Ф. Капелько, которая издана в 2012 году при поддержке государственной грантовой программы «Книжное Красноярье».

Я воду пила из колодца *** Всё прозрачнее взгляд, Всё сутулей спина. То скажу невпопад, То замру у окна – Засмотрюсь на синиц. Вся в делах день-деньской. Кто-то с дальних божниц Наблюдает за мной. Не затем, чтоб сберечь, Оградить и помочь. Не обещано встреч. Смотрит день, смотрит ночь. И неважно ему Всё, чем я дорожу. Это сердцем пойму И устало скажу, Что неважно и мне, Кто Он? Смотрит зачем? Не решит Он извне Ни одной из проблем. Не зажжёт очага, Не поддержит огонь. С Ним, что жизнь нелегка, Лучше тему не тронь. Что Ему этот вздох Из окраин Руси?.. Ни о чём тебя, Бог, Я не стану просить. Всё на плечи свои, Зубы стиснув, принять И сквозь жизнь пронести Может мать. Только мать. СЫН Трещит по швам, что смётано непрочно. Зияют дыры, пожирая дни. Обманно всё, безумно и порочно, Пора давно признать, как не тяни. Ещё пытаюсь, отхлебнув водицы, Наивно не заметить, что вокруг Уже легла незримая граница. В общении – прозрение, испуг. Сложилось так, что, становясь чужими, Я всё вязала нити в узелки,

120

Ещё надеясь дорогое имя Не упустить, не разжимать руки. Движением ума, многотерпеньем Беды не превозмочь, не погасить. И даже если встану на колени, Уже не знаю, Бог, о чём просить… Потерян сын. Чужой и равнодушный. Давно нет сил прощать и понимать. А в море слёз уж не осталось суши, Куда б могла поставить ногу мать… Настал предел. Невыносима ноша. Водой в песок уходит доброта. А был сынок, сыночек мой хороший… Взамен уныло смотрит пустота. *** Никто не вернулся доселе оттуда, Хоть каждому хочется этого чуда. Отмаявшись век, нахлебавшись досыта, Нам всё-таки жаль этой жизни разбитой. Мечтаем вернуться… Чтоб мучиться снова? Сюда, где судьба обошлась так сурово? Бедой испытала, болезнью, потерей И наглухо запертой сказочной дверью. Тут деньги звенели лишь медью в карманах. Зачем? Приумножить душевные раны? Здесь в щели забилась печаль, да поглубже. А ты никому, кроме мамы, не нужен… Но, мама ведь там. И увидеться с нею На тёплой Земле я уже не сумею – Под ласковым Солнцем, что светит беспечно, Где дети не знают понятия «вечность», Где ветер гуляет по кронам зелёным, Где птиц голоса и церковные звоны… Двоякие мысли бессонно тревожат. А может, и лучше там? Может быть… Может. Не спросят согласия. Холодом в спину. И я этот мир обречённо покину. Вот только надежда с упрямою верой Сыновней любви жаждут полную меру. … Когда подойдёт он к такому порогу И встретит усталого мудрого Бога, Пусть спросит его, ожидая упрямо: - А можно с моей мне увидеться мамой?..

*** Я молодость растратила не всю, Хотя уже не столь абстрактна старость. Но молодость во мне ещё осталась, И на крючок нескоро карасю! Рационально жить не по нутру. Звоню по пустякам в такие дали!.. Ещё иду туда, куда не звали. Не с вечера мудра, лишь поутру. Ошибки делать кто мне запретит? Мол, ни к чему высказываться резко, Хитрее надо быть, мудрее. Дескать, Наивности мир этот не простит. А я в мороз рисую на окне Холодного, дрожащего трамвая, Снегурочкой девчонку называю, И вслед она украдкой машет мне. РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ Дороги свежая щебёнка. Ворота в землю – насыпь выше. Отцом сработаны. Девчонкой Была я ростом их пониже. И вот стою, глотая слёзы, Гляжу поверх на двор заросший, На чистотел, на пень берёзы… И не могу взглянуть попроще На дома ставни голубые, На дверь, уложенную косо, Где папа с мамой молодые, Где есть на почте знак вопроса. Под крышей дверца на вертушке, А там, за нею, детство наше. Как жаль, что уж никто: «Надюша, Как ты живёшь?» - здесь мне не скажет. Снести бы, брат… Сажать картошку, Чтоб сердце так вот не болело. Пора уйти. Ещё немножко. Душа моя здесь поседела… САД КАМНЕЙ Мудро всё в саду камней: Вечность жизни, краткость дней… Здесь от суеты в сторонке – Слёз печаль и смех ребёнка… ЧЕРЕМША В Красноярске пахнет черемшой! И колбой несёт за Мариинском! Впрочем, нет тут разницы большой, Ведь тайга и там, и здесь так близко. С рюкзаками прёт бывалый люд В антиклещевой экипировке. Черемшу среди весенних блюд Я люблю отведать со сноровкой! К ней всего-то нужно: хлеб да соль, Можно без стола и без комфорта. Отступает с ней зубная боль И другие беды, знаю твёрдо. Дай мне, Бог, не пожалеть рубля, Коль услышу снова этот запах.

Пахнет черемшой Сибирь моя И колбой, коль чуточку на Запад! О, МАНА! Если б по Мане, да с мощным магнитом – Многое люди смогли бы найти там: Тысячу восемь ножей, триста ложек, Семьдесят девять стальных поварёшек. Сто тридцать два топора, три ножовки С манского дна вы достанете ловко! Вёдер штук сорок, сто пять котелков, Гвозди и скобы – особый улов! Двести фонариков, три самовара, Струны одной семиструнной гитары, «ФЭДов» – семнадцать, «Зенитов» – четыре, Сто девяносто ключей от квартиры, Десять транзисторов, кружек сто двадцать, Пару часов и уключин тринадцать! Банку тушёнки, две банки сгущёнки, Шпильки-заколки какой-то девчонки! Мисок четыреста, сорок пять вилок… Лишь не достать вам стеклянных бутылок! Их там лежит миллион восемнадцать! В этом не стоит, друзья, сомневаться. Знаю я точно! А тот, кто не верит, Пусть по реке проплывёт и проверит! *** Вы позвонили ночью… За что такая честь?! «Срок годности» просрочен, И комплексов не счесть. Все кошки ночью серы, Все мысли в неглиже… Но не осталось веры В скептической душе... Ведь Вы ко мне… за словом? Да, я смогу помочь. Ну, что ж, звоните снова. И ничего, что ночь… *** Она была скромна и неприступна: Хоть принц не на коне, но чтоб любовь!.. А он считал, что жить вот так преступно, И нёс свою симпатию ей вновь! Она твердила: это невозможно, Ведь есть жена, к тому же честь и долг. А он шутил весьма неосторожно, Ходил кругами, как голодный волк! Она грустила, что бельё простое И зубы надо срочно подлечить… А он считал, что всё это пустое, Что надо чуточку попроще жить. Симпатия и нелюбовь боролись, Словесный продолжая марафон. Она давила на мужскую совесть, На «время лечит» полагался он. А время? Время медленно лечило, Свою черту жестоко подводя: Был одинок женатый тот мужчина, И одинокой оставалась я.

121

*** Живёт она, как неживая. Но всем, кто рядом, повезло: Готовит, стряпает, стирает. И юмор есть судьбе назло! Любое дело ей по силам: Хоть молотком, хоть вышивать. И многие её красивой Могли бы иногда назвать! Поможет, спросит и рассудит – На всё есть мнение своё. А если в душу лезут люди, Загнёт сильней, чем «ё-моё»! Не ждёт, не верит и не просит, Хотя порой у горла ком. И круглый год на сердце осень У этой «Девушки с веслом»… О НЁМ Ты боишься её, как огня, А признался, что любишь меня. Ты боишься дождя и звонков, Заплутал в эхе сказанных слов. Взглядов дня, любопытных, чужих Ты боишься, мечту затаив. Но во всём обвиняешь меня, Лишь себя не винил ты ни дня. Не согласен с собой и судьбой, Свой покой растревожил и мой. А любовь уж давно не видна За стаканом хмельного вина. *** Я воду пила из колодца – В ней плавало лёгкое солнце, За губы меня задевая, Кристаллики пота смывая. Я ела лесную малину И видела клин журавлиный. По радио космос ловила, Пусть горько, но всё же любила. Умела придумывать сказки. Мне жить удавалось без маски. Я часто смеялась и пела. Исчезло всё это. Сгорело… Живу, как в доспехах железных, Стучаться ко мне бесполезно. Лишь солнце не верит в запреты, Но щурюсь от яркого света… ТОПОЛЬ Сруби берёзу – изойдёт слезами, Обрубком станет, годным на дрова. Ель без вершины, глянешь – в сердце камень, Одно названье, что ещё жива. И все вот так… Пила... Она умеет Так искорёжить лес, так искромсать, Что посмотреть на раны я не смею, По-русски поминая чью-то мать… И только тополь на проспектах людных

122

Среди машин, асфальта, проводов Способен снова в этой жизни трудной Вдруг расцвести. Смотрите, я каков! Из пня-обрубка вверх он тянет ветки, И вот уже не тополь, а букет! Не стыдно рядом розоветь ранетке, Признания в любви храня секрет!.. *** Несложно стало притворяться: Вскипая, молча улыбаться, И там, где нужно выдать «нет», Кивать с согласием в ответ, Бывать, где мне неинтересно, Забыть слова любимой песни, Жить без мечты и редко плакать. И ничего не ставить на кон. Лишь, позвонив полночно другу, Ещё возможен смех сквозь вьюгу, Ещё возможен плач и крик На бесконечно краткий миг. Мой мир бессовестно затерян, Лишь другу открываю двери, Лишь друг поймёт меня, навзрыд И обругает, и простит… *** Я никому не завидую И догонять не хочу. Не принимаю с обидою Чужую удачу. Молчу, Коль вижу игру в конкуренцию, Мне скучно. А может, смешно. И горечью глупою женскою Страдать мне, увы, не дано. Мой внутренний мир и порядочность В согласии с ясным умом. Я чувствую самодостаточность, Мне зависти грех не знаком. СЧАСТЬЕ Не снималась я в кино, Как звезда телеэкрана. Не спускалась я на дно Мирового океана. Не взошла на Эверест, Даже мимо не летела. Есть на свете семь чудес – Я на них не поглядела. Но, завидуйте мне все! Я по счастью – чемпионка: Видела во всей красе И погладила тигрёнка!

Екатерина Сергеева Екатерина Сергеева, доктор биологических наук, профессор кафедры патологической физиологии Красноярского государственного медицинского университета, руководитель студенческого поэтического клуба КрасГМУ «Alter Ego». Стихи пишет с ранней юности. Почему? Возможно, потому, что творчество позволяет на какое-то время уйти в тонкий, удивительный мир поэзии, так отличающийся от прозаичного и сурового мира медицины. *** Но как же так? Деревья остывали. И даже в мае – холодно и зло. Наверное, кому-то не сказали Тех слов, которые зовут тепло.

Не вспоминай меня. А лучше слушай Прозрачный, легкий звон. Он тих и чист. И боль уйдет, как надоевший гость. И ты забудешь всё, что не сбылось.

*** Раздариваю ноты, как цветы. И вот ушла мелодия, что ты Нашел в каком-то стареньком кино. Мне… Очень больно? Нет. Мне – всё равно.

*** Мир Евы странен, тонок и жесток. Берет он души жадно, без остатка… Смеется зло, Тихонько и украдкой, Бывает щедр, Бывает так далек… Так искренне порой он предает, Касается так мягко, осторожно… Уйти совсем, конечно, невозможно, Но я уйду. Когда настанет срок.

*** Пусть память просит – Сделай шаг назад, Шагну вперед. Я не хочу остаться Там, где безумный синий листопад, Где дым, кафе и дождь, сентябрьский джаз… Где были мы. Нет, не было где нас. *** Ты – ей… А я? Я тоже ей Отдам пустую эту осень. И дождь ночной. И ровно в восемь Быть на пороге ноября. Я всё отдам. Наверно, зря? *** …а на картине – виноград. Я не хотела быть лисой. Ты вежлив. Но совсем не рад. Глаза смеялись надо мной. Её глаза… В них – Рим и смерть, В них – Крым и смех… Мне Никогда такого не зажечь огня! …лисёнок в сердце у меня. *** Когда в апреле первый тонкий лист Пробьет то ледяное равнодушье,

*** Жарким соком горя, Горсть малины в июле Будет ждать тебя там, Где не встретишь меня. Я останусь в зиме. Завитками заснули На стекле два дыханья… Нет, не надо огня… *** И чем ты ближе, тем больней внутри, И ветошью под пальцами свобода, И на душе сменилось время года, И на меня ты больше не смотри… Тебе, я знаю, имя – никогда. Бегу, теряя силы, в никуда… *** Обманчивый праздник, меняются маски, Венеция. Помню Италии сказки, Но так далеко, что почти нереально, А маска Пьеро безнадежно печальна, Вдруг сбросил - под нею лицо Арлекина. ...наивная дурочка ты, Коломбина…

123

Предисловие к посмертной славе

Не прогляди поэта, Россия! О Михаиле Анищенко

Для всех нас и Пушкин, и Лермонтов, и Есенин, и Анна Ахматова, и Пастернак, и Маяковский – это живые, близкие люди, хотя нам известно и про их слабости и недостатки, которые мы им прощаем, как своей родне. Прозаики же очень редко воссоздают себя полностью. Мы порой запутываемся в их характерах, а вот у больших поэтов всё как на детской открытой ладошке. Знаете, почему у нас после стольких постшестидесятнических поколений никак не могут появиться «красивые, двадцатидвухлетние»? Да потому, что они играют в прятки с читателями, вместо того чтобы открыть свою душу, свою жизнь, свою любовь, таятся, ускользают, избегают исповедальности: и интимной, и гражданской. И как же можно почувствовать их родными людьми, то есть русскими национальными поэтами? И вот появился поэт, далеко не 22летний, но красивый своей мудрой детской исповедальностью, поэт не случайный в компании таких бесстрашно бескожих людей, с ханжеской точки зрения, непутевых, зато умевших быть нежными к родине, женщинам и природе, как Сергей Есенин, Николай Рубцов, да и Веничка Ерофеев. Есть у Михаила Анищенко черты и других сильных поэтов: –

124

Юрия Кузнецова и Сергея Клычкова, но всё это не вычитанное, а вчитанное. Когда я прочёл три его стихотворения, напечатанные Олегом Хлебниковым, то сразу понял, что наконец-то пришел долгожданный большой русский поэт. Михаил Анищенко – лучший подарок читателям поэзии за последние лет тридцать, если не больше. Михаил родился в рабочей семье. Родители были литейщиками, да и он сам – поначалу. Но крестьянская кровь предков сказалась в характере, потянула к природе, к народным песням, а потом уже и к собственным стихам. В 1977 году его приняли в Литинститут. В 1979-м вышла в Самаре первая книга «Что за горами». ЦК комсомола дал ему премию Николая Островского. Комсомольским боссам требовались поэты, которых можно было бы выставить против шестидесятников. Но Анищенко не давался в руки, как, впрочем, и Рубцов, с которым у меня была самая братская дружба. Но, как Есенина и Рубцова, московская псевдобогемная воронка закрутила, завертела Мишу. Его трижды исключали из института – за что, объяснять не надо, – и он получил диплом лишь в 1988 году. Каким-то образом во время перестройки стал одним из помощников самарского мэра. Но, увидев, как люди не выдерживают испытания властью и деньгами, проникся идиосинкразией к политике. Уехал в деревню, несколько лет пытался жить одним огородом. Раздражал своей откровенностью и непохожестью тех, кто любит паханствовать. Из зависти и в отместку его начали преследовать, даже избили. Когда я дозвонился до него и спросил, чем он занимается, невесело ответил: «Бомжую…» А потом прислал мне две дискеты со стихами – одно лучше другого… Такие люди иногда валяются на дорогах. Но такие поэты на дороге не валяются. Не прогляди этого поэта, Самара. И ты не прогляди, Россия. Мы же тебя называем Россией-матушкой. Так будь матерью своим поэтам.

Евгений Евтушенко

Михаил Анищенко-Шелехметский Самарский поэт и прозаик скончался 24 ноября 2012 на 63-м году жизни. Помимо стихов и романов, он стал известен своим биографическим исследованием о жизни Вильяма Шекспира «Открылась бездна звезд полна». Он был членом Союза писателей России, лауреатом конкурса имени Островского, получил премию «НС». Первая книга стихов «Что за горами» вышла в 1979 году. После появились: «Не ровен час» (1989), «Ласточкино поле» (1990), «Оберег» (2008) и другие. Поэт Евгений Евтушенко назвал Анищенко Венечкой Ерофеевым из Самары, а его стихи лучшим подарком российским читателям за последние 30 лет.

ВХОДИТ МАТУШКА... Чтоб войти и поклониться, Тихо скрипнет половица – В невесомости. Сердце сердцу откричало. Нет конца и нет начала Поздней повести. Что за звуки? Что за лица? Плакать мне или молиться? Входит матушка. Руки пахнут чем-то пряным, Позабытым, безымянным… - Где ты, лапушка? Хлопнут двери за порогом, Вместе с дьяволом и богом Входит батюшка. Руки пахнут давним лугом, Подпоясанный испугом… - Где ты, лапушка? Конь заржёт у коновязи. Из тумана, как из казни, Входит дедушка. Руки пахнут, как напасти, Весь разорванный на части… - Где ты, лапушка? Даль туманом полонится. Снова скрипнет половица. Входит бабушка. Руки пахнут Ленинградом, Ожиданием и адом… - Где ты, лапушка? Пахнет порохом и сеном, И расколотым поленом, Дымом космоса… То ли очи? То ли зенки? И стоят они у стенки,

Все без голоса… Я смотрю в худые лица, Вот отец в окне клубится, Тает бабушка. Что за муки? Что за повесть? То ли морок? То ли совесть? - Где ты, лапушка? ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ Враждебны ангелы и черти. Не помнит устье про исток. Из колбы жизни в колбу смерти Перетекает мой песок. Любовь, и ненависть, и слезы, Мои объятья, чувства, речь, Моя жара, мои морозы Перетекают. Не сберечь. Сижу на пошлой вечеринке, Но вижу я, обречено, Как больно, в этой вот песчинке, Мой август падает на дно! Часы не ведают страданья, И каждый день, в любую ночь Летят на дно мои свиданья, Стихи и проза… Не помочь. И трудно мне, с моей тоскою, Поверить в нечет, словно в чёт, Что кто-то властною рукою Часы, как мир, перевернет. И в стародавнем анимизме, Чтоб жить, любить и умирать,

125

Из колбы смерти в колбу жизни Песок посыплется опять. Опять я буду плавать в маме, Крутить по комнате волчок… И станут ангелы чертями, И устье вспомнит про исток. ЮНОСТЬ В душе моей смеркается, Горит твоё кольцо. Надеюсь: примелькается Проклятое лицо. Звучат слова бессвязные... Тона, полутона... Любови были разные, А мучает одна. ГлупАя, сумасшедшая, Бегу за нею вслед. Кольцо на пальце светится, Как будто пальца нет. И блеском тем заказана Дорога за тобой. Любови были разные, Но я живу одной. И безрассудно верится У самого конца, Что это палец светится, И нет на нем кольца! СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ Возле речки, под «Любэ», И под чувственную вьюгу, Как в тетради «А» и «Б», Прижимались мы друг к другу. Шляпка, красное пальто, Плечи, руки и колени… Я шептал, не зная что, Словно дождик на сирени. «Милый, Господи! Молчи!», Но сердца вплотную бились. Больше глаз твои зрачки От восторга становились. Я шептал: «Глаза твои!.. Мне беду они пророчат!» - «Ну и что, любимый? – и…” Только «И» - и многоточье.

126

Это «И»! как жар огня, Как надежда, боль и ярость… В этой букве жизнь моя Вся, до капли, умещалась! Были дни бездонных сот, Наполняемых луною.. Я не знал, что через год Станешь ты чужой женою. И под музыку «Любе» Буду я шептать устало: “А” упало, “Б” пропало, Кто остался на трубе?.. КРУГИ Под глазами круги, словно адовы круги, Лукоморье пропало в моей бороде. Я один на земле. Все друзья и подруги Разошлись в темноте, как круги по воде. Двадцать лет темнота над родимой землею, Я, как дым из трубы, ещё пробую высь… Но кремнистый мой путь затянулся петлею, И звезда со звездою навек разошлись. Истощилось в писаньях духовное брашно, Я устал и остыл. Я лежу на печи. Умирать на земле мне почти и не страшно, Но весь ужас скрывается в этом «почти»… СМЕРТЬ Я знаю: смерть не помнит зла, Не причиняет людям боли. Она всю жизнь меня ждала, Как обезумевшая Сольвейг. Ждала под снегом, под дождем, Болела, мучилась, искала, Но в одиночестве своем Ничем меня не попрекала. Ну что же, смерть, свечу задуй, Ликуй и радуйся на тризне И подари мне поцелуй Длиннее всей прошедшей жизни. СТРАНА Страна – отражение ада. Ликует в казне казнокрад. В Синоде сидит Торквемада, Кремлем заправляет Де Сад.

Страна моя дружит с врагами, Беснуясь живет и крадя… «Не путайся, тварь, под ногами!» Скажу я, навек уходя. ТОСКА ПО ГОГОЛЮ Во власти Бога, весь во власти, Он, с озареньем на челе, Давил нечаянные страсти, Как тараканов на столе. Он ждал какой-то доброй вести И пил смирение до дна. Но мертвецы из «Страшной мести» Всегда стояли у окна. Гремела цепь былых привычек, Не позволяя дальше жить. В его душе сидел язычник, И он не мог его убить. А тот смотрел светло и юно, И Гоголь буйствовал без сна, Ломая ребра Гамаюна, Сжимая горло Перуна. Он сдал Царь-град и предал Трою, поджег Диканьку, не дыша. И роковому перекрою Подверглась русская душа Он жил в аскезе и в запрете И быстро высох, как тарань. Но даже в мутном Назарете Была его Тьмутаракань. Жизнь становилась слишком узкой, Как сток для крови на ноже. Он говорил: «Какой же русский!..», Но ездил медленно уже. Нелепый, согнутый вопросом, Он никого уже не звал. Лежал один. И длинным носом Почти до Бога доставал. МАУГЛИ Черемухи белая кипень, И детство в просторе святом, Где первым вышагивал Киплинг, А Ленин и Сталин – потом.

Ни Глобы покуда, ни Джуны, Но все-таки ночью и днем Индийские темные джунгли Шумят в огороде моем. Свеча на окошке горела, Летели к свече мотыльки… И падал я, словно Акела, Во тьму обнажая клыки. И в сердце запала не ярость, Не даром пролитая кровь, А только звериная верность, Их мужество, честь и любовь. Сегодня над джунглями вечер. Я пью и тоскую на дне. Но Маугли, сын человечий, Зверей укрощает во мне. СКАЗКА Ухожу от державного гнева. В темноте, за кленовым мостом, Надо сделать три шага налево И три шага – направо потом. Я впервые бегу из неволи, Разрываю постылую связь. Надо бросить расческу на поле, Чтоб лесами она поднялась. У Твери и у тихого Дона, Где казацких костей не собрать, Рассыпаю я зубы дракона, Чтобы выросла русская рать. В Севастополе и Краснодаре, Где поганое царство опять, Надо вилами в землю ударить, Чтобы прадедам веки поднять. Не спасет меня ярость и злоба, Не укроет сибирская ширь… Я ударю булавочку об пол, Чтоб проснулся Сосна-богатырь. Проясняется небо над Нерлью, Расцветает сирень над крыльцом; Ударяется сокол о землю И встает удалым молодцом. Надо верить в волшебную утку И над пламенем стрелы калить... Надо дуть в тростниковую дудку, Чтоб хромых и кривых исцелить. Я отныне стенаньям не внемлю, Я со свитков срываю печать. Надо соколом биться о землю, Надо русские сказки читать!

127

Память

Татьяна Акуловская г. Красноярск

У БОГА МЁРТВЫХ НЕТ…

В Овсянке, на родине В.П.Астафьева, впервые читала свои миниатюры «Божьи блинчики», дрожа от волнения. Ведь жители сибирского села знали близко своего земляка, слушали его рассказы… Поэтому ответственность на мне в тот день была особая… Опоздала… Не встретилась с Виктором Петровичем в земной его жизни. Много наслышана о его помощи начинающим авторам – для всех находилось у него время, и сердца его отзывчивого на всех хватало. В тот день, робея, попивая за беседой с красноярскими писателями чай в библиотеке и в его кабинете, чувствовала присутствие хозяина, гостеприимного, радушного, хлебосольного. С нами была его живая душа и целый мир Астафьева: таинственное наполнение, незримое… И настоящий торт с масляными розами, роскошный. Пили за небольшим столом ароматный чай, пили так, словно Виктор Петрович угощал… Да это, собственно, так и было… Библиотеку для земляков при жизни организовал, конечно, по смерти о ней попечений не оставил. Вот и нас в ней приветил-приголубил… «Блины» мои родились в Дивеево – монаху Аверкию, после молитвы у мощей преподобного Серафима, пришло на ум именно так назвать мои миниатюры. И кто же думал тогда, что оно, это название, так сроднит мою душу с Астафьевской. Ведь «Последний поклон» прочла уже позже, сравнительно недавно. Конечно, моими любимыми

128

страницами стали те, где всегда голодный мальчонка, сирота, сползая, полусонный, с печки, садится за выскобленный деревенский стол в избе, а его бабушка Катерина, родная и добрая, ловко наливает блины на чугунную сковородку раскалённую, они шипят. Он, набив уже пузо горячим тестом, от сытости и удовольствия снова засыпает прямо за столом. Всё это прочитав, рассказываю Алёше и Насте с Катей - своим внучкам, каждому в своё время, наливая блины на сковородку. Наливаю и даю им слушать это чудесное шкварчание и шипение, специально раскалив её для этого, в нарушение инструкций. Потому что сковороды у меня не те тяжёлые, чугунные, что сберегались и передавались по наследству (есть и такая, но в хранении), а сковородочки тефлоновые лёгонькие, заботливой невесткой подаренные. И печки русской нет, этого чуда света. Кстати, хотелось бы мне воспеть одну русскую печь, которую сложил монах в доме благочестивой иконописицы в Енисейске. Это не печь, а сказка. Изящная, с небольшой лежанкой, она так премудро устроена, что отапливает многокомнатное помещение в двух этажах, в каждую комнату выходя каминным ликом – произведение монашеского искусства! Одной охапкой дров отапливает все комнаты чудо-печка! Сколько лет не могу забыть… А у меня в доме – газовая плита. За всё, слава Богу, как есть. И на таких сковородах испечённые блинчики мои дети любят. Блинчики всегда нас с мамой выручали в скудные времена… Дёшево и сытно. А уж как вкусно – и сказать нельзя. Вдвоём с сестрой дождаться по блину не могли – делили горячий один на двоих, глотали, набив рот, и снова ждали – два птенца. Мама тесто взбивала ложкой, пока ровным, гладким не станет, чтоб ни комочка… У меня, конечно, миксер – плод технического прогресса. Алёша звонит маме: «Представляешь, баба Таня блинчики для меня одного пекла». Алёше такое внимание приятней самих блинов. А Катюшка любит сами блины, от удовольствия глазки сощурит, кулачки сожмёт: «Баба, твои блинчики - это моя любимая еда, румяненькие, со сгущёнкой». В день святой великомученицы Екатерины, 7 декабря, мы с моей Катей поминали бабушку Виктора Петровича Астафьева, Катерину Петровну, пекли блинчики. А на столе у меня вот уже несколько дней лежала книга воспоминаний о В.П. Астафьеве «И открой в

себе память», ждала своего часа. И дождалась, открыла её 8 декабря, в день любимого святого Климента Римского. Листая её, вдруг остановилась: на фотографии был запечатлён дом бабушки Катерины! И это бы ещё ничего, но под фотографией стояла дата - 8 декабря! Это был мне привет от бабушки Астафьева, благодарный поклон в ответ, настоящее Божие чудо и... рождение ещё одного моего «блинчика» на помин души. Повторяются календарные дни, летят годы. На ось старых чудесных событий в те же дни нанизываются всё новые и новые – только годы скользят, уплывая меж пальцев… Вот и сегодня, когда мои внучки значительно подросли и на дворе 2011 год подходит к концу, я снова Твоя раскалённая сковорода, Господи! Утро 7декабря, морозное, снежноискрящееся, синее, и я тороплюсь в Божий храм: святая Екатерина зовёт поминать знакомых Катерин! Их шесть, не так давно преставилась игумения Екатерина, совершив на земле последний свой подвиг: до глубокой старости монастыри поднимала матушка! И моя бабушка, и мама моей наставницы, и бабушка дорогого Виктора Петровича Астафьева - все Екатерины, упокой их, Господи, вспоминаю по дороге каждую, чтоб не забыть в записку написать, но всё-таки забываю кое-кого… После Литургии встречаю Антонину Фёдоровну. День этот для Антонины Фёдоровны особенно свят: её маму звали Екатерина. В воспоминаниях её мама предстаёт очень мудрой женщиной, такой, к которой за советом вся деревня ходила. В её сундуке всегда находился подарок многочисленным племянницам, невесткам: новый платок, шарф, блузка… В доме с накрахмаленными занавесками было так нарядно, что соседки, забегая по делу, говаривали: «У тебя, как в церкви, чисто». Так вот, мы встретились на перекрёстке, Антонина Фёдоровна шла с почты, как всегда, она отправляла посылки с книгами своим родственникам. Удивительно, что всегда помня этот день, особо его почитая, в этот раз она забыла! А вот Бог не забыл. Потому, что она давно собиралась отправить Закон Божий, а именно в этот день пошла и отправила ... Екатерине и Екатерине!! Это она потом поняла, а сначала огорчилась: как же можно было такой день и забыть! Особо разговаривать при встрече не стали, решили поговорить по телефону. Дома, наскоро перекусив, села записать кое-что. На словах: «Нас объединил святой Лука…» Вынуждена была остановиться: звонила Антонина Фёдоровна: «А вы знаете, что в Красноярске поезд есть, называется «Святой Лука»?» Да, я знаю. Это она не знает

пока, что пишу сейчас именно это дорогое сердцу имя - святой Лука... Но и это ещё не все чудеса Божиих действий. Дописав письмо, чтоб несколько остыть, отвлечься открыла книгу одного из любимых писателей протоиерея Николая Агафонова на таких словах: «Милая моя Анечка и дорогие мои детишки: Вася, Варя и Дима! Простите, что так долго не писал вам писем. У меня просто на них не было сил. Оперирую почти круглые сутки. Как только выдается свободная минутка, сразу проваливаюсь в глубокий сон, без всяких сновидений. Сейчас меня прикомандировали к санитарному поезду. Мы забираем с фронта раненых и развозим их по госпиталям. Но и теперь нет ни одной свободной минуты, так как и здесь операция за операцией. Часто делаем операции прямо во время движения поезда. А иначе многих раненых до госпиталя не довезти. В этот раз наш поезд направился далеко в Сибирь, так как в других городах, находящихся ближе к фронту, госпитали переполнены. Доехали до Красноярска. Пока столько дней находились в пути, у многих больных раны загноились. Гнойные раны - это бич хирурга. Но, к счастью, в Красноярске оказался блестящий знаток гнойной хирургистики профессор Войно-Ясенецкий. Ты, Аня, не поверишь, этот знаменитый профессор ещё и является епископом Красноярска. Для меня, воспитанного на постулате: “Религия — враг науки” это было просто потрясением. Владыка Лука, такое монашеское имя профессора, встречает каждый санитарный поезд и отбирает самых тяжелых больных. Затем лично делает им операции. Представляешь, Аня, у него выживают даже самые безнадёжные больные. Это уже чудо само по себе. Я, конечно, напросился ассистировать ему во время операции. А потом мы вместе с ним пили чай и долго беседовали. В воскресенье он пригласил меня к себе в церковь, на службу. Я стоял в храме и думал: зачем нас лишили всего этого. Кому мешала вера, способная творить чудеса»? Поставила точку и вернулась, чтоб дать название рассказу. Пробежала глазами: о чём же он, в чём его суть? А суть моих рассказов всегда одна. В жизни христиан действует живой Бог Иисус Христос, у которого «нет мёртвых». Ему и подобает слава, честь и поклонение, всегда, ныне и присно, и во веки веков, Аминь. 2000г. - 8.12. 2011 – 28.10.2012.

129

Поэзия

Виктор Бархатов Виктор Бархатов родился в 1954 г. в Златоусте Челябинской области. Учился и жил с родителями в Восточном Казахстане. В 1972 году ушел в Армию да там и остался. Закончил Томское высшее военное командное училище связи в 1977 году. Служил в ГСВГ, Казахстане, Ливии. Уволился из рядов Вооруженных Сил в 1993 году в звании подполковника. Переехал с семьей в г. Томск. Занимался общественной деятельностью, работал в нефте-газовой отрасли. В настоящее времядиректор преставительства одной из Санкт-Петербургских фирм в Томске . Женат, имеет 2-х взрослых дочерей, внука Максимку 10 лет и внучку Полинку 5 лет. Пишет стихи, песни. Сам их исполняет.

Вы любите, пока вам дышится

Я НА ВОЙНЕ Я снова на войне... И что с того? Кому-то надо воевать - я это знаю. Я воин. Не виню, не осуждаю И не боюсь давно уж ничего. Нет, вру. Боюсь. Боюсь других потерь... От них схожу с ума и волком вою. Убьют меня? И ладно, черт со мною! Я по-другому чувствую теперь. Я на войне... Я вечно на войне... Ору в кошмаре. Все давно уснули... Опять взорвало голову от пули! И снова, снова другу, а не мне! Я туп до омерзения, порой И не могу понять несправедливость... Ну, почему они, - скажи на милость,Забыты, как всегда, своей страной ?! Я на войне всю жизнь...И что с того? Не смог прикрыть я друга своего. ВЫ ЛЮБИТЕ, ПОКА ВАМ ДЫШИТСЯ Полюбите её немыслимо, Очумейте, в любви сгораючи, Станьте самым на свете искренним, Звёзды ссыпьте к ногам играючи, Разбудите громов раскатами, Подарите луга ей с росами, Разожгите рассвет с закатами, Заплетите зарницы косами, Увлеките её в безвременье, Колдовством овладейте истинным, Восхитите её мгновением, Осветите цветными искрами.

130

Коль полюбите очень сильно вы, То любовь не напрасной станется: Бесконечною её силою Будет милая раскрасавицей. Вы не бойтесь, друзья, влюбляйтеся, Пусть в душе вашей песни слышатся. Жизнь обратно не возвращается, Вы любите, пока вам дышится. Я ГЛАВНУЮ ИГРАЮ РОЛЬ Я главную играю роль… Я в этой драме хлеб и соль, Я сценарист и режиссер, Я чтец, певец, поэт, танцор, Младенец, сорванец, юнец, Любовник страстный и храбрец, Я сын, я брат, я муж, отец, Я друг, кутила, трус, подлец, Я под конем, я на коне… Какая роль досталась мне! Вот я лечу и хохочу, Вот я с лихвой за все плачу, Вот я в снегах, в лесах, пустыне, Вот покаянье у святыни, Вот в лабиринте, вот в огне… Какая роль досталась мне! Без каскадера, дубль один, От колыбели до седин Люблю, страдаю, умираю… Я гениально роль играю! С ДНЕМ ПОБЕДЫ ТЕБЯ, МОЙ ДЕД! С Днем Победы тебя, мой дед! С Днем Великой твоей Победы! Ты уже шестьдесят пять лет В камень с бронзой стоишь одетый.

Тишина, метрономный стук, Головные уборы сняты... Двадцать девять, село Матюг Твой последний рубеж солдата. Мы живем... Снова май, хорошо... Лишь недавно по интернету Я тебя, наконец, нашел!!! Ах, как долго! Прости за это! ПИСЬМО ДЕДУ Вот опять День Победы. Здравствуй! Как ты там? Как все наши? Поклон Передай им. Наверное, празднуешь... Стол, Русланова, патефон. А у нас вон всё фильмы, фильмы Про тебя уж который день. Ты весёлый, лихой и сильный, И пилоточка набекрень. Я умом не пойму, как можно?! Когда без вести... В том бою... Так цинично и так безбожно Всю семью обрекли твою. Что ты знал о своей Отчизне? Лишь деревню да скромный быт. А я прожил твоих две жизни. Что же сердце –то так болит? МЫ НЕ ЗНАЛИ ТЕБЯ, ВОЙНА Мы не знали тебя, война, Миновала нас эта чаша. Без тебя было детство наше И без выстрелов тишина. Мы не знали тебя, война, Вскрикнув «мама!», не умирали И в блокаду не голодали, Не стояли к спине спина. Мы не знали тебя, война, Это наши отцы и деды, Не дожившие до победы, Всю испили тебя до дна. Мы не знали тебя, война, Ты оставила в обелисках, Бесконечных гранитных списках Их обычные имена. День Победы, опять весна! И опять полноводны реки, Мы не знали тебя, война, И не знать бы тебя вовеки.

ЛЕТО ЦВЕТА ИЗУМРУДА Так случается порою, только стоит ли об этом? По делам я как –то ехал и приехал в Никуда. В этом самом Ниоткуда не бывает вовсе лета. Там безоблачного лета не бывает никогда. Припев: А у нас в Сибири лето Цвета неба голубого, Под которым для любого Хватит места на земле. Там, в лесу, блестят росинки И на озере, в глубинке, Паренек в туманной дымке Удит рыбу на заре. Что-то сдвинулось в природе, говорят, что ось земная, Только в мире отчего-то стало все наоборот: Жарко северным оленям, крокодилы замерзают, А из проруби уныло смотрит синий бегемот. Припев: А в Сибири нынче лето, Как в Ташкенте или Сочи, И почти что нету ночи, И дождей в помине нет. Рассуждают старожилы:“ Мы всю жизнь в Сибири жили. Может, что и подзабыли, Но таких… не помним лет”. А период ледниковый, с потеплением глобальным Совершенно не пугают нас в Сибирской стороне. Что в Сибири будет лето круглый год, я точно знаю Только жалко папуасов и жирафа жалко мне. Припев: Лето цвета изумруда, Цвета солнечной поляны, На которой утром рано На цветах колдует шмель. Я лечу из Ниоткуда В город свой провинциальный, И летит над летом лайнер, Укорачивая день. ВИХРЕМ ЛИСТЬЯ ЗАКРУЖИЛА ОСЕНЬ Я отбросил все свои дела, Вовремя принес тебе получку, Осень, как цыганка, подошла, Чтобы ей позолотили ручку. Припев: Вихрем листья закружила, Сединой запорошила Да цветастой юбкой затрясла. А зачем приходит осень? Кто её об этом просит? А она взяла, да и пришла.

131

2 Не разубедить меня вовек, Что здоровый лучше, чем богатый. Я вполне счастливый человек, Потому что на тебе женатый. Припев: Вихрем листья закружила, Сединой запорошила Да цветастой юбкой затрясла. А зачем приходит осень? Кто её об этом просит? А она взяла, да и пришла. 3 Ты до сей поры, годам назло, Восхищаешь красотой своею. Как же мне чертовски повезло, Что такой я женщиной владею. Припев: Вихрем листья закружила, Сединой запорошила Да цветастой юбкой затрясла. А зачем приходит осень? Кто её об этом просит? А она взяла, да и пришла. 4 Впрочем, осень - тоже хорошо, И дороже небо голубое. Что я в этой осени нашёл? Просто хорошо вдвоём с тобою. Припев: Вихрем листья закружила, Сединой запорошила Да цветастой юбкой затрясла. А зачем приходит осень? Кто её об этом просит? А она взяла, да и пришла.

ВЕСНА - ВСЕГО ЛИШЬ ВРЕМЯ ГОДА Я слышал, что у вас пришла весна И наступили теплые денёчки, И вам-беднягам стало не до сна, И на деревьях лопаются почки. А к нам еще «денёчки» не пришли, И на дворе неважная погода, Но все уже чуть-чуть с ума сошли, Хотя весна – всего лишь время года. У вас почти полмесяца жара И женщины вовсю в прозрачном ходят, А птицы от утра и до утра Торжественно мелодии выводят, А нам ещё не пели соловьи, И на дворе неважная погода, Но все уже чуть-чуть с ума сошли, Хотя весна – всего лишь время года. Ты пишешь в «электронке», что у вас Цветут мимозы и грохочут грозы, Ну, а тебе зачем-то в этот раз Нужны весной сибирские березы. Подснежники повсюду расцвели, А на дворе неважная погода, Но все уже чуть-чуть с ума сошли, Хотя весна – всего лишь время года. Какой же случай к нам тебя занёс? Я вижу: ты и сам того не знаешь. Спасибо, что весну с собой привёз! Но мог бы позвонить, что вылетаешь. А мы живём не на краю Земли... Вот и у нас весенняя погода, И все мы, как один, с ума сошли, Хотя весна – всего лишь время года.

2012 201

132

Наши зарубежные авторы

Сергей Гора Сергей Гора. Родился и учился в г. Ленинграде. Окончил ЛГУ. Филологлингвист. Имеет учёную степень из СПбГУ, а также ряд научных публикаций в США, куда переехал как приглашённый специалист. Постоянный прихожанин русских православных церквей. Известен как один из первых и наиболее удачливых пост-советских менеджеров потребительского рынка СНГ, а также как один из первых русских ведущих телевизионных ток-шоу. Многочисленные читатели и слушатели его стихов называли его поэзию летописью конца ХХ-го, начала ХХI века, написанную истинно русским человеком, уникально оставшимся незаангажированным какими-либо властными или корпоративными структурами.

ПОПУГАЙ, ПОВТОРЯЯ, УЧИТСЯ... Повторение - мать учения. Век учить себя напрягай! Этой истины назначение Твёрдо выучил попугай. Там, где глушь лиан непролазная, Не завязаны языки, Повторяет он всё, что сказано, Ведь молчать, учась, не с руки. Повторять всю жизнь - ад, заметьте-ка, Как песчинок, слов - триллион. Какова ж должна быть фонетика?! ... Сколь же должен быть дух силён?! ... Выручает клюв, память клёвая От бессонного куража: Повторяет он только новое, Всё, что старое, в ней держа. И ещё одно примечание: Попугай - не вол от сохи: Повторяет он лишь звучание, Не вдаваясь в суть чепухи. ...Повтореньем смысл растворяется. Сколько тысяч лет тот же хор? Всё, что сказано, повторяется. Даже новое как повтор… В круге замкнутом чтоб не мучиться, Ум не буду ваш охмурять. Попугай, повторяя, учится ...Лишь однажды всё повторять

ЖИРАФ Да здравствует добрый жираф, Ценитель тропических трав! На нём презабавный наряд: В молочных ручьях шоколад. Узорчатый жилистый круп. А шея что крана стрела. Резиной игрушечных губ Касается края ствола. Как в съёмке замедленной шаг От роста слегка неуклюж. Задержится взгляд на ушах: «Не уши, а кукольный плюш». Он самый высокий из всех, Но гордость его не гнетёт. Глядим на него снизу вверх, А он от людей наутёк, И только почуяв покой, Что палец разжат над курком, Коснётся ладони людской Шершавым своим языком. Теплом его пышут глаза На выкате карий наив. ...Нажми, человек, тормоза, Охотничий пыл укротив.

МЫ ВЕСЁЛЫЕ МАРТЫШКИ Мы мартышки. Мы девчонки, Шаловливые кокетки. Наши хваткие ручонки С ветки тянутся к конфетке. Если за столом, как детки, Скомкав, выбросим салфетку. И, сорвав на окнах сетки,

133

Убежим играть в беседку… Наш девиз: «Душа восстала! Хвост трубой и... усвистала Выход дать эмоций буре И скакать, скакать до дури!» Но порой для развлеченья Вместо игр удрученье: Задаваясь, мы жеманны,

Если знаем, что желанны... В нашем поведенье рьяном Всё естественно, без фальши: Кожуру содрав с банана, Запулим её подальше... Сами на себя похожи: Постоянно корчим рожи. А, устав играть в паяца, Будем на траве валяться. ...Встав со сна, сходив «по делу», Марафет наводим телу. Вычесав жучков и блошек, Стелящимся шагом кошек Для уверенности пущей Выползаем в день грядущий. Мы весёлые мартышки: Лешки, Стешки и Маришки, Длинные и коротышки. Худенькие и кубышки. В ёжике короткой стрижки. С дерева верхушки-вышки Ведаем про все делишки. Падая, имеем шишки. Мы мартышки-хулиганки: Анки, Жанки и Сюзанки... Содержимое приманки Проверяем в каждой банке. Круглые у нас мордашки, Дашки, Машки, Чебурашки. Любим прятки и пятнашки, Стёклышки, а также бляшки. Смотрим в лапу, как гадалки: Алки, Галки, задавалки. Целый день, как на скакалке. Достаём кокос без палки. Мы мартышки, как подростки, Бестии и вертихвостки. Мыслей нет у нас громоздких, И в глазах не меркнут блёстки. ...Философия простая: Стадо..., общество ли..., стая...

134

Бублику нельзя без дырки... В джунглях, в зоопарке, в цирке... И пускай напиток солон, Будь стакан до края полон! РАЗМЫШЛЕНИЯ БЕЛОГО МЕДВЕДЯ Средь Арктики льдин, в бездне чёрной воды, Явившийся из ниоткуда, Природный блондин «от ушей до пяты», Вдоль сонной полярной промёрзшей гряды Плывёт черноносое чудо. Лоснится в лучах белой шерсти атлас, На кончиках льдинки повисли, А в чёрных очах, чей разрез, как у нас, Простые медвежии мысли: Где первая прямо к желудку ведёт, Вторая - на тему подружек: ...Для этого надо тюленя «об лёд», Чтоб самка польстилась на ужин. Без трапезы нежных речей не связать, Без ужина доводы слабы, Медведицы, как бы точнее сказать, Хотя и медведи, но бабы... Мысль третья: сполна отомстить за упрёк Соседу, рычавшему матом. Медведь, как и люди, считает до трёх, Давая врагу ультиматум... ...О, синие льды. О, искрящийся снег. И здесь дохрена многоточий... Единственный кайф: оторваться во сне Слепой шестимесячной ночи.

ЯГУАР Стремителен. Дьявольски ловок. Не самый накачанный, но Число его хищных уловок Другими не превзойдено. Не тигр, не гепард, не гиена, Хоть в сердце кошачий пожар. В погоне и в лежке посменно Меркурий саванн - ягуар. В засаде в упор не заметен, И жертву ничто не спасёт. Как жёлтые молнии, метят Зрачки ягуара во всё. Взрывной и незримый, как выстрел, Пронзит ...галогенами фар. Маневренный, гладкий и быстрый Властитель шоссе - «Ягуар».

Дорогой веры

Юрий Розовский

ПАЛОМНИКИ ВО-ПЕРВЫХ, «МЫ УСПЕЛИ» «Мы успели, в гости к Богу не бывает опозданий», – то ли пел, то ли шептал я слова Владимира Семёновича, удобно устраиваясь в кресле самолёта и счастливо улыбаясь. Вполне допускаю, что улыбка моя выглядела глупо, но тогда я не думал об этом. Да и вообще. О чём я только думал? Не к соседу побеседовать, даже не за семь вёрст киселя хлебать собрались. На Святую землю! Впрочем, наверное, лучше по порядку. Я Юрий. Мне сорок девять. И я уже двенадцать лет инвалид-колясочник. Но это не мешает. Скорее наоборот - помогает. Рядом со мной только те, кому я действительно необходим. Я начал писать, говорят, неплохо. Мне дарит свою любовь единственная, которую я ждал всю жизнь. И, главное, я пришёл к Богу. Или Бог пришёл ко мне. Я не просто верю в него. Я точно знаю, два и два сложить умею, Бог есть. Даже, так любимая многими

«реалистами», теория Дарвина своей полной несостоятельностью доказывает это. Да и чем ещё объяснить чудеса, главное из которых возникновение жизни? Впрочем, убеждений своих никому не навязываю. Это я к главному пытаюсь подойти. Отец мой духовный Андрей, настоятель храма «Всех святых, в земле Российской просиявших», ещё в мирской своей жизни был моим хорошим знакомым. В бытность советскую работали мы в одной организации, впрочем, ненадолго пережившей своего главного работодателя – СССР. Оба мы были молоды, интересы и увлечения, в силу этого, были близки. А тогда, надо сказать, интересы были проще и чище. Не ратую я за «Союз» и понимаю: нынешняя вакханалия – его наследие. Но повторюсь, было проще и чище. Я уволился с работы перед самым распадом «Великого и нерушимого». Поболтало меня, поматросило, как и всех, раскрутило и бросило. В девяносто четвёртом инвалидом стал по болезни. Вскоре и один совсем остался, так мне думалось. Не сломался. Стихи помогли. Все чувства им отдавал, вот и не одурел совсем. А потом судьба вновь нас свела с Андреем – отцом Андреем. Он тоже уволился с работы. В то же время смутное, что и я. Но сделал это не в поисках лучшей доли, а твёрдо решив отдать себя служению, служению Богу. Андрей поступил в духовную семинарию, будучи в браке и имея сына. Мы много потом вспоминали с ним те времена и рассказывали друг другу о дальнейшей своей жизни. Так получилось, что прикипели мы друг к другу, встречались,

135

беседовали о душе и о Боге. Батюшка, так я теперь к нему обращался, и знакомых своих, и друзей стал ко мне приглашать. А мне и лучше. И сам много интересного узнавал, и из дома стал выезжать, да и стихи мои слушателей обрели. Кстати, батюшка и сам, как оказалось, неплохо сочиняет. Открыв очередной раз двери квартиры перед батюшкой, я отъехал, склонив голову в ожидании благословления. – Я сегодня с гостями, брат Георгий,– опустив руку мне на голову, сказал отец Андрей. В двери зашли Владыка и ещё один священнослужитель. Поцеловав руку отца Максимилиана, я с интересом посмотрел на третьего гостя. – Знакомься, Юра, – сказал батюшка, – отец Игорь, диакон. Гости прошли к столу, и потекла беседа. Оказалось, отец Игорь летел самолётом домой в Иркутск, где и нёс службу в храме Ксении Петербургской. Но погода, как оказалось позже, в этот день сыграла на моей стороне. Иркутск не принимал, и посадку произвели в Братске. Пассажиров разместили в гостинице аэропорта, а отец Игорь позвонил друзьям. Так мы и встретились впервые. Этот бородатый, крепкого телосложения батюшка располагал к себе сразу же. Весёлый и в меру говорливый, он, я думаю, легко пришёлся бы ко двору в любой компании. Оказалось, что послушание отец Игорь проходил в иркутском центре реабилитации инвалидов имени Дикуля. Он помогал инвалидам, в том числе и колясочникам, посещать Святые земли и совершать прочие путешествия, что иначе было бы им недоступно. – Святые земли. Здорово! Вот бы и мне туда, – сказал я просто, что бы что-то сказать, ни на что не надеясь. – Готовьте загранпаспорт, придумаем что-нибудь к октябрю, ноябрю, – почти сразу отреагировал диакон Игорь. Это было весной, ранней. Декабрь костяшками своей ледяной длани постукивал в окно. Никаких известий из Иркутска не приходило. Я, конечно, и не надеялся ни на что, о чём постоянно говорил тем, кому успел рассказать про сказочный

136

шанс. Да и себя постоянно одёргивал в своих мечтаниях. Но загранпаспорт с помощью отца Андрея почему-то выправил и, тщательно это скрывая, ждал. И вдруг раздался телефонный звонок. Нет, неправильно выразился, не вдруг. Звонят мне часто. Это я потом так подумал, когда собеседник на том конце провода спросил: – Ну что? В Израиль-то поедешь? Я вдруг растерялся. Вот ведь как, ждал, готовился, в голове всё прокручивал, а случилось – заробел. Вместо того, чтобы ответить батюшке «да», замямлил что-то о здоровье, о согласовании с врачами и женой. И… положил трубку. И вот тут-то до меня дошло, тут-то я и испытал липкое чувство страха. Неужели я отказался? Вдруг уже не предложат ехать, никуда и никогда?! Чтобы хотя бы как-то оправдаться перед самим собой, заговорил с женой: – Может, правда, не стоит? Нет, ну, правда, Лида! Да и врач не разрешила бы. – Ты же всю жизнь жалеть будешь, – справедливо заметила жена.– А врачу сейчас позвоним. Всё и решилось. И отец Андрей перезвонил. И супруга быстро собрала в дорогу, с женской непреклонностью заставив взять с собой пуховик и зимние сапоги (это в Израиль-то) Потом я не раз с благодарностью вспоминал эту мудрую непреклонность любящего человека. В Иркутск приехали уже вечером. Созвонились с отцом Игорем, подобрав его где-то на городских улочках. Так как самолёт отлетал утром, решили воспользоваться гостеприимством иркутян и заночевали в центре Дикуля. На мой вопрос: «Где остальная группа?» - отец Игорь ответил: «Завтра в аэропорту встретимся». Ну, завтра так завтра. И я, уткнувшись носом в подушку, засопел. Утром, ещё затемно, поехали в аэропорт. Зимнее утро встретило нас сибирским морозцем. Но что сибиряку мороз, когда он в пуховике? Инвалиды в иркутском аэропорту осуществляют посадку в самолёт почемуто через медпункт. Там я и встретился ещё с одним счастливым инвалидом. -Николай Андреевич, – представился он всем. И, несмотря на то, что у него ног не было совсем и на левом глазу была повязка, он будто светился. Я потом узнал от него, что, работая в каком-то забайкальском приходе чтецом, он

тоже случайно узнал об отце Игоре, списался с ним и, спустя год, собрался на Святую землю. И столько было радости в его единственном глазу, что она освещала всех окружающих. В медпункте нас собралось шесть человек: отцы Андрей и Игорь, сын отца Андрея и друг отца Игоря, ну и, собственно говоря, мы – два счастливых инвалида. Я тепло попрощался с батюшкой Андреем, и они с сыном оставили нас. Некоторое одиночество, на миг посетившее меня, тут же и исчезло. Впереди ждали новые встречи, новые знакомства и новая, пусть совсем короткая, но богатая событиями жизнь. “Интересно, – подумал я, – чем занимаются сейчас остальные члены нашей паломнической группы?” Мысленно я уже знакомился с ними. “В самолёте пообщаемся”, - решил я и улыбнулся в бороду. Ах, да! Совсем забыл сказать. Я решил отпустить бороду. Нет, совсем не из суеверия, как поступают некоторые спортсмены и иже с ними. Просто так мне представлялся образ русского паломника. То, что удалось насобирать на лице, ещё бородой не было, но уже изрядно щетинилось. Оставшись в медпункте вчетвером, мы быстренько перезнакомились. Трёх членов нашей компании я вам уже ненавязчиво представил. Четвёртым был друг диакона – Александр Владимирович Гагаркин, вольный каменщик. Мой верный друг и надёжный помощник, – отрекомендовал его отец Игорь. – Нисколько не масон, а действительно с камнем работает. Уже в начале наших странствий стало ясно, насколько Александр Владимирович неординарный человек. Ну, об этом потом. А пока он отличался от нас только своей

возмутительной безбородостью. Время шло, а никто за нами не шёл. От вынужденного безделья мы даже на весах меня в килограммах измерили. В пуховике, сапогах и с коляской вместе я крутанул стрелку весов к цифре 124. Даже если убрать лишнее, ближе к центнеру. Весомое известие. Наконец пришли за нами носильщики. Описывать процесс перемещения ими меня в самолёт не стану, по этическим соображениям. Одно запомнилось: с трудом дотащив меня до первого ряда экономкласса, буквально уронив на первое же кресло, один из них, еле дыша, изрёк: “Тяжёл ты, отец!” Так и не понял, из-за бороды или из-за «тяжёл» стал я отцом. Сидя на первом ряду, я снова не увидел никого из своей группы. Ну, теперь уж в Москве. Пять с половиной часов полёта пролетели, извиняюсь за каламбур, незаметно. Хороший сервис и непродолжительный сон сократили расстояние. По обе стороны от меня расположились молодые мамочки с детьми, и я чувствовал себя мудрым дедом в окружении внуков. Москва - это уже даже не Иркутск. Тут, надо понимать, культурнее как-то. Там у них и узкое кресло на колёсиках, чтобы инвалида между рядов везти, и автомобиль с подъёмником для подъёма оного в самолёт и опускания из самолёта. Два специально обученных работника сопровождают до зала ожидания и потом производят посадку на следующий рейс. Ну, в общем, там вам, как говорится, не тут. Да! Ожидая самолёт в Израиль, я узнал интересную новость: никакая группа с нами не летит. У всех вдруг перед отлётом нашлись причины отказаться. Так что мы, как истинные паломники по Святым местам, будем передвигаться одни, ну, вчетвером. Два часа ожидания и четыре часа перелёта остались позади, и вот мы уже в аэропорту города Израиль Бен-Гуриона. Аэропорт БенГуриона считается самым безопасным в мире. Забегая вперёд, скажу, что мы в этом убедились на обратном пути. А пока чувство эйфории заглушало все другие чувства, и глазам виделось только хорошее. Хорошие люди получали багаж вместе с нами. Хорошие полицейские хорошо смотрели на прилетевших и на встречающих. И всюду встречались хорошие евреи: в меховых шапках и без них, с пейсами и без, в окружении бесконечных родственников и совершенно одни (так по-хорошему одни).

137

Отец Игорь и Александр Владимирович поспешили взять напрокат автомобиль, т.к. была суббота и у хороших евреев тора предусматривает шаббат, т.е. воздержание в седьмой день тамошней недели от всяческой деятельности. Вполне можно было остаться без средства передвижения. А на общественном транспорте с нашими грандиозными планами не наездишься: хлопотно и дорого. – Ну, слава Богу, успели! – радостно сообщил отец Игорь. В моей голове автоматически щёлкнул тумблер, завертелась бобина, и Владимир Семёнович запел: «Мы успели…» Усилием воли я нажал клавишу “стоп” и продолжил слушать. – Значит так, – продолжил диакон, – Сейчас я вам покажу грейпфрутовый сад, здесь недалеко, прямо на территории аэропорта. Отдохнём там и поедем паломничать. Сгрузив весь багаж на тележку, а тележки там повсюду, мы отправились в сад. Солнце над Тель-Авивом, весело моргая лучиками, подсматривало, как паломники из России кушали очень сочные и почти не горькие, красные внутри, Бен-Гурионовские грейпфруты. Отец Игорь был здесь уже семнадцатый раз и, как профессиональный гид, прямо от садовых скамеек начал обзорную экскурсию. Ладонь его двигалась от одного куска открывающейся из сада панорамы Израиля к другому. И повсюду происходило что-то святое, везде ступала нога святого. Голос отца Игоря вдруг взорвался в моей голове надрывной хрипотцой: «Мы успели, в гости к Богу не бывает опозданий!»…

ВО-ВТОРЫХ, «ОСЛИК» – В дорогу, пилигримы, – расслышал я сквозь музыку в голове голос диакона. – Пора седлать нашего коня, заждался, небось. Собрав остатки фруктовой трапезы, с целью утилизации их в ближайшей урне, отправились мы в пункт проката машин. Проходя мимо выставленных в ряд красавцев иностранного автопрома, я тщетно пытался угадать нашу машину. Каждый раз, когда мой взгляд услаждал какойнибудь четырёхколёсный красавец, мы шли мимо. Где-то в середине автомобильного строя мы, наконец, остановились. Здесь легковушки были попроще, но вполне подходящие для четвёрки непритязательных паломников. Но я

138

снова поторопился. Видимо, просто не учёл, что Святая земля изобилует чудесами, на ней происходящими. Прямо у выезда со стоянки это чудо нас и ждало. Широко раскрытыми от ужаса глазами-фарами и вздыбившись покошачьи маленьким салоном, на нас и на нашу поклажу вопросительно взирала машина. Опять преувеличиваю – машинка. Размером она была сопоставима с легендой советских малолитражек, производства Запорожского автомобильного завода. – А как нам? Всем сюда? – как-то, растягивая слова, спросил я – Ничего, ничего – проговорил отец Игорь, внимательно осматривая и ощупывая взятый им напрокат автомобильчик. – Оно, конечно, ничего. Но обещали коня, а тут ослик, – съязвил я. – Говорят, в «Запорожец» двадцать человек запихнуть можно было, – подбадривая то ли нас, то ли себя, продолжил он. – А нас-то и всего четверо. – И коляски две и багажа на пятерых, – добавил я здорового сарказма.

– Всё, чем могу, – улыбнулся то ли виновато, то ли задорно батюшка. – Надо было по интернету загодя побеспокоиться. А так, всё, что было. Хорошо, что так. Но с молитвой и со смекалкой всё и сладится. Всё и сладилось. Будто чувствуя себя виноватым, «Сузуки», так звали нашего ослика, широко распахнул боковые двери и багажник. Мне даже на миг действительно представился ослик, услужливо подставляющий спину. Отец Игорь, перекрестившись и пророкотав “Отче наш” вместе с Александром Владимировичем взялись за дело. Говорят, не отрываясь, можно наблюдать за течением воды, горением огня

и хорошей работой. Поэтому попытаюсь живописать хорошую работу. Мне не жалко – наблюдайте. Я уже говорил ранее, что отец Игорь крепкого телосложения. Это я преуменьшил. Телосложение у батюшки могучее. Поэтому не так уж сложно представить, как он, взяв меня под руки, поднял с кресла и пересадил на переднее сиденье автомобильчика. Со вторым инвалидом, Николаем, было ещё проще, т.к. он и весил-то чуть больше шестидесяти, и мог сам передвигаться на руках. Он располагался слева, сзади. Затем у наших колясок снимались колёса и ставились между передними креслами. И, наконец, в машину с четырьмя инвалидами, учитывая обезножевшие, коляски, укладывался багаж. От полика и до груди втискивалось всё, что получалось туда втиснуть. Хлопком дверок, утрамбовав заваленных вещами нас с Николаем, на заднее сиденье втискивался отец Игорь и, уложив на колени оставшееся, подавал мне ремень безопасности. Последним за руль усаживался Александр Владимирович. И его место было единственным, по понятным причинам, не являющимся багажным отсеком. Он пристёгивал наши с ним ремни безопасности и включал зажигание. Я специально так подробно описываю процесс размещения нас в автомобильчике, дабы это не казалось чудом. Ну и, может быть, чтобы самому себя убедить в этом. Наш ослик весело выскочил из аэропорта и не спеша засеменил по израильским дорогам, ритмично помахивая хвостиком выхлопных газов. Я этого, конечно, не видел. Но и бесхвостого ослика я видел только в мультфильме про Винни-Пуха. Пусть наш ослик будет с хвостиком. Ох уж, эти израильские дороги! Нам, с нашими малопроезжими, но многоверстовыми, с расстоянием между соседними указателями не менее десяти, а то и ста километров, было както непривычно тесно на них. Первым пунктом паломничества, по плану нашего проводникабатюшки, был арабский пригород Тель-Авива, Яффа. Ослика не пришпоривали, но глаза всёравно не успевали за мельканием дорожных знаков, разметки и указателей населённых пунктов. В результате, выехав в правильном направлении, мы очень скоро потерялись. Оно, конечно, если бы тайга, болота да буреломы. Тогда что ж? А тут ни затёсочки на сосне, ни

просеки, ничего глазу привычного. Да и гид наш из-за багажа пути почти не обозревал. А дорог много, все под номерами, все в разные стороны петляют. Пока петляли, батюшка нам о пейзажах открывающихся рассказывал, о евреях и арабах, об истории Израиля и Палестины. А посмотреть, надо сказать, было на что, да и слушать было интересно. Слева и справа сменяли друг друга сады и плодоносящие поля, подсказывая нам, что мы уже не в черте города. – А когда-то, когда в 1948 году ООН образовывало Израиль, как самостоятельное государство на территории Палестины, здесь были болота, – говорил Отец Игорь. – А не болота, так пустыни. Всё евреи осушили и оросили. Кибуцы создали – колхозы еврейские. Не советские колхозы, настоящие. В Израиле члены кибуцев - люди уважаемые. Глядя на дело рук израильских колхозников, я тоже испытал к ним чувство уважения. Не знаю, сколько бы мы ещё плутали и любовались садами, но батюшка решил ориентироваться по солнцу. И это дало свои результаты. Когда солнце уже окунало тело своё в Средиземное море, мы въехали в Яффу. – Яффа - древнейший город-порт Израиля. Паломники именно через Яффу направлялись в Иерусалим, – продолжал наш персональный гид. Средиземное море дышало холодным для здешних мест зимним ветром. Тут-то я и вспомнил с радостью, что Лида меня заставила взять пуховик. Солнце нырнуло в море с головой, и воздух остывал. Сейчас Яффа и Тель-Авив объединены и управляются одним муниципалитетом. Яффа превратился в туристический центр. Это я потом, дома, в интернете вычитаю. А тогда. – Ладно, путники, – сказал вдруг батюшка,– пора уже и чрево успокоить, не вкушавшее сегодня благ земных Христовых. Вот замечательная лавочка у моря. Прошу. И быстро выложив на неё нехитрый наш ужин, любезно предоставленный нам компанией «Аэрофлот» ещё в полёте и прозорливо нами поделенный и сэкономленный, пригласил всех к столу. Мы, обдуваемые прохладным ночным дыханием Средиземного моря, с молитвой приступили к трапезе. Многие ли могут похвалиться тем же? Одна из местных кошек, удивлённая непривычным зрелищем и

139

прельщённая запахами, вальяжно приблизилась. Так как пост рождественский не позволял нам вкушать скоромного, всё это было любезно предложено гостье. Хотя гостями всё же были мы. Кошка милостиво приняла наше угощение, но и только. Попытавшегося погладить её Николая она ударила лапкой по протянутой руке и с подобающим ситуации достоинством удалилась. – Дикая, – резюмировал оскорблённый Николай. Перед сном мы решили прогуляться, и отправились к стоящему неподалёку католическому храму «Святого Петра». Эта прогулка явилась первым, но далеко не последним испытанием ходовых качеств моей инвалидной коляски. Дорога к храму шла в гору, круто шла. Литые колёса моей «Надежды», предназначенные для паркета, а не для мощённой разнокалиберным камнем дороги, подбрасывали меня и пытались сбросить с сиденья. И только моё нежелание и мастерство отца Игоря, выбирающего дорогу поровнее, не позволяли этому случиться. В брызжущем свете уличных фонарей бликовали отполированные, возможно, ступнями паломников, возможно, сапогами наполеоновских солдат булыжники прихрамовой площади. Статуи французских гренадеров охраняли журчащие фонтаны и каменные фигурки животных. На обратном пути к морю нам навстречу вышел мужчина и стал приглашать куда-то. Оказалось, что это хозяин общественного туалета. Увидев инвалидов, он предложил посетить его заведение абсолютно бесплатно. Надо заметить, там были все условия для инвалидов. Впрочем, я не об этом хочу сказать, а о радушии человеческом. Спать мы с Николаем легли в салоне нашего верного «ослика». А батюшка с Александром Владимировичем, взяв спальные мешки, расположились где-то в парке. Ночь была долгой и холодной. В тесном салоне трудно согреться, движения ограничены, от постоянного лежания в одном положении ужасно болит спина. Иногда удавалось забыться коротким сном. А бессонницу я коротал, глядя на ночную жизнь Яффы, благо, машина была припаркована у ночного кафе. Наблюдая за его посетителями, в основном арабами, пьющими кофе, курящими кальян и мирно беседующими, я дождался рассвета. Долгожданный приход

140

наших спутников обрадовал меня не меньше, чем восход солнца. Как только отец Игорь открыл салон «Сузуки» и сложил кресло, тем самым придав мне вертикальное положение, жизнь стала налаживаться. Боль в спине исчезла, прогретый солнышком воздух, устраиваясь в открытом салоне, щедро делился своим теплом с нами. И всё было ещё впереди. Размяв на улице одеревеневшее тело, я снова был готов ко всему. Следующим пунктом нашего паломничества стал город Лод (ранее Лидда) и греческий православный храм «Георгия Победоносца». Именно в Лидде был рождён низвергнувший Змея, и там же он был погребён. Дожидаясь одиннадцати утра, времени открытия храма, мы с Николаем стояли перед его воротами, точнее, сидели на колясках, грелись на солнышке. Батюшка и Александр Владимирович ждали в машине. Вскоре к храму подошли ещё четверо русских. Не успели мы с ними и словом обмолвиться, как были облагодетельствованы милостыней, всунутой нам в ладони. Было немного неудобно. Но осознание того, что помогаешь людям творить добро, заставило смиренно принять поданное. Доход, естественно отданный нами в общую кассу, составил тридцать шекелей. Если по курсу, это 8 долларов, 6 евро, или 143 рубля. Ровно в одиннадцать храм был открыт и мы попали на литургию. Служба сопровождалась мужским греко-арабским пением. По окончании её нам милостиво предложили исповедаться и причаститься. Спросили наши имена. Николай произнёс первый. “Николас”,повторил батюшка-грек. “Георгий”,- сказал я. “Георгиус”,- заключил батюшка, положив руку мне на голову. С этого момента, до самого возвращения мы, в общении, были Николас и Георгиус. Впрочем, это нисколько

нас не задевало. Причастившись кровью и телом Христовым – вином и большим куском хлеба, мы были приглашены гостеприимными греками в трапезную на именины святой Варвары. Помолившись над могилой Георгия, находившейся под полом храма и разделённой с ним отверстием, забранным кованой решёткой, мы отправились в трапезную. Греки очень хорошо относятся к нам – русским. В Израиле я в этом убеждался не раз. Хотя, подозреваю, они ко всем так относятся. В трапезной настоятель храма усадил отца Игоря рядом с собой и долго беседовал. Нас хорошо угощали и поднесли по полрюмочки коричневой жидкости, назвав оную квасом. Я был немало удивлён такой малости. Но, попробовав этот «квас», я ощутил терпкий привкус неплохого коньяка. Немного «наквасившись» и попрощавшись с хозяевами, мы направили «ослика» в сторону «Горненского» женского монастыря, находящегося в Нагорной местности недалеко от Иерусалима. Дорога, ведущая к монастырю, изобиловала очень крутыми подъёмами. По обочинам её открывался сказочный пейзаж смешанного леса. «Ослик», тяжело пыхтя, карабкался вверх. И мне вдруг показалось, что он корит нас. В голове начали складываться строки: «Сузуки» в рёв: – Опять гора! Не жалко вам моих Колёс-то? – Не плачь, родной! Здесь просто рай! – Ну, да! Вам рай, а мне непросто.

В-ТРЕТЬИХ, «В ГОРОДЕ КОШЕК» «Опять кошка! Да ещё и чёрная!» – удивился я. За время пребывания на Святой земле мне ещё не встречались собаки, только кошки. Эта, чёрная, будто прочитав мои мысли, поспешила скрыться за рясами двух монахинь «Горненского» женского монастыря. Была суббота – шаббат. Никакой, уважающий себя, иудей не работает в последний день тамошней, еврейской, недели. Зато позволен отдых. И многие «хорошие» евреи едут за город, в том числе и по святым местам. На дороге, ведущей к монастырю, образовалось скопление машин и израильтян, для которых его окрестности являются одним из любимейших мест отдыха. И от Иерусалима всего-то в четырёх километрах. Но наш «ослик», пользуясь своими небольшими размерами, ловко проскальзывая между габаритными, семейными минивэнами и внедорожниками, затащил нас на гору. Перед русскими паломниками были распахнуты ворота, и мы въехали на территорию. Освободившись от седоков и поклажи, «ослик», тяжело дыша, пользовался короткой передышкой. Нам тоже хотелось размять косточки. Отец Игорь

Всё меньше сил, всё больше слов. Дорога каждый миг длиннее. Вы б лучше наняли ослов, Они, ослы-то, посильнее. Они бы вас свозили в рай, А после б вывезли из рая. – «Сузуки», ты не унывай! Здесь унывать нельзя: Израиль! К тому ж унынье – это грех. Нельзя грешить в гостях у Бога. – Да ну вас, братцы, к Богу всех! Глядите лучше на дорогу. Он, обиженно урча, всё же послушно тащил нас в гору…

катил мою коляску по асфальтированной внутримонастырской дороге и по его мощеным площадкам и дворикам. Надо сказать, что окружающее нас великолепие радовало глаз. Я всегда удивлялся красоте православных храмов и церквей, особо русских. Хотя что я видел кроме русских храмов, церквей и часовенок? Я попытался сравнить их с виденными мною

141

здесь греческими храмами. Нет, наши всё-таки лучше, величественней. – А купола храма «Всех святых, в земле Российской просиявших», были покрыты позолотой только в 2009 году, – продолжал знакомить нас с монастырём батюшка. – А здесь что? – полюбопытствовал я, проходя мимо небольшой каменной постройки, в которую вошли две монахини. Помните? Ну, те, за которыми ещё чёрная кошка пряталась. – Что? А, это лавка церковная. Иконки, крестики, свечи. Можно и службы здесь же заказать: литургию, молебен, или сорокоуст. Только тут, в отличие от греческих монастырей, всё дороже. Действительно, вспомнилось мне, в храме «Святого Георгия» я заказывал молебен и литургии совершенно бесплатно. Так что тут и за копейку дороже получится. Но супруга очень просила о том, чтобы я сорокоуст на святой земле заказал за здравие родных и близких. Греки же не знают, что это за служба. Эх! Да что я, совсем, что ли нищий? Жену не уважу, родственников обижу? – Ну, дороже, так дороже. Поехали в лавку. – Поехали, – крякнул отец Игорь, переваливая нас с коляской через задиристый порог церковной лавки. Подвезя меня к прилавку, за которым стояла монахиня в очках, он сказал: “Здесь службы заказывают” – и начал осматривать выставленные товары. – Мне за здравие, пожалуйста. На полгода, – попросил я и протянул составленный ещё дома список близких, количеством в девятнадцать человек. Небольшой денежный запас в двух валютах внушал мне надежду на достаточную платёжеспособность. Ну, сколько уже можно себя обманывать? – Восемьсот сорок долларов, – резануло уши Скромнее надо быть, упрекнул я мысленно сам себя, скромнее. – А если сорокоуст? – уже не так самоуверенно спросил я Поправив очки и поколдовав над чем-то, монахиня ласково произнесла: – Двести семьдесят три доллара. И это было уже как-то по-божески, если вспомнить первую цифру. Открыв барсетку, я сразу же приметил купюру достоинством двести евро. – А в евро сколько? – задал я очередной вопрос.

142

– Сто семьдесят восемь, – положив калькулятор на витрину и ставя ударение на каждом слове, окончательно подытожила «сестра». Вздохнув, я протянул евро. Монахиня, подарив мне улыбку, взяла их. – Однако! – покидая лавку выразил я свои чувства с пылом Кисы Воробьянинова, просматривающего ресторанное меню. И… глубоко вдохнул монастырский воздух: – Халява! Окончив прогулку по территории монастыря, мы погрузились на отдохнувшего и повеселевшего «ослика» и продолжили паломничество. С горки машинка катилась легко по уже изрядно опустевшей дороге. А дорога вела нас в восточный Иерусалим, к Гефсиманскому саду. В саду этом Иисус молил отца своего пронести чашу мук своих мимо него. Въехав на Масличную гору и найдя удобную для остановки площадку прямо в саду, мы собрались потрапезничать. Батюшка с Александром Владимировичем и Николасом сочиняли стол из купленных в городе нехитрых припасов, а мы с «осликом» любовались древним Иерусалимом, лежащим перед нами как на ладони. Ну, если честно, на ладони была стена старого города и возвышающаяся над ней мечеть «Купол скалы». Но, все равно, красота сказочная! – Георгиус! Подъезжай, стол накрыт, – позвал отец Игорь – Сейчас покушаем и спустимся к гробнице Богородицы, а потом крестным путём пойдём к храму «Гроба Господня». Только мы расселись у «стола», появились всадники – два араба, скачущие верхом. Вот и поужинали! Видимо, нельзя здесь. «Нельзя здесь! Нельзя здесь!»,- цокотом по асфальту раздавалось всё ближе. И аппетит куда-то делся… – Расскакались тут. Поесть спокойно не дадут, – нарочито громко бросил я в сторону проскакавших мимо верховых и, откусив большой кусок арабской лепёшки, густо намазанной овощной пастой, храбро зажевал… – Ну, поблагодарим Господа нашего, – сказал отец Игорь по окончании трапезы – Благодарим тя, Христе Боже наш… – начал он и, закончив чтение, добавил: – Теперь, братья, и в дорогу со спокойной совестью. Так и сделали. Выехав из сада и спустившись в сторону Иерусалима, к подножию Елеонской

горы метров на пятьсот, мы оказались у церкви «Успения Пресвятой Богородицы». Такое я видел впервые. Это была пещерная церковь. Над поверхностью земли, которая скорее была дном ямы, окружённой с четырёх сторон каменной стеной, возвышались ворота. И прямо от них вели вниз ступени к самой гробнице Богородицы. Таксисты - арабы, а надо сказать, что все таксисты на дорогах Израиля и Палестины, виденные мною, неизменно оказывались арабами, о чём-то оживлённо разговаривали. Увидев нас, они громко загалдели. Тут надо отметить, что все палестинские арабы, особенно дети, галдят. Да, ещё лица у них простые и добрые, правда, не без восточной хитринки. Тут же к нам подбежали помощники, предлагая свои услуги по транспортировке инвалидов, хоть до самой гробницы и обратно. Но отец Игорь вежливо отказался и, заправив полы подрясника за пояс, взялся за дело. Надо было видеть глаза разочарованных нашим отказом палестинцев. В них недовольство сменялось удивлением и уважением при виде происходящего. А батюшка, между тем, взяв коляску за рукояти, надавил и поставил её на задние колёса. И в таком положении стал спускаться со мной по ступеням. То же самое проделывал и Александр Владимирович с Николасом. Спустившись на прицерковную площадку, мы подъехали ко входу в церковь. От входа вниз вела, как мне показалось, бесконечная лестница. И я боялся даже представить, что придётся по ней спускаться. Но, как говорится, глаза боятся (глаза мои), а руки (руки батюшки) делают. Снова, подняв передние колёса, отец Игорь начал спуск. Я уже привык к родео на собственной коляске и прочно держался в седле. Более того, тряска не мешала мне разглядывать окружающее и внимательно слушать «гида». – Здесь, согласно преданию, – окончив спуск, заговорил батюшка, – апостолами была погребена Пресвятая Богородица. Вытащив из рукава цифровой фотоаппарат, я старался снять самое интересное. Фотограф из меня ещё тот, и снимки иногда не получались или выглядели размыто. Но я взял количеством. – Да! Здесь находится чудотворная и очень почитаемая Иерусалимская икона Божией Матери русского письма. Окончив рассказ, отец Игорь, даст ему Бог здоровья, повёз меня наверх. Процесс

подъёма отличался от процесса спуска лишь направлением, но сил у поднимающего забирал больше. Не в силах чем -нибудь помочь, я просто считал ступени лестницы. У меня получилось что-то около пятидесяти. Сумерки опустились на город, встречая нас у входа. Некоторые палестинцы, видимо, ещё не видевшие батюшку в деле, пытались помочь, но лишь удивлённо наблюдали за нашим подъёмом. К старому Иерусалиму мы подъехали уже, когда темнота окутала Святую землю. Александр Владимирович припарковался недалеко от Львиных ворот – начала крестного пути Иисуса на Голгофу. У Вас, читатель, может возникнуть закономерный вопрос. Почему я, уже который раз называю батюшкиного друга по имени, отчеству? Отвечаю. Исключительно потому, что в общении между собой они сами обращались друг к другу только так: «Не соблаговолите ли вы, дорогой Александр Владимирович? Сочту за честь, любезный Игорь Дмитриевич». Что же мне нарушать этикет? – Братья! – обратился к нам отец Игорь,– Возыдем же ко храму «Гроба Господня» и к Голгофе путём последним Иисуса Христа, дабы проникнуться муками его и слиться со страданиями его. Оставив «ослика» за воротами, мы отправились в путь. Трудно описать ощущения, охватившие меня при входе в город и хождении по его улочкам. Ну да попытаюсь. Вспомните средневековые города, наверняка виденные вами хоть однажды в исторических фильмах или фильмах-сказках. И пусть были они в основном с прибалтийским или западноукраинским колоритом, дух средневековья отражали достаточно убедительно. Узкие, сжатые каменными стенами двух, трёхэтажных строений, с такими же каменными мостовыми и часто со сводами арок вместо неба, улочки старого Иерусалима виделись мне сказочно красивыми. Иногда ярко освещённые, иногда тонущие в полумраке, они, то открывались мне со всей откровенностью, а то таинственно подмигивали редкими светящимися оконцами, скрываясь от любопытных глаз моих за занавесом теней. Посреди каменных мостовых, напоминающих потоки воды, катящейся под уклон, бурунами беспорядочно вздыбливались ступени. Они и колдобины на стыках дорожных камней заставляли испытывать нас немалые

143

страдания. Но что они в сравнении с муками Христовыми? Мы понимали это и не роптали. – Здесь был остановлен Симон Киринеянин, дабы нести на Голгофу неподъёмный крест Иисусов, – продолжал отец Игорь, несмотря на тяжёлую дорогу, знакомить нас со Святыми местами. А кошки, изобиловавшие на тесных улочках Иерусалима, не обращали на нас никакого внимания и шли куда-то по своим кошачьим делам. К воротам храма «Гроба Господня» подошли мы около восьми часов вечера, точнее, без пяти минут. И хранители ключей должны были вот-вот закрыть ворота храма. – Со времён владения храмом Оттоманской империи была избрана семья арабов-мусульман на должность хранителей храмовых ключей. И до сих пор они исполняют свои обязанности, закрывая храм для уборки и открывая его перед службами, – тихо говорил батюшка. – Попытаемся пройти ко Гробу Господа. Нас пропустили. В храме уже почти никого не осталось и, слава Богу, очереди в кувуклию, заменяющую пещеру со Гробом, совсем не было. Пользуясь этим, отец Игорь и Александр Владимирович, взяв меня под руки и за ноги, поднесли ко Гробу Господа. Я с чувством, не постыжусь сказать, благоговения, прикоснулся к нему губами. Николас вошёл сам, с помощью рук. Помолившись о близких своих и о здравии своём, мы покинули храм. Выйдя на прихрамовую площадь, мы решили подождать вечерней службы, дабы принять причастие у Гроба Господня. Но и площадь нас попросили покинуть до одиннадцати вечера. Пройдя немного по улицам старого города, мы приметили удобную лавочку, у которой

144

и расположились. Александр Владимирович отправился проведать «ослика», батюшка сел на лавочку, погрузившись в ведомые только ему размышления, мы с Николасом принялись за чтение канонов перед причастием… Неподалёку женщина вынесла посудину с чем-то и, поставив её на мостовую, распрямилась. К ней сразу направилось несколько кошек. – Батюшка, – обратился я к отцу Игорю,– почему здесь столько кошек? И ни одной собаки. – Кошки охраняют людей от нечисти всякой, от змей и скорпионов. А собаки только мешать им станут. Кошек здесь любят. Ночная прохлада умудрилась проникнуть ко мне даже под пуховик, и тело охватывало судорогой озноба. Чтобы как-то отвлечься от этого, я стал сочинять: То ль ветер Ближнего востока, То ли Всевидящее око, Чьего суда не избежать? Что заставляет ТАК дрожать?! О, эта дрожь, неумолима – Из недр Иерусалима, Из храмов древних веешь ты. Помилуй, Господи, Святый! Ведь Ты всемилостив от веку, Утешь паломника – калеку! Не напои, не накорми, Дрожь неуемную уйми! Посмотрев на часы мобильного телефона, я приготовился ждать ещё час…

Детское творчество

«Пробе пера» -15 лет! 15 лет назад на родине сибирского писателя Николая Устиновича в Нижнем Ингаше был проведен первый конкурс юных литераторов “Проба пера”. Первый блин не оказался комом, сразу выявив среди школьников талантливых ребят. Конкурс не только понравился ученикам, но и прочно закрепился, найдя свою нишу в культурной жизни района. Итогом этого стал

выход первой книги юных литераторов “Семь цветов радуги», вышедшей в Красноярске в конце прошлого года. В феврале этого года юные авторы собрались в молодёжном центре ”Галактика”, чтобы отметить юбилей, поделиться творческими планами.. Фоторепортаж Анатолия Ерохина

145

Поэзия

Екатерина Данкова Екатерина Данкова по - профессии журналист. Много лет была редактором районной газеты “Победа” в Нижнем Ингаше, работала собкором в газетах: “Красноярские профсоюзы”, “Сегодняшняя газета”, директором детско-юношеского центра. Руководила литературным объединением “Парнас”. Сейчас на пенсии. Пишет стихи, прозу.

Годовое кольцо ЯНВАРЬ Ясный свет начала года Над поверженным столом. Ель в шарах, как часть природы, Заглянувшая в наш дом. И живёт огонь салютов В нашей памяти ночной, И совсем недавно Путин Заходил к нам, как родной. Ещё весело и ярко, И не съедена еда, Ещё радует подарков Озорная ерунда. Но уже есть подозренье, Что закончится вот-вот Наш всеобщий день рожденья, Всероссийский Новый год. И нагрузит жизни бремя Всех надолго и всерьёз. ... Новорожденное время, Отрезвляющий мороз. ФЕВРАЛЬ Как мы ещё пожалеем, Когда одолеет зной, О белом пушистом снеге, Нас баловавшем зимой. Как мы ещё затоскуем О снах под шальную метель, Когда в раскалённом июле Жаркою станет постель. Как нам однажды приснится Иней на ветках берез, Теньканье малой синицы В ясный февральский мороз…

146

МАРТ Как перевернутый салют, Сосульки сверху вниз растут. Салют весне, теплу салют, Всему, что радостью зовут. А под коростой снеговой Таится чудо из чудес: Трава, налитая водой, И весь живой под снегом лес. Ещё немножко подождать И брызнет вверх его листва, Как молодая благодать, Как в детстве первые слова. АПРЕЛЬ Знакомые слова родного языка Звучат, как ясный свет, рифмуются с любовью. Моих любимых слов привольная река Переполняет жизнь, как вены кровью. Вот на дворе апрель, и как сказать о нём? Как претворить в стихи томление начала, Когда приоткрываешь года толстый том, И только-только песня зазвучала. Я говорю «прелестнейший» о нём, И сразу все понятно ненатужно, Что прелестью апрель наполнен до краёв, Как газировки сладкой летом кружка. МАЙ Однажды майский снег напал На бабушкины ирисы. Они-то думали: весна,

И в палисадник вылезли! А тут их снег по голове Колотит лапкой белою. …Жалеют ирисы уже, Что были слишком смелые. ИЮНЬ Абсолютно стихи не пишутся! Но как пахнет летом и солнцем, Как кукушкино пенье слышится За июньским оконцем. Всем желающим - по бессмертию, И по два, и по три бессмертия Нагадала пернатая бестия. А как сдуру-то верится... ИЮЛЬ У моего старинного приятеля Дела по жизни очень неплохи, Поскольку постоянно и мечтательно Приятель пишет дивные стихи. И пусть июль поспевшею смородиной Зовёт его в леса и на луга, А он к смородине прицепит слово «Родина» И вот уже пошла, пошла строка! А у меня в тазу кипит смородина, И внучка с ложкой пенку сторожит. Соседский пёс - лохматая уродина! На всякий случай рядышком лежит. И вроде рифмы вьются, словно запахи, От солнца ошалевшие слова... Но тут внезапно внучка с Жучкой ахнули: На таз присела рыжая пчела! Ау, стихи! Как будто вас и не было! А вечером приятель позвонил, Сказал, что приходило вдохновение, И он опять поэму сочинил. - А что же ты? Призналась про смородину, Про внучку, Жучку, наглую пчелу. И что, конечно, хочется про Родину, Но, видно, вновь варенье сочиню. АВГУСТ Никто судьбы не знает изначала, Вот почему мне не дано понять, Как в моем сердце песня зазвучала И до сих пор не хочет замолчать.

Я так хочу пожить еще немножко, Чтобы услышать где-нибудь в конце, Как мои песни играют на гармошке, Как их поют с улыбкой на лице. Пускай у них мелодия простая, И, может быть, наивные слова, Но если их поёт земля родная, Моя судьба не так уже не права. СЕНТЯБРЬ В небе скромно плачет тучка. Осень, листьев жёлтый дым... Упорхнула моя внучка, Дом оставила пустым. Рыжий кот идёт по крыше Внучкин выкормыш и друг. До отказа юной жизнью Всё наполнено вокруг. Вот на кухне - её кружка, В спальне - лампа, стопка книг И забытый под подушкой Недописанный дневник. Надо ждать. Прольётся тучка, Кот поймает свою мышь И вернётся моя внучка На каникулы, глядишь. Прибежит и хлопнет дверью, Скажет громко: «Всем привет!», И вернутся вместе с нею В старый дом тепло и свет. ОКТЯБРЬ Наверно, ничего нет лучшего, Когда в преддверье холодов Октябрь последним тёплым лучиком Старательно согреет дом. Еще осенним он считается И чтобы статус подтвердить, Он из последних сил пытается Хорошим мальчиком побыть. И так старался он, так пыжился Не пропустить ноябрь-родню, Что прозевал, как утром лыжница Черкнула первую лыжню.

147

НОЯБРЬ Великий Боже, сколько накрутили В истории на бедный наш ноябрь! И смуты были, и несчастья плыли, В семнадцатом году стрелял корабль. Сусанин вел гонористых поляков По клюквенным заснеженным полям, И жизнь давала повсеместно знаки, Что у России кончился запал. А между тем, иные были знаки: Ноябрь медовым для счастливых был, Для тех, кого Покров законным браком Совсем недавно бережно покрыл. Страсть молодая плавилась ночами, Когда снега российские мели, И молодухи с белыми плечами Уже в себе грядущее несли. Реформы, смуты, битвы и напасти Их много было на большом пути... Простое человеческое счастье Единственно, что может нас спасти.

148

Но, как ноябрь, страна созрела к смуте. Созреть бы ей к любви и красоте Да выбраться из многолетней мути К бесхитростной семейной простоте. ДЕКАБРЬ Когда вырастают дети И внуки встают на крыло, Дороже всего на свете Наше с тобой тепло. Годы промчались птицей, Снова - лицом к лицу Численника страницы Почти подошли к концу. Но есть еще дней немножко Прошлое перелистать И на последней обложке «Спасибо за всё» написать.

2012 г. Нижний Ингаш

Пять граммов иронии

Виктор Псарёв Виктор Степанович Псарёв родился в п. Нижний Ингаш 10 марта 1962 года. В 1979 году закончил среднюю школу. В 1980 - 1983 г.г. - служил на Краснознаменном Тихоокеанском флоте. Демобилизовавшись, работает художником в кинотеатре, в районной художественной мастерской. В 1991 г. закончил 2-х годичные курсы художников-графиков при Красноярском художественном институте им. В.И. Сурикова. С 1991 г. регулярно принимает участие в краевых выставках художниковлюбителей и мастеров живописи. Проводит персональные выставки в п. Нижний Ингаш, в г. Красноярске. В 1995 г. организовал детскую изостудию. Его ученики принимали участие в выставках «Енисейская мозаика» (г. Красноярска), фестивале «У дивных гор» (г. Дивногорск). О его творчестве Виктора снято 2 документальных фильма: в 1998 г. «Художник и одиночество» из цикла «Самородки Красноярья» (автор Дарья Мосунова), в 2000 г. «Сибирский левша» (автор Мирослава Демьянчук). Известный российский генерал Александр Лебедь, побывав на выставке Виктора Псарёва, был очарован художником, его творчеством и тут же приобрёл у него две картины. Пишет стихи, песни, прозу. Издавался в коллективных сборниках: «Момент истины», «Сны черно - белые», «Портретная галерея» и других. Его картины не раз украшали обложку литературнохудожественного журнала «Истоки».

Поэт и художник

В одном городишке, даже не городишке, а так, большом селе, с названием “Нижние Коленца”, жил поэт. Можно даже сказать - поживал. Потому как характер имел беззаботный, нрав веселый, находился уже на пенсии, и, вообще, ему шло - “поживает”. Любил поэт поспать до обеда. Проснувшись, завтракал и потом подходил к окну, которое выходило на шумную улицу. Долго смотрел задумчивым взглядом в это окно, и что он там видел - только ему одному и Господу Богу было известно. Только после этого он бросался к письменному столу, где всегда лежали наготове бумага и ручка, и начинал лихорадочно писать. Получались стихи, которые он время от времени издавал. Благодаря этому, имел известность в определённых кругах. Как у всякого нормального человека, у поэта были слабости и недостатки. А самым вызывающим грешком была скупость. И чтобы его не обидеть, скажем, скуповатость. Был у поэта друг - художник. Правда, художник он был не ахти какой, но про него почему-то все любили поговорить. Жил он затворником. Мастерская его стояла на отшибе. Художника очень вдохновляло пение птиц, особенно по утрам, когда птичий хор буквально надрывался в истерическом экстазе. А когда шёл дождь, он слушал, как капли барабанят по крыше мастерской. Любил завывание вьюги, когда за окнами всё ревело и трещало. Казалось: вот-вот оторвутся хлипкие ставни. В такие

минуты ему особенно хорошо работалось. Была у художника семья: жена и целая орава ребятишек. Но, несмотря на суровые жизненные условия, жил он свободно и бесшабашно. И вот как-то золотым осенним днём, уже под вечер, поэт зашёл в гости, в мастерскую, к художнику. Они посидели, пообсуждали всяких выскочек и, в конце-концов, вместе отправились по домам, так как им было по пути. Вечернее солнце плавило свои лучи на их головах: седеющей у поэта и лысеющей у художника. Настроение у обоих было прекрасное, погода изумительная, а беседа умиротворяющей. На пути у них повстречался магазин с названием “Широта души”. Название соответствовало состоянию, в котором пребывали два мастера. А так как оба были непьющие, и шансов испоганить алкоголем такой замечательный вечер не было, то они решили зайти в магазин. Витрины и холодильники ломились от всякой вкуснятины, товары сверкали нарядными упаковками и дразнили соблазнительными запахами. Художник только что получил расчёт за хороший заказ и, по своему обыкновению, “затаривался всякими вкуснятинами”. И среди этих вкуснятин была палка сервелата “Элитный”. Сервелат был свежий, сырокопчёный, издавал такой запах, что у поэта, стоящего в ожидани друга, слюнки потекли. Он пытался отвлечь себя куском телятины, лежащшим дома в 149

холодильнике, самолепными пельменями, но - тщетно. Запах сервелата застил разум, и поэт, как загипнотизированный, не веря и удивляясь самому себе, тоже купил палку сервелата. Выйдя из магазина на свежий воздух, он испуганно осознал, что потратил огромные, как ему казалось, деньги на проклятый сервелат. Но назад ходу не было: чек в кармане. Вскоре из магазина вышел художник с огромным пакетом. Предложил другу положить свой сервелат сверху, но поэт наотрез отказался. Он засунул продукт себе под ремень и сверху прикрыл пиджаком. А так как поэт был роста не богатырского, а колбаса наоборот, то конец деликатеса упёрся мастеру прямо в кадык. Того и гляди, задушит. Но поэт только глубже задвинул сервелат под ремень, хотя и там было тесновато. Друзья продолжили путь. Снова разговорились, расчувствовались природе. Мало-помалу тревога у поэта по поводу расходов сошла на нет. Он успокоился. Снова вернулось красноречие и оптимизм. А была у поэта одна особенность: когда он что-нибудь рассказывал, а он это любил, то отчаянно жестикулировал руками. И вот так они продолжали путь: художник и небольшая мельница рядом. Дошли до развилки, где им нужно было расставаться. Остановились. Ещё немного поговорили. На прощание крепко пожали друг другу руки. По русской традиции поговорили ещё. И ещё раз пожали руки. И вдруг поэт испуганно хлопнул себя по животу. Распахнул пиджак и с ужасом пролепетал: “Я колбасу потерял”. И стал отчаянно озираться вокруг. “Где?”- глупо спросил художник.”Не знаю,”- лепетал поэт и часто-часто моргал глазами. Он хотел уже бежать назад к магазину, искать. Да где же ты её найдешь, когда прошли огромное расстояние? Художник остановил его, сказав:” Да пускай порадуется тот, кто найдет эту колбасу. Пускай даже это будет какая150

нибудь собака. Устрой нашедшему праздник!” С этими словами он открыл свой пакет, достал палку сервелата, отломал половину и протянул поэту... Ведь они были настоящими друзьями. Прошёл год. Поэт и художник после очередной встречи как всегда вместе возвращались домой. Художник был слегка озабочен: зарплату на работе почему-то задержали, заказов не было, а тут гости некстати нагрянули. Поэт, рассеянно слушая проблемы художника, по привычке внимательно смотрел себе под ноги, заглядывал почти под каждый придорожный кустик, надеясь ещё отыскать потерянную злополучную палку сервелата. И...о, чудо! Именно на том самом месте, где и предполагал поэт утерю драгоценного продукта, лежала вдвое свёрнутая ассигнация, достоинством равная цене 1 кг. сервелата «Элитный». Ещё не веря своему счастью, поэт стремительно поднял купюру, нежно расправил её, почему-то грустно вздохнул и протянул художнику: -Купи чего-нибудь к столу, у тебя ведь гостей орава. Да, поэт и художник были настоящими друзьями.

Верность традициям

Ульяна Окладникова Ульяна Окладникова - ученица 7 класса Новокамалинской средней школы № 2 села Новокамала Рыбинского района Красноярского края Сегодня, чтобы стать по-настоящему образованным, активным, востребованным человеком, нужно уметь исследовать, проектировать, использовать разные формы дополнительного образования. Ульяна Окладникова пробует свои силы в исследовании, где отражается и её опыт получения дополнительного образования. Добровольская Н.Т , учитель.

Песенные истоки моего села

Я с детства слышала разные песни в своей семье от мамы, бабушки, дедушки, от прабабушки. Потом в сельском Доме Культуры, на праздниках в школе. Я с 5 лет являюсь участницей фольклорного ансамбля «Калинушка» при нашем Доме культуры и, занимаясь в нём, я услышала много

интересного из истории развития фольклорных традиций в нашем селе. Кроме того в школе, где я учусь, уже не один год реализуется проект «Зеркало», суть которого заключается в том, что на музыкальнолитературных встречах собираются люди разных поколений, поют любимые песни, рассказывают о своём времени . Я поняла, что песенные традиции в нашем селе очень богатые, но жаль, что всё это разрозненные сведения, которые необходимо объединить в единый материал. Гипотеза данной работы заключается в том, что песенные традиции тесно связаны с историей села, человека. И песенная традиция, как зеркало, отражает всё, что было в нашем селе за 100 лет его существования. Цель моего исследования: - изучить песенные традиции моего села через

151

систематизацию устных источников на эту тему.

письменных

ИСТОРИЯ СЕЛА В ПЕСЕННОЙ ТРАДИЦИИ Погружение в работу по исследованию песенных традиций в нашем селе показало, что песни всегда шли рядом с людьми, украшая не только долгожданные праздники, но и каждый прожитый день. Наше село Новокамала было образовано в 1909 году, и заселяли его люди из разных концов необъятной страны. Переселенцы ехали из Украины, Белоруссии, с Урала и Западной Сибири. И у каждого был свой уклад, культура, песенное творчество. Особенностью нашего села является то, что оно дважды переселенческое. В конце ХIХ века возникли сёла: Ивановка, Спасовка, Амосовка, Воскресенка, Коноплянка, Михалёвка. В них селились крестьяне западных губерний, чтобы освоить огромные земельные угодья. А появление села Новокамала связано со строительством железной дороги и станции Камала. Крестьяне из ближайших сёл участвовали в строительстве железнодорожного полотна. Мужчины укладывали рельсы, помогали строителям-мастеровым, а молодые девушки подвозили в специальных тележкахтачках песок, гравий. Платили за это хорошо, расчет был каждую неделю. Старожил села Савченко Антонина Антоновна рассказывала: «Моя мама девчонкой возила тачки и вспоминала, что мужчины получали по 3 рубля (а корова тогда стоила 10 рублей), ну а девчонкам около 1 рубля, на эти деньги можно было купить ситца, из которого шили кофту, фартук и платок. Тогда это было богатство. Работа была тяжёлая, но помогали песни. На этом строительстве раздавались разные песни: украинские, донские казачьи, белорусские, старинные русские». Вышеупомянутая Савченко Антонина Антоновна родилась 1927 году на станции Камала, а вот её родители родом из-под Харькова, и песен украинских она знает много: «Несе Галя воду», «Ой, посох, повял борвиночек», «Ой, кума, кума», «Коло рички. Коло броду» и много других. Привычным, по воспоминаниям старожилов, был тяжёлый труд с малолетства. Но песни, которые всегда сопровождали труд, делали жизнь радостной. По вечерам девушки собирались у какогонибудь палисадника и пели задушевные

152

песни. К ним подходили хлопцы. Обязательно был гармонист. Звучали и частушки, многие из которых сочиняли сами, тут же был и весёлый перепляс, и хороводы, часто девчата, взявшись под руки, гуляют с песнями по улицам. По песням можно проследить историю села и страны. На только что возникшей станции Камала революция 1917 года не сразу дала о себе знать. Но вот гражданская война аукнулась: то белые проезжали, то красные, то белочехи. Самая известная песня того времени: «На нас напали злые чехи, Село родное подожгли ». Эту песню до сих пор на праздниках поют старожилы нашего села. Известны ещё такие песни того времени: «Во селении, в крестьянской избе» о трагедии, которая в годы гражданской войны разделила семьи на «красных» и «белых»; а также песня «Поехал казак на чужбину» (партизанская песня) и солдатская песня «Солдат, раскинувши палатки».Ну а позже стали петь песни, которые часто звучали по радио и из популярных фильмов. Ещё один исторический момент можно отметить не в песнях, а частушках. Это коллективизация. Сейчас мы из учебников истории уже знаем, что это было тоже непростое время для наших земляков, многие пострадали от несправедливости властей. Вот такую частушку шуточную пели на эту тему: Шла кобыла из колхоза, Слёзы капали на нос, Отрубайте гриву-хвост, Не пойду в этот колхоз. Её пел Коновалов Тихон Савельич, он со своей семьёй приехал в Камалу в 1933 году из Омской области. Многие из его родственников были раскулачены, поэтому решили уехать в более спокойное место, где можно было заняться другой работой, некрестьянской. В 30-е годы в Камале, кроме железнодорожной станции, можно было найти работу на строящейся угольной шахте, МТС(Машиннотракторная станция, которая обслуживала колхозы, расположенные рядом с Камалой), ну и на элеваторе. Люди тянулись отовсюду к нам на станцию и с собой несли свою песенную культуру. Великая Отечественная война оставила страшную память в сердцах людей. До сих пор те, кто пережил войну, вспоминают это время

с больным волнением. Главная площадь Камалинская с первых дней войны была многолюдной. Смех, плач, надрывный стон гармошки. Вспоминает Зевакина Галина Игнатьевна: «Мне 7 лет было, а помню, как отец играет на гармошке, мама обняла его, мы, его дети, вцепились в него - а он поёт: «Люди добрые, поверьте, Расставанье хуже смерти». Его вместе с другими мужчинами посадили в грузовик и увезли. Больше отца мы не видели. Тогда увозили полные машины, а возвращались по одному, часто на костылях». Всего было призвано на фронт 305 камалинцев, а погибли 103 человека, многие недолго прожили после возвращения, умерли от ран. Но и в эти тяжёлые годы песня не умолкала. Пели на работах в поле, в перерывах на шахте, элеваторе, на большой перемене в школе. Вспоминает заслуженная учительница СССР Богданова Л.А: «Лето и осень мы со старшеклассниками работали на колхозных полях. Вечерами ставили концерты для колхозников, с песнями, частушками переходили из одного села в другое. Пели песни, которые пела вся страна: патриотические, лирические - о любви, о верности, надежде на победу: «Катюша», «Тёмная ночь», «Жди меня», «На позиции девушка провожала бойца» и многие другие. Когда в конце войны на страницах газеты «Правда» стали появляться отрывки из романа «Молодая гвардия», вся страна, особенно школьники, с волнением читали строки о героизме своих сверстников. И в это время сочинялась и стала популярной песня «Это было в Краснодоне»… Песен народных в годы войны было великое множество. И о героях – лётчиках, танкистах, подпольщиках, партизанах. Иногда известные песни безымянными авторами наполнялись новым содержанием. Так на мелодию вальса « На сопках Манчжурии» пели о фашистах наглецах и советских солдатах – молодцах. Но женщины больше любили песни, в которых отражалась судьба, израненная войной. Мои бабушки и прабабушки рассказывали, что раньше семьи были больше, родственников много, все роднились. Если праздник большой, семейное событие, собирались у какого – либо родственника. Набиралось не менее

50-ти человек. Закуска нехитрая: салаты тогда не готовили. Мясо, картошку, солонина, самогоночка своя, бражка или медовуха. Выпьют немного, а потом поют. Так из дома в дом песни и переходили. Но не у всех были одинаковые песни. Другая родня - и песни другие. У хохлов одни песни, у чалдонов – другие. Мои родственники из чалдонов, т.е из тех казаков с Дона, которые когда-то покоряли Сибирь. Одна из самых любимых песен моего прадедушки: Ой, при лужке, лужке, лужке, При широком поле При знакомом табуне Конь гулял на воле. Ещё пели песни каторжан, т.к. Сибирь – место ссылок, каторги. Мой дедушка поёт часто песню Осыпаются листья осенние, Хороша эта ночка в лесу, Выручай меня, силушка мощная, Я в неволе, в тюрьме срок несу. Ещё песня про Бродягу, который переплыл Байкал и встретил свою мать, очень взволновала меня своим содержанием. ВЫХОД ПЕСНИ НА СЦЕНУ После войны в 50-е 60-е 70-е годы песня ещё активно звучала и в домах, и на улицах, и на самодеятельных концертах в четырёх маленьких клубах, которые были на селе. Но с появлением телевизоров, магнитофонов живой звук народной песни потихоньку исчезал. Оставались верными песне любители – участники художественной самодеятельности да бабушки, которые собирались друг у друга и в песнях вспоминали свою молодость. Но песенная традиция не умерла. Она встала на другой уровень, профессиональный. Сорок лет назад вместо 4-ех маленьких клубов был построен в селе большой Дом культуры, в котором стали работать профессионалы. Чагирев Иван Иванович – первый художественный руководитель, он создал народный хор из людей, увлеченных песней, самого разного возраста. .СКОПЦОВ И НАШИ ПЕСНИ В 1984 году директором Дома культуры стала Потылицына Людмила Ивановна, а художественным руководителем её муж, Александр Михайлович. Им удалось вывести

153

художественную самодеятельность за пределы нашего села. А в мае 1985 года известный далеко за пределами нашего края фольклорист Константин Михайлович Скопцов пригласил Новокамалинский ансамбль «Вечерушка» для участия в телепередаче «Родники народные». Съёмки на краевой телестудии и запись на радио прошли успешно. Вскоре весь край увидел на экранах телевизоров камалинские таланты, услышал в их исполнении песни. А в 1986 году была записана и снята ещё одна, более расширенная программа, где выступали ещё детский фольклорный ансамбль «Калиночка», а также русские народные песни исполняли те, кто много повидал на своём веку. РАЗВИТИЕ ФОЛЬКЛОРНЫХ ТРАДИЦИЙ В НАШИ ДНИ. С именем Константина Скопцова многое связывает моих земляков. Он был в нашем ДК, общался со многими. По воспоминаниям, он был общительный, весёлый человек. Частушки придумывал на ходу по поводу любой интересной ситуации. Надежда Александровна Кирилова (директор ЦКС сегодня) вспоминает: «Во время учёбы в училище искусств мне выпало счастье участвовать в концертной программе, режиссировал которую Константин Михайлович. В номере с выступлением сразу трех хоров он поставил меня солисткой. Было страшно, но экзамен я выдержала. За что получила благодарность от маэстро. Сегодня в нашем ансамбле мы постоянно используем наработки моего учителя, сами постоянно ищем старинные народные песни. Так что Константин Михайлович Скопцов – мой крёстный отец в творчестве». А в 2004 году при содействии

154

администрации Рыбинского района и Государственного центра народного творчества Красноярского края Константин Скопцов выпустил сборник народных песен Рыбинского района «Голубёночек златокрыленький». В нем есть песни камалинских старожилов: Шмоткина М.С, Ховрина Т.А, Несчастливая А.Д, Гавриленко Н.А, Трефилкина М.И, Позднякова Т.И, Михель Е.С, Зайцева В.Г, Лапенко А.О. Они напели знаменитому фольклористу:

1. «Ой ты, коваль»; 2. «Стояла чудная сосна»; 3. «Поехал казак на чужбину»; 4. «Солдат, раскинувши палатки»; 5. «Во селеньи, в крестьянской избушке»; 6. «Якорь поднят, вымпел алый». За 40 лет существования Дома культуры не один раз сменился состав фольклорных

ансамблей, взрослых и детских. Ансамбль «Радуга», которому исполнилось уже 20 лет, за все эти годы исполнил более 150 песен. Репертуар пополняется песнями, что пели в старину в нашей местности и из фольклора ведущих коллективов края. Ансамбль участвует в краевых творческих лабораториях, на которые приезжают преподаватели из Московского института имени Гнесиных. Участники ансамбля играют на многих народных инструментах: рожках, жалейках, ложках, рубель, трещотках, всевозможных молоточках. Выступления нашего фольклорного ансамбля, а также хореографического ансамбля «Калинка» с успехом проходят не только в нашем районе, но и в Дзержинском, Тасеевском, в г. Канск, на зональных фестивалях Сибири. Большая заслуга в этом принадлежит художественному руководителю и директору Централизованной Культурной Сети села Кирилловой Надежде Александровне. Исполнилось 25 лет ее творческой деятельности. Она сама обладает сильным красивого тембра голосом, солировавшим сводным хором со сцены Красноярского театра оперы и балета, а также на многочисленных краевых и зональных фольклорных фестивалях. Являясь прекрасным организатором, Надежда Александровна создала в нашем Доме культуры творческую атмосферу, которая помогает реализовывать себя и старому, и молодому. В течение 5 лет семья Надежды Александровны (муж – Кириллов Владимир Александрович – баянист и дочери – студентки, Женя и Таня) являются лауреатами краевого фестиваля семейных талантов «Очаг». Истоки их музыкального творчества уходят в семейные традиции. Надежда Александровна родом из села Тубинского Краснотуранского района из многодетной семьи: 8 детей у ее родителей. Отец играл на баяне, мать пела. Все дети и внуки не только поют, но и владеют музыкальными инструментами. Главная семейная традиция – ежегодные встречи всех членов семьи, и тогда село заслушивается хоровым пением в 40 голосов под аккомпанемент трех гармоней. Моя мама, Окладникова Наталья Владимировна, 14 лет руководит этнографическим коллективом «Родничок». Я посещаю этот кружок с 5 лет. Здесь ребята знакомятся с народными традициями, участвуют

в календарно – обрядовых праздниках и декоративно – прикладных выставках. Особенно любим с ребятами праздник Рождество, в этот день мы ходим колядовать (6 января). Праздник Рождество очень объемный по информации, поэтому каждый год мы стараемся сделать новую программу. Неизменными остаются колядки, которые пелись еще нашими предками и живы до сих пор. Мы стараемся сохранить то исконно-русское, что было задолго до нас. Костюмы готовим сами из подручного материала. Нам очень нравится разыгрывать вертепное представление, для этого мы изготовили сами небольшой вертеп и куклы к нему, весь реквизит тоже делаем сами. Также мы дарим хозяевам подарки, связанные с праздником. В этом году дарили обереговую куклу - зерновушку –крупеничку (она наполнена зерном, ее дарят на Рождество как пожелание богатства и достатка). Людям очень нравятся такие программы, и все открывают двери, многие заранее просят, чтоб к ним зашли покалядовать. Русский народный календарь богат своими праздниками. Конечно, охватить за весь год мы

155

не можем, т.к это требует серьезной подготовки. Но мы стараемся разнообразить программу. Если в этом году готовим «Масленицу», то на следующий год будем проводить «Сороки», и на каждый праздник готовим, изготавливаем, шьем. Проводим также праздники: «Власий – сшиби рог с зимы!», «Масленица!», «Алексей – с горы ручей!», «Пасха!», «Арина – рассадница!», «Аграфена Купальница», «Троица!», «Евстигней житник», «Семендень», «Покров», «Кузьминки», «Спиридон – солнцеворот!» и другие

ПРОЕКТ «ЗЕРКАЛО» Но не только в клубной сети хранятся фольклорные традиции. В нашей Новокамалинской школе уже 3-ий год реализуется проект «Зеркало». Его идея заключается в том, что воспитание подрастающего поколения происходит на принципе преемственности традиций. Время мчится стремительно. Порой люди с разницей 15-20 лет с трудом понимают друг друга. Но есть универсальная точка соприкосновения. Это – песни. В них, как в зеркале, отражается время.

156

Когда проходят у нас такие музыкальнолитературные встречи, то происходит общение сразу нескольких поколений. Каждое поколение исполняет свои песни, рассказывает, что было самым ценным в их время. Хотя песни, которые исполняют старожилы, нам неизвестны, но то, о чём они поют, понятно. Это история любви, подвига, страдания. Особенно запомнилась встреча, когда пели военные песни, рассказывали о пережитом. Учащихся интересовали разные вопросы. В том числе, как в те годы влюблялись, дружили, замуж выходили. В ответ услышали, что сердце демобилизованного солдата можно было покорить роскошной косой, красивым певучим голосом, умелыми руками да добрыми сердцами. Старожилы напутствовали молодое поколение не губить свою жизнь праздностью, дурными привычками. А время сейчас уже хорошо тем, что нет войны, нужды, голода. В ходе исследования я узнала много интересного о песенных, фольклорных традициях моего села. Гипотеза, выдвинутая мною в начале работы, полностью подтвердилась. Да, песня тесно связана с историей села, семьи и отдельного человека. В ней, как в зеркале, отражается время. Изменяется жизнь, меняется человек. Вековая история села отразилась в песнях, которые пели мои односельчане. Все трудности и радости люди переживали с песней. А когда технический прогресс вытеснил живую песню с улицы, из дома, с работы нашему селу повезло: энтузиасты – профессионалы продолжают песенную традицию через фольклорные ансамбли, этнографическую студию. Все это помогает людям быть ближе друг к другу, сохранять лучшие человеческие качества, а разным поколениям не быть разобщенными временем, уметь слушать друг друга.

Без ложной скромности

Конгресс

принимает

«Истоки»

Предложение представиться в самой крупной Всемирной библиотеке Конгресса США поступило от нашего постоянного автора, профессора-лингвиста из Америки Сергея Горы: Вчера я получил официальное письмо из Библиотеки Конгресса США с просьбой направить перечень-рекомендацию современных российских журналов. И я, естественно, тут же подумал о Вас! Сегодня мы с женой провели прекрасный день в Библиотеке Конгресса, где нас очень радушно встретила и многое рассказала и показала г-жа Анжела Кэннон Среди прочего она указала на следующее: _ В 1906-м году живший в Красноярске г-н Юдин, купец и всемирно известный библиофил, продал Библиотеке Конгресса (БК) свою обширную библиотеку в 80 000 книг, среди которых оказалась и самая первая печатная книга России “Апостол” Ивана Федорова, сегодня хранящаяся в спецхране Библиотеки Конгресса (кстати, первая библия Гутенберга тоже там) Существенно то, что ежегодные научные конференции, посвященные коллекции Юдина, проводимые в России, посещает директор Библиотеки Конгресса г-н Лейк, который кстати, является специалистом в области русского искусства, литературы и библиографии. Следующая конференция по Юдину пройдет через две недели в России, где г-н Лэйк будет представлять доклад (“По-моему, в Красноярске”, - как педполагает гжа Кэннон). Итак, с одной стороны, Вы выпускаете заметный (если не лучший) журнал в Красноярске; с другой стороны, именно Ваш земляк передал БК коллекцию, до сих пор являющуюся предметом гордости крупнейшей библиотеки мира. Налицо возможность использовать данное стечение обстоятельств с выгодой для Вас.

Какова ситуация в США с библиотеками: Все крупные городские публичные и университетские библиотеки выставляют журналы на открытом доступе... справляясь о легитимности (т.е. наличии) издания в Библиотеке Конгресса, куда Вы Ваш экземпляр и направите. По американскому (“неписаному”) закону, любой издатель должен послать два экземляра в БК, чтобы просто считаться легитимным. Короче говоря, БК, кроме всего прочего, может явиться хорошим начальным трамплином для популяризации Вашего журнала с учетом, возможно, приобретаемых связей. Библиотека Конгресса с 90х перестала что-либо выставлять, а вводит все издания в он-лайн каталог, по которому любой желающий в мире может узнать о существовании издания или заказать его на определенный срок на работу или на дом. Как только Ваши данные будут введены, я немедленно Вам сообщу все детали. Это, Сергей, просто идея, которую Вы можете либо принять, либо счесть ненужной и несвоевременной. Если какие-то возникнут вопросы, обращайтесь к г-же Анжеле Кэннон- она неплохо понимает порусски, кроме того жила в Москве, и вообще, как говорится, “хорошая тётка”

157

С.Прохоров С. Горе Отправил два номера. Сделал приписку ms. Angele Cannon, сослался на Вас. Как думаете: ответит? Всего Вам доброго! .Сергей.

И вот из далёкого американского города Вашингтон пришло письмо в таёжный поселок Нижний Ингаш, где создаются, верстаются уже восьмой год номера литературно-художественного и публицистического журнала “Истоки”.

THE LIBRARY OF CONGRESS 101 INDEPENDENCE AVENUE, S.E. WASHINGTON, D.C. 20540-4830 LIBRARY OF CONGRESS EUROPEAN DIVISION

Sergei Timofeevich Prokhorov ul. Lenina, 20 “A”, kv. 1 663850 Nizhnii Ignash RUSSIA January 17, 2013 Dear Mr. Prokhorov, We just received your gift copies of the issues of the literary journal Istoki. Thank you very much for considering the Library of Congress as a recipient for your publications. They will make important additions to our Russian literature collection. I have forwarded your publications to our acquisitions department for processing. When completed, the journal will be available to any researchers who come to the Library of Congress. Best wishes

Angela Cannon Reference Librarian European Division

Дословный перевод:

Дорогой господин Прохоров, Мы только что получили ваши выпуски литературного журнала «ИСТОКИ». Большое спасибо! Они будут важным дополнением к нашему российскому литературному собранию. Я отправила ваши публикации в наш отдел приобретений для обработки. После чего журнал будет доступен любым исследователям, которые обращаются в Библиотеку Конгресса. P.S. Комментарии здесь излишни. Хотя, чёрт подери, приятно осознавать, что журнал “Истоки” из далёкой таёжной глубинки будет лежать во Всемирном хранилище литературы среди самых популярных изданий последних столетий..

158

Поэзия

Оксана Слободчикова Слободчикова Оксана Сергеевна родилась 8 марта 1970 года в городе Канск. Закончила 10 классов в школе 20. После школы сразу пошла работать. Стихи пишет с 2007 года, за это время выпустила 3 сборника: «Попытка номер – бесконечность», «Мой рок», «Откровение души», печаталась в сборнике канских поэтов «Мой край, моя Сибирь», в газете «Канские ведомости», в литературной газете «Эдельвейс», есть публикации в альманахе «Истоки», «Новый Енисейский литератор», «Поэзия на Енисее», газете «Литературный Красноярск». Член литературного объединения «Эдельвейс» г. Канска. ГОРЬКИЙ КОКТЕЙЛЬ Пью горький коктейль из печали мирской, В болезненных спазмах взрывается сердце, Иллюзия давит незримой рукой, И мне от неё уже некуда деться. Кричать что есть мочи в оглохшей степи? Меня не услышат в пространстве дурмана, Но я продолжаю лелеять стихи, А в них сокровенную силу вулкана. И стоит затронуть заветную вязь, Застонет, заплачет вселенская песня О мире, который в болоте погряз, О чуждых законах в живом поднебесье. И этот мотив ураганом пройдёт По душам ослепшим, прольётся зарница, И солнце над сумраком смерти взойдёт, Счастливой судьбы открывая страницу. Пью горький коктейль из печали… Мне снится?... О нет, моё сердце любовью ярится. ИГРА БЕЗ ПРАВИЛ Настоящим своим изменения вносим в судьбу, Словно в карты играем по крупному - вдруг повезёт. Но ослепшему в суетных буднях не видно тропу, А слуга Асмодея краплёные карты сдаёт. Порождая иллюзию выиграть у короля И не ведая правил не писаных, страшной игры, Унижаешь бездумным азартом духовное Я, И в злачёных одеждах стоишь у порога беды. Шулер прячет в своём рукаве козырные тузы, И в оглохшем пространстве взываешь: - За что не везёт?! Но никто не ответит, здесь царствие сна сатаны, Он по правилам чести играть никому не даёт. ВЕКОВАЯ ПЕЧАЛЬ По просторам России гуляет бредовый туман, Привнесённый когда-то дыханьем крещёного змия, И разрушили чёрные птицы Божественный храм, Чтобы смог поселиться здесь злобный слуга Асмодея. Демон страсти с собою привёл золотого Тельца И развратную жадность, поющую, словно Сирена, А под песни обмана забыли народы Отца И священную Матерь, творящую жизнь во вселенной.

А в табачном плену сторожит наши души беда, В алкогольных объятиях плачет разумие тела, Вековая печаль въелась в сердце Великого РА, И куражится смерть в иллюзорной стране беспредела. Но воспряла любовь, словно Феникс над дольней судьбой, Наполняя своим эликсиром духовные нивы, Просыпается память обители нашей земной, Воссиянным мгновением дарствуя истину: “Живы!” МИР БОГОВ Тебе дарован этот мир Богов, А для чего? – ещё не понимаешь, В незнании болезненном страдаешь, Выискивая призрачных врагов. Казалось, счастье где-то впереди, Но ты уже судьбу переиначил, Когда свиданье хитрости назначил В желании весь мир приобрести. Отверг любовь, и горько стало вдруг, Обида указала путь – дорогу, Уже и злость шагает рядом, в ногу, Обманом заполняя всё вокруг. А душу жжёт неведомый недуг, Укрыться невозможно, всюду враже, Беда – подруга зла, стоит на страже, Всё оттого, что сердцу ты не друг. Всё оттого, что в мире бытия Отдал себя азарту золотому, И ты бредёшь по прииску пустому, А в стороне заветная стезя, Дарованная жизнью и судьбою, Где счастье, и любовь всегда с тобою, И вера в исполнение мечты. Открой глаза, увидишь мир безбрежный, Разумный, добрый, искренний и нежный, Где настоящим сможешь быть и ТЫ. ОДИНОКАЯ ЖЕНЩИНА Одинокая женщина - стало нормальным явлением В нашем мире жестоком, где золотом попрана честь, А душа для неё, словно хлам, не имеет значения, И в подруги себе выбирает холодную месть. Мстит бездумно мужчинам за то, что любовь неизведанна,

159

Что забыла об истинной сути своей - СОТВОРИТЬ, Мстит за то, что дорога к источнику силы утеряна, И приходится горький коктейль одиночества пить. Ярлыками успешного бизнеса суть занавешена, Капля власти в руках помогает о чувствах забыть, И в амбициях эго рисуется “сильная” женщина, Только мало кто знает, как больно в иллюзиях жить... НЕ ЗРЯЩИЕ Как будто, все мы только гости поздние На избранных проспектах бытия, Творятся во вселенной войны звёздные, А под ногами корчится земля. Потворствуем безмолвно беззаконию, Страданиями полня небеса, Мы сами здесь создали какофонию, И слепнут наши души и сердца. Бездумные, униженно – просящие, Из чужеродных рук судьбу обрясщие, Сжигаем жизнь и будущее в прах. Не гости мы, хозяева незрящие, Но силы, что рисуют настоящее, Ждут нашего прозрения во снах. ДРУГУ Загрустил, запечалился, умываясь дождём, Миг сегодня оскалился и прошёлся огнём, По душе острым лезвием, словно было сейчас, Память горьким созвездием продолжается в нас. Рядом нет друга верного на тернистом пути, Но его ложа смертного там, в тайге, не найти, Лишь печаль разрушительна: ни назад, ни вперёд, Время, время стремительно убегает, не ждёт, И уже не воротится юность прошлых побед, Только память заботится сохранить тот рассвет. ЖИЗНЬ - МГНОВЕНИЕ Грустит природа за окном, дождём печалится, И единение вдвоём с тобой прощается, Уходят чувства в тишину, слова в забвение, Ты упустил свою волну... а жизнь - мгновение. А ты ведёшь незримый бой, о том не ведая, С любовью, жизнью и судьбой душой обедая, Под гнётом помыслов чужих с собой торгуешься, И на амбициях больших с бедой милуешься... А разум в сумерках вины, но мир пытается Унять пожарище войны, где сердце мается, Где под воздействием вина нет настоящего И где иллюзией полна рука просящего... ЗВЕЗДОПАД Ах, смотрите, звёзды серебрятся! Падают и падают с небес, Словно дети малые резвятся, Кажется, попала в мир чудес, Где живут морозы и метели, Королева снежная – зима, Где белеют царственные ели,

160

В кружевных нарядах терема. Словно очарована округа, Падают снежинки, тишина, Спит нерастревоженная вьюга, Дремлет в колыбелице весна. В этой сказке хочется остаться, Удержать в ладонях звездопад, На коньках и санках покататься, В новогодний влиться маскарад. С дедушкой Морозом повстречаться, Фейерверки в небо запустить, Сотворённым счастьем наслаждаться И с любовью вам его дарить. ОХРАННЫЙ СОН Расплескалась зима по Сибирскому волью, Забелелись поля, индевеется лес, Вся природа вокруг попрощалась с любовью И уснула в тиши, под присмотром небес. Спит Сибирь, спят медведи в уютной берлоге, Спят дома под мелодию сказочных грёз, Закружил снегопад, заметая дороги, И серебряной кистью рисует мороз. На рябиновый пир снегири прилетели, Наступает пора новогодних утех, Разоденутся блеском искусственным ели, Мандарины, салюты, шампанское, смех… Но царица снегов, Королева метелей. Будет верно хранить своё царствие сна, Серебрится Сибирь в ледяной колыбели, Ожидая, когда улыбнётся весна. ДОРОГА Вьётся, стелется дорога Между снежных берегов, В поднебесье стынет око, А мелодия без слов. Льётся чувственным признаньем К спящим северным краям, Солнце, словно пред прощаньем, Ходит нежно по полям. Убаюкивает краски,

Приглушая ярый всплеск, И бежит дорога к сказке Через поле, через лес, По низинам и по взгорьям Вьётся чудная стезя, По Сибирскому раздолью, Где живёт душа моя.

Николай Никонов Николай Николаевич Никонов - член Союза писателей Дона., автор многих книг стихов и прозы. Живёт в г. Гуково Ростовской области.

*** Разыгралася непогода. За селом – бурелом и слякоть. Не был в ГОРОДЕ больше года, Надо б выбраться, Покалякать, Показать кое-что из «виршей», Посидеть за столом с друзьями. Отцвели, отшумели вишни, А когда – не знают и сами. ЖИЗНЕННОСТЬ В нас жизнь как жизнь. У ней свои законы. На смену ночи наступает день. Плечами раздвигая горизонты, Он не обходит стороною ень. Все замечая, освещая, видя, Он нас на место ставит и ведет. Своя у каждого есть Антарктида, И свой непостижимой силы Взлет. ВО СЛАВУ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ Другу юности Во ржи, в ячмене, в овсе – Васильков лепестковый смех. Любят удачу все. Только она – не всех. В глазах, на губах, в волосах Слов твоих аромат. По характеру ты – в отца, Осаждавшего военкомат И сказавшего: «К чёрту бронь, Когда в разгаре война, Когда орудийный огонь Бурлит, как огня стена… Нужно драться и победить. Фронту люди нужней…» И он ушёл, чтобы жить В памяти наших дней. ОЧИ ВРЕМЕНИ Окатило дыханием памяти – Я один, но не одинок. С размышлений в предутренней замяти

Начинается жизни урок. Не уйти от него, не спрятаться. Время знойное, летний день. «Не боись! бесполезно пятиться», – Говорит мне день деревень. Дух земли. Изумрудности ветер. Голос матери. Звездный час… Очи времени на рассвете Человечность вливают в нас. БАЛЛАДА ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ Да, ему за семьдесят. Да, уже старик… Месяц сонным селезнем Плыл за материк. Ветер за околицей Будоражил сны. Орлика и орлицы Крылья не слышны… Сына б или дочку! Только где их взять? Не зацвесть цветочку, Если выцвел сад. Выгорело семя. Превратилось в дым. А ведь было время: Был он молодым! Пересохло русло, Забурьянел след. Человеку грустно: Одинок И сед… То-то, да не то-то. Так же, да не так. Жить кому охота На-пере-косяк! Всё стоит и курит Странный человек… Петухи да куры Не продолжат век, Общечеловеческий, Личностно-живой. Смотрит по-отечески Он на дворик свой. И до слёз уныло Шепчет сам себе: «Раньше надо было Думать о судьбе!»

161

Александр Шуралёв Александр Михайлович Шуралёв родился в селе Кушнаренково Республики Башкортостан. Кандидат педагогических наук, доцент, заместитель директора по учебно-научной работе Кушнаренковского педагогического колледжа. Член Союза писателей России. Автор книг и статей по литературоведению и поэтического сборника “Свистулька из стручка акации”. Стихи публиковались также в многочисленных журналах и альманахах. Обладатель Гран-при, Почётного диплома имени великого князя К.К.Романова, многократный лауреат международного литературного конкурса песенной поэзии “Зов Нимфея” и мн. других международных конкурсов. Награждён медалью “За вклад в развитие образования России” ЗАВЕТ МАСТЕРОВ Было дело, пело слово: Невзирая на ветра, Дерзновенно и кондово Жизнь живили мастера. Сыновьям перешепнули Свой секрет в словах простых: «Паче оных загогулин Свято почитайте дых». На дворе не время оно, Но заветный слог отцов Пусть звучит в нас перезвоном Всех сердец-колоколов. Ведь цена у фунта лиха – Неразменный медный грош. Не постиг секрета «дыха» Значит, все потуги – ложь. Фуги или буги-вуги, Хоть частушка, хоть сонет – Как безлюдные лачуги, Коль в помине «дыха» нет. Но когда легко и споро Дышит и живёт строка, Непустеющим собором Украшает стих века. СВЯЩЕННОЕ СЛОВО «РОССИЯ» Я не помню, когда это слово впервые услышал. Я не помню, когда в первый раз его вслух произнёс. Но всегда оно жило со мною под отчею крышей И всегда согревало меня даже в лютый мороз. Оно жило в тех сказках, Что в детстве мне мать рассказала. Оно жило в тех песнях, которые пел мне отец. Сколько разных народов оно Верной дружбой связало! Оно слышится даже в биении наших сердец.

162

Стрелы, копья, снаряды Враждебная нечисть металла, Чтоб стереть это Слово навеки с просторов Земли, Но оно, обагрённое кровью, из праха вставало И сияло лучами неискоренимой Любви. Оно светится россыпью утренних рос изумрудных, Нотой СИ, словно жаворонок, над полями парит. Это слово вместило тьму - тьмущую Лет многотрудных, Но сквозь тьму эту неугасимой лампадой горит. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ А.А. Тарковскому Потрескавшись от зноя жарких дней, Растерзанное грубыми ветрами, Не дерево торчало средь камней, А тень его с засохшими корнями. Ни родника, ни кустика окрест, И лишь одно оно на возвышенье, Уродливое, голое, как перст, Без листьев и надежды на спасенье. За много вёрст к его стволу монах С настойчивым упорством ежедневно Нёс вёдра, полные водой, в руках И лил её на корни вдохновенно. С зарёй пускался он в далёкий путь, Под вечер приходил на возвышенье, Потом назад без права отдохнуть. Вся жизнь была как жертвоприношенье. Прошло немало долгих тяжких лет. Он высох сам, неся свой крест и долю, Но продолжал вставать, идти чуть свет И поливать то дерево водою. Но час настал: дойдя, упал старик Безжизненно на твёрдый камня выступ… И дерево очнулось в тот же миг, И выросли на нём живые листья.

ПОЭТ На молодецкий богатырский свист Из древности летел дубовый лист. Он сорок сороков гулял по свету И в грозовых раскатах, и в тиши, Но в час ночной влетел в избу к поэту И опускаясь, молвил: «Допиши…» Растёкся по избе дубовый запах, А лист края раскинул на столе: В прожилках север, юг, восток и запад Хранили правду о родной земле. Как дописать такую мощь и силу, Такую ширь, и даль, и глубь, и высь?! Но прошлое со всех сторон сквозило: «Допишешь, только за перо возьмись». Он стал искать перо в избе на ощупь Среди земных вещей, идей и дел, А в этот миг по небу, как нарочно, Журавушка над крышей пролетел. Рванулось за окно из тела что-то, Привычное ломая и круша В безудержной стихийности полёта. Поэт подумал: «Это же душа…» На север, юг, восток и запад смело За журавлём все сорок сороков Душа поэта над землёй летела, Вбирая дух веков и облаков. И вот сбылось, свершилось и настало: Сверкнула молния, и грянул гром, С небес на землю, мглу пронзив, упало Призванье журавлиное пером. Душа домой из странствия вернулась, Соединилась с телом поутру, А тело молодецки встрепенулось И потянулось к вещему перу. Взглянул поэт: пушинка – да и только. И так, и эдак хочет в руки взять. Но, как ни напрягался, всё без толку: Никак не может пёрышко поднять. Тогда пошёл поэт во чисто поле, Обнял сырую землюшку, как мать, И север, юг, восток и запад с болью В нём стали силой предков прорастать… На молодецкий богатырский свист Не в царские хоромы – в голь-избу Из древности влетел дубовый лист, И дописал на нём поэт судьбу.

ПИРОЖНОЕ МЕЧТЫ В яви, во сне ль, в кабаке придорожном Потно - сивушный похмел суеты Тщимся занюхать, как хлебом, пирожным Заплесневевшей с годами мечты. Мысли закутались в толстые шубы: Зябко в бездумье бродить нагишом. Светлой надежды последние зубы Выпали в гонке за близким локтём... И всё ж стремимся сквозь марево хмари, Веруя в солнечность Судного дня, Быть даже в дрёмно - суетном угаре Искрой зажжённого Богом огня. ОБЛАКА ДЕТСТВА Облака плывут по небу – Иллюзорное наследство – И зовут меня не в небыль, А в моё родное детство. Ждёт меня оно украдкой Там, где кончится просёлок, Словно цвет акаций, сладко И пушисто, как котёнок. Детство спряталось в початок Иван - чайного мечтанья, В отпечаток шалых пяток, Смявших мачты молочая. В махонький пчелиный взяток Ароматного венчанья… «Эй! Ау! Ну, хватит пряток!» А в ответ, увы, – молчанье… Я кричу ему истошно И зову его всечасно. Неужели слишком поздно Я вернулся и напрасно?! Вдруг душа затрепетала: Вот оно бежит гурьбою! Мимо, мимо пробежало. Это не моё – чужое… В нос ударило полынью. Передёрнуло знобинкой. Для головушки повинной Небо выстлалось овчинкой. С парусами-облаками Плыть над миром обучаюсь, Отличаясь - отлучаясь От отчаянного счастья.

163

Владимир Машуков - полковник в запасе. Верой и правдой служил Отчизне. Был в горячих точках на чеченской войне, о чём не любит вспоминать. Служил в Министерстве внутренних дел, возглавлят железнодорожную милицию в г. Иланский. Работал в городской администрации. председателем Иланского Совета депутатов. Издал три сборника стихов, публиковался в коллективных сборниках поэтов Красноярского края.. ЧУТЬ – ЧУТЬ Не осложняйте жизнь нам, господа, Живите в мире, что вам это стоит? Закон для всех – решение простое. И жизнь чуть – чуть наладится тогда.

Ты также не лукавишь, не крадёшь, Живёшь по средствам, трудишься до пота, Но как-то не по-новому живёшь, Всё время не учитываешь что-то.

Вы продолжаете держать нас на подсосе И безнаказанно плодите нищету. В России смерть, как фермер на покосе, Судмедэксперт на боевом посту.

С машиной старенькой ты лёгок на подъём, Но весь такой – неправильного типа Для размалёванной особы за рулём В комфорте «навороченного» джипа.

Народ пока надеется на чудо: Борьбу с коррупцией затеял Президент. А вдруг из этого хоть что-нибудь, да будет, А там чуть – чуть - и олигархов нет.

Пусть чистота поступков и идей Пороки нашей жизни не разрушат. Зато слова «неправильных» людей Ласкают слух и сохраняют душу. 2012г.

Потом чуть – чуть, и правда станет нормой, И к ней добро «подтянется» потом. Народу ощутить бы щит закона, Чтоб обходились с ним не так, как со скотом. Всего чуть – чуть, но такова Россия: «Прёт» напролом, не выбирая путь, И, заблудившись, прибегает к силе Из – за нехватки этого чуть – чуть. 2012г. «НЕПРАВИЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК» Своей эпохи ум и честь, Ты сохранил порядочность и совесть. Гордился тем, что это есть, Но к новой жизни вряд ли приспособишь.

164

ЛЕКАРСТВО ОТ ЖИЗНИ Что значит жизнь на волоске, Когда удачи карта не по масти, И вмиг седеет волос на виске, И ложные друзья срывают маски. Казалось, это всё преодолеть И жизнь хоть как-то поправима… Увы, лекарством на Руси вдруг стала смерть Вполне надёжным и незаменимым. Нам говорят, что позади беда И развивается страна Россия, Но кладбища растут, как города. Там есть порядок, чисто и красиво.

Жизнь также разъедает ложь… Среди несправедливости и страха Сияет лишь улыбка олигарха, Которую и пулей не сотрёшь. 2012г. ТАТЬЯНЕ З. Порой не хватает глоточка Атмосферы семьи Матери – одиночке В выходные дни. Спасает работа в будни И время летит, как на зло… Все знают: и сын, и людиС мужчиной не повезло. А их ведь немало было, Но молодость била ключом. Ты многим себя дарила, И всё было нипочём. Родители сокрушались: С выбором не спеши… К тому же всё попадались Лентяи да алкаши.

РАЗГОВОР ОТЦА С СЫНОМ - Расскажи мне, папа, о Родине. Ты ведь Родине честно служил? Чин имеешь высокий, вроде бы, Только мало на жизнь скопил. - Что тут скажешь? В ногу со временем, Вроде, жил я, сынок, всегда, Только честь никогда не разменивал, Да и совесть не продавал. Потому и немного нажито Честно много не наживешь. А правительству до солдата ли? Там проблемы - не разгребёшь: Не рассориться б с алигархами, Чужеземца б не разозлить... Дверь в Россию для всех распахнута, Можно радоваться, жить Но те радости, как пародии, Я к себе подпустить не смог. Ложь себе, как измена Родине, Нашей Родине, сынок!

Всё горбилось, не срасталось, Как многим, не повезло. По жизни лишь расплескалось К мужской половине зло. Ты в роскоши «искупалась», Но большего ждёт душа, Что раньше тебе казалось Не стоит и гроша. Так быстро стареет тело, И в голове разброд… Ведь молодость пролетела, А дома никто не ждёт. 2012г.

165

Виктор Воловик На стихи Виктора Воловика написано более 20 песен, которые звучат со сцен Домов культуры не только города Иланский, но и других районов края.. Виктор Афанасьевич стал победителем краевого конкурса «Поэзия в милицейской шинели», а в 2010 году победил в краевом конкурсе любительского искусства «Зажигаем звёзды». Автор четырёх поэтических сборников: «Сентябрь золотой», «Любви порука», «Родная тропинка», «Ветка рябины»

ДУХ МАЛОЙ РОДИНЫ Я в деревню приехал И во двор свой вошел, Где с кедровым орехом Дух берёзовый шёл.

По свободе такой Тосковала душа… Всем в деревне я свой Ох, как жизнь хороша!

Пахло мятой травой И густой лебедой. В них особый настой… Непонятный, но свой!

ДЕРЕВЕНЬКА МОЯ Зимний вечер. Пришёл на деревню, На Заречной дома все в снегу. Эту родину сердцем приемлю, От невзгод я её берегу.

Под навесом коса Обо мне заскучала… А под вечер роса На ладони упала.

И куда б ни ушёл, ни уехал, Возвращаюсь в родные края, Где звенело моё детство смехом, Где моя зарождалась семья.

Завтра вновь на заре На луга я пойду, Пока в зрелой поре И с косою в ладу.

Родниковой водою умоюсь, Босиком по земле я пройдусь,

Разомну на лугах Заскучавшее тело, В городских-то делах Ох, тоска одолела… Здесь приволье вокруг И природная ширь… Каждый камень мне – друг, Каждый кедр – монастырь!

166

В копны свежие ночью зароюсь, О, моя благодатная Русь! Хорошо здесь зимою и летом! Воспеваю родные края. Узнаю я тебя по приметам, Дорогая деревня моя!

КОМСОМОЛЬСКИЙ БИЛЕТ (рассказ друга) Я долго храню комсомольский билет: Он снайперской пулей прострелен… Отца моего с 45-го нет, Остался присяге он верен.

31.12.12.

МОЙ ВОКЗАЛ Я из вагона вышла на перрон Мороз под сорок градусов и ниже… Туман. И нет кружащихся ворон И голубей на привокзальной крыше. Всё, как тогда, когда я уезжала. Меня в мой путь никто не провожал. И лишь губа в волнении дрожала, И серым оставался мой вокзал. В разлуке время душу исцеляетОбиды помнить просто не резон! И сердце непокорное прощает, И хочется самой идти в полон…! Привет, вокзал! Ты выглядишь моложе! Туман скрывает вывески огней. В разлуке стал ты ближе и дороже, И, видно, я немножечко взрослей.

Он с этим билетом в атаки ходил, В окопах лежал, замерзая… И брал « языка» он один на один И вера жила в нём святая. Он мог не погибнуть в последнем бою. Он, друга собой заслоняя, Споткнулся как будто, упал на траву, Остался лежать, умирая. Он не был героем, России солдат, Каких смертью храбрых немало, Во имя Победы, за Родину-мать, За счастье народное пало! Храню я отца комсомольский билет, Чтоб сердце покоя не знало, Чтоб каждое утро без теней ракет Над Родиной солнце вставало1 1983г

РАССВЕТ НАД САЯНАМИ Когда рассвет пробьется над Саянами, В вершинах гор вдруг искорка сверкнет, И солнца луч особыми изъянами В тычинку цвета сверху упадет… И оживут подснежники и лютики, И зажужжит спросонья старый шмель, И под корой березы перламутровой Прохладным соком вдруг забродит хмель.

167

Проза

Людмила Калиновская Людмила Калиновская – член межрегионального Союза писателей. Родилась в п. Нижняя Пойма Красноярского края. После окончания с отличием Московского индустриального университета работала на Камчатке. В 2011 году вернулась в родные места. Живет в г. Канск. Литературой увлеклась с 2000 года. Выпустила несколько книг стихов и прозы.

С Новым годом!

Приближается очередной Новый год. Сколько их уже было на моем веку! И каждый знаменателен чем-то своим: плохим или хорошим. Сколько было веселых и интересных моментов, сколько было радостных дней и печальных, трудно подсчитать за все эти годы. Почти середина декабря – дни несутся стремительно и некогда оглянуться на то, что было вчера, не говоря о том, что было месяц назад, а уж год и тем более. Почему-то совсем неожиданно вспомнилась одна удивительная история, произошедшая со мной лет восемь тому назад. Такие истории случаются, наверно, с каждым под Новый год хотя бы раз в жизни. Был зимний декабрьский день с легким морозцем и сверкающими на солнце редкими снежинками. Я собиралась на работу и должна была взять с собой толстые книги по менеджменту и маркетингу, чтобы определить их в нашу институтскую библиотеку, так как там не хватало таких книг, а у меня они лежали без дела. Сумка с книгами оказалась довольно тяжелой, а ехать надо было на автобусе. Моя машина стояла в гараже, а так как чистить снег в кооперативе было некому, то выехать не было возможности. На остановке я села в маршрутное такси и, пристроив сумку с книгами на коленях, держала в руках свою небольшую сумочку, в которой по обычаю лежали ключи, косметичка, деньги и прочая ерунда. По пути на работу мне необходимо было заехать к подруге и передать ей билеты на новогоднее представление. Я расплатилась заранее с водителем и попросила его остановиться на нужной мне остановке. Деньги я доставала, как всегда, из сумочки. На своей остановке я вышла из маршрутного такси со своим тяжелым грузом и увидела, что в руках у меня только сумка с книгами. Маленькой сумочки нет! В ужасе я оглянулась

168

на двери микроавтобуса и стала кричать и махать руками, чтобы он остановился. Но мои старания были тщетными: микрик убегал от меня все дальше и дальше. Я в отчаянии не знала, что мне делать, куда кинуться за помощью. Со стороны, наверно, я выглядела очень смешно, но я об этом не думала. У самой остановки был проезд в отделение какого-то банка и оттуда выезжал огромный джип, в котором рядом с водителем сидела женщина. Я бросилась им наперерез и стала умолять догнать микрик, который еще не скрылся из виду, и забрать там мою сумку. Только у нас, на нашем полуострове, можно найти такой отклик на подобную ситуацию! Джип сорвался с места и помчался вдогонку микрику, а я вместо того, чтобы ждать моих спасителей здесь, на этом месте, пошла к своей подруге, офис которой был в десяти метрах от дороги. Не было у меня еще сотового телефона, чтобы кричать SOS немедленно и всем. Я заскочила в офис с перекошенным от отчаяния лицом, перепугав и подругу, и ее сослуживцев, и стала звонить своему дальнему родственнику Михаилу о том, что случилось со мной. Он проявил хладнокровие по сравнению со мной и сказал, чтобы я оставалась на месте и ждала его. Взглянув на часы, я увидела, что опаздываю на работу. Пришлось срочно звонить ректору, объяснять положение вещей и просить энное количество времени на исправление положения. Сердце билось так, как будто я пробежала дистанцию на десять тысяч метров. Я даже слезу пустила от отчаяния. Михпаил же позвонил на радио и передал об утере сумки по маршруту: Бухта Бабияавтостанция, и указал мою фамилию и свой телефон. События развивались с молниеносной быстротой, но мне это было неизвестно, и я тряслась, как в лихорадке. Это уже гораздо позже я узнала подробности моей разворачивающейся истории, которую здесь излагаю.

Митхаил завел свой великолепный джип и покатил на автостанцию, а там он обошел все маршрутки в поисках моей сумки, но ни один водитель не видел моей пропажи. Тогда родственничек поехал за мной, чтобы я не потеряла совсем дар речи. Что такое выронить сумку в маршрутке? Я даже не почувствовала, как она скользнула по меховой шубке и упала вниз, к ногам тесно сидевших пассажиров. Из-за тяжелых книг я не поняла, что сумка выпала. Застал меня Михаил не в лучшем виде, но я почувствовала поддержку и стала немного приходить в себя. Первым делом мы заехали в отделение охраны, что было совсем недалеко, и я взяла свои запасные ключи у дежурного, объяснив причину. Квартира под охраной – это большой плюс в такой ситуации. У моих приятелей вытащили сумку из машины, и пока они приехали домой, квартиру обокрали. Но тут возникла проблема – надо срочно купить замки и переставить. Пока обсуждали этот вопрос, зазвонил телефон, и радостный голос моей соседки сообщил, что пора прекращать лить слезы, так как моя сумка нашлась. Я не верила своим ушам! Соседка сказала, чтобы я ехала в рыболовецкий колхоз и там, у кассира, которая ехала с банка в тот самый момент, когда я бросилась к их машине, могу забрать свою сумку. Вздох облегчения- и на душе веселее. Мы покатили в бухгалтерию колхоза. Пока я паниковала по поводу своей потери у подруги в офисе, шофер джипа гнался за маршрутным такси, как гонится бдительный милиционер за преступником в одном из остросюжетных фильмов. Джип своими сигналами, морганием света, давал понять водителю: остановиться, но несмышленый водитель ехал себе, как ни в чем не бывало. Только проехав остановки четыре и загородив маршрутке дорогу, смогли ее остановить. Недовольный остановкой водитель стал возмущаться, но вышедшая из джипа женщина сказала, что иногда надо быть внимательнее и тогда такого не случилось бы: женщина обронила сумку и как ни пыталась вас остановить – все бесполезно. Так что отдайте сумку. Она взяла мою сумочку и с гордой головой села в джип. Они вернулись на то место, где оставили

меня, но, увы, меня там уже не было. Не зная, что делать дальше, они поехали в свой колхоз, до которого было езды минут десять от центра города. Приехав в свой родной колхоз, кассир Майя Ивановна не знала, где меня искать и как ей теперь быть. Посоветовавшись с работниками бухгалтерии, она открыла мою сумочку и нашла там записную книжку, в которой была куча телефонов. На первой странице я всегда пишу свои данные: кто я, где живу-работаю, телефоны, паспорт, группу крови, с кем встречаюсь, кого провожаю, в общем большая находка для шпиона в маленькой книжице зеленого цвета (шутка). Порывшись в записях, Майя Ивановна нашла телефон моей соседки (именно такое обозначение стоит возле этого номера) и, позвонив Валентине Дмитриевне, она с радостью ей сообщила о находке. А минутами раньше передали по радио сообщение о моей пропаже. Моя соседка его уже прослушала и была в курсе. Таким образом, она в свою очередь позвонила моему родственнику Михаилу на мобильник, и все встало на свои места. Мы едем в колхоз, я охаю от удовольствия, что так все славно закончилось, заезжаем в магазин, и я беру коньяк для шофера, дорогие конфеты для Майи Ивановны. В управлении колхоза нахожу кассу и захожу со свертком к хозяйке. Она смущена, а я целую ее и приговариваю о том, как здорово, что есть такие хорошие люди, которые, не задумываясь, кинулись мне на помощь. Потом мы поехали в охрану, отдали ключи от квартиры, только после этого я попала на работу, и наш ректор тоже был рад, что все так закончилось. Через несколько дней наступил Новый год, и праздничные огни рассыпались в небе разноцветными брызгами. Всюду был слышен смех, музыка и песни. У меня дома стояла красивая елка, горели цветные гирлянды и шампанское искрилось в бокалах. За несколько минут до Нового года я набрала номер телефона Майи Ивановны и сказала ей: “С Новым годом! Будьте здоровы и счастливы!”

169

Мнение читателей

СПАСИБО за “ИСТОКИ”! Уважаемый Сергей Тимофеевич, в этом номере журнала, как и в предыдущих номерах, читатель всегда может найти произведения, которые ему по душе. Приятно, что появляются произведения новых авторов. Открыла для себя поэта Виктора Сундеева. С интересом прочитала стихи Бориса Юдина, особенно понравилось «Строка ложится и легко, и зримо, как на страницы улиц первый снег». Сергей Гора, как всегда, неподражаем, всегда читаю его стихи с удовольствием. «Костра заманчив блеск, да только искры злы»… - это что-то! А «Сказ о Голодоморе» Юрия Розовского нельзя читать без слёз. Истинный талант душу обжигает! Надо отдать должное редактору, что подборки стихов интересные. Ну, а про «Корову-Пластилинушку» просто нет слов. Замечательный подарок детям от редактора! Из прозаических произведений, что успела прочитать, особенно понравились статьи Ольги Прилуцкой, Бориса Лукина и статья о Женни Ковалёвой. Светлая память этой талантливой женщине… Галина Зеленкина член Союза писателей России. г. Кодинск. Уважаемые авторы “Истоков”! Поздравляю Вас с авторской искренностью и с прекрасным литературным и человеческим чутьем главного редактора Вашего журнала, Сергея Прохорова. Признаюсь, я довольно много критикую некоторые толстые журналы, и вот почему: ЖУРНАЛ - ЭТО НЕ УЧЕБНИК, где все должно быть гладко причесано и вылизано цензурой – журнал – это как перечеркивания Пушкина и Есенина, где трудно даже разобрать первоначальные мысли, это апофеоз неподцензурной искренности, это крик души, которая называется частицей Бога, это, наконец , то, что не подлежит никакому суду, оценке или критике. Читая Ваш журнал, я во многом испытываю сомнения, но я вижу Вашу искренность, а потому я готов способствовать Вашей популяризации, независимо от того, нужна она Вам или нет. Сергей, у Вас по-настоящему талантливые люди печатаются, и я получил искреннее (подчеркну: искреннее) удовольствие. Сергей Гора Ваш автор, профессор русского языка г. Линтикум. США Здравствуйте, Сергей Тимофеевич! Несказанно рад тому, что в литературном пространстве страны существует журнал “Истоки”. Он объединил людей, верящих в слово, душой и сердцем преданных многогранной, многоплановой русской культуре. Он в полной мере соответствует своему названию, представляя истоки словесности и духовности великого Сибирского края. Понимаю, как вам тяжело в наше непростое время забвения смысла и сути, забвения своих путей, своих истоков вершить свой труд. И все же Вы не останавливаетесь, Вы находитесь в постоянном

170

поиске. Очередной номер только подтверждает это. Дай Вам Бог силы и мужества! С уважением Иванов Алексей. Курганская обл. “Здравствуйте, ВСЕ, создатели и читатели, замечательного журнала “ИСТОКИ”! В том, что он замечательный, убедилась в очередной раз, читая новый, двадцатый, его номер. Всегда гордилась и горжусь своими земляками. Сибирь для меня значит много, как бы далеко от неё я ни была. И потому особенно приятно видеть в журнале всё больше и больше знакомых мне имён талантливых людей из разных уголков мира. Примите благодарность от В.М.Басырова за поздравление с юбилеем. Пусть будет долгой жизнь у новой рубрики “ЖИЛ”! Ваш журнал приятно брать в руки, читать и перечитывать. Он для широкого круга, не только для литераторов. Это значит, что “ИСТОКИ” будут востребованы очень долго. Потому желаю всем здоровья и новых творческих находок, успехов. До новых встреч!” Ольга Прилуцкая редактор журнала “Доля”(Украина, Крым, г. Симферополь - Россия, г .Ростов-на-Дону) “Уважаемый Сергей Тимофеевич! С большим удовольствием познакомился с новым номером Вашего журнала “Истоки”. Прочитал стихи всех авторов, проза требует большего времени, знакомство с ней-впереди. Понравились стихи Виктора Сундеева. Оригинальные, своеобразные стихи Сергея Сутулова-Катеринича не могут оставить равнодушными истинных любителей поэзии.Поэт талантливый и что главное-со своим поэтическим голосом... С удовольствием прочитал “Сказ о Голодоморе” Юрия Розовского. Творческих Вам удач в дальнейшем...” С уважением и с пожеланиями Добра, Анатолий Нестеров Уважаемый Сергей Тимофеевмч! Поздравляю и Вас, и авторов с выходом очередного номера такого интересного и элегантного журнала. Даже при беглом просмотре становится понятно, что Россия не оскудела талантами. И это радует. Борис Юдин. США Добрый день, Сергей Тимофеевич! Журнал скачала. Большое спасибо! Замечательное, интересное издание! Правда, успела только просмотреть, но обязательно прочту! Очень объемно представлена проза и публицистика. Много авторов, много имен. Буду изучать и учиться. Марина Смышляева Башкортостан, г. Ишимбай. Дорогой Сергей Тимофеевич! Прочитала журнал от корочки до корочки.Восторгам нет предела. Какой же Вы умница и,конечно же, труженик! От всей души - СПАСИБО! И дай Вам Господь здоровья и всего, всего, что нужно Вашей душе, телу и разуму!

Пусть Муза приходит по первому зову, а главное, пусть хватает терпения на всю рутинную работу, которую Вы, как редактор, тянете на своих плечах. Замечаю грустные ностальгические нотки. Не грустите, ведь Вы несете людям столько радости и откровений, столько правды, любви и задора, что забываешь обо всем и даже, о возрасте и надвигающейся зиме...Особое спасибо за Ваших авторов: Алексея Яшина, Николая Толстикова, Анатолия Казакова, Владимира Давыденко,Владимира Корнилова и др.Очень многозначительно и критично звучит Ваша страница редактора. Безусловно, Ваши стихи и рассказ “Дом Сережкиного детства” подкупают не только своей искренностью и автобиографичностью, но только Вам присущим юмором и лиричностью. Спасибо Вам за ВСЕ и от имени всех наших! Будьте счастливы и здоровы! Ваша Марина Маликова. г. Красноярск Уважаемый Сергей Тимофеевич! Спасибо за прекрасный журнал! Скачал и, забросив все дела, читаю. С первой страницы - изумительное чтиво! Горд, что оказался в такой компании. Спасибо! Ваш Илья Криштул. г. Москва К БУДУЩИМ АВТОРАМ «ИСТОКОВ» Мы в «Истоках» так живём: Воду пьём и хлеб жуём, Гонораров не даём, Но и денег не берём! Тут и там - духовной пищи Ищем и душевной ждём… Присылайте, господа, И рассказы, и стихи. Напечатаем! Да! Да! Если будут не плохи… Николай Ерёмин. г. Красноярск Журнал хорош, во всей красе! Тревожит душу, взгляд волнует. И даже чувствую вину я, Что не сказал о том досель, Что не нашёл ещё слова, Те, что с «Истоками» сравнимы. Те, что могли сказать бы им мы – Литературная братва. Вернее братство по перу, Сплочённых связью нерушимой, И стих написан от души мой, И наглость на себя беру, Сказать от всех сегодня я: – Спасибо, Прохоров Серёжа! Простите фамильярность, всё же Мы с Вами - все одна семья. И, согласитесь, мы близки Все, кто печатался в журнале. И друг от друга мы не дале В нём напечатанной строки. Ой! Что-то я и сам уже Теряю мысль. К чему я это? Желаю от лица поэта Вам в спросе быть и в тираже! Юрий Розовский член СП России, г. Братск.

Сергей Тимофеевич! Спасибо большое за журнал! Просмотрела пока бегло, вечером почитаю внимательно. Журнал очень содержательный, география его становится все шире и шире. И очень приятно, что гордитесь своими земляками: Поздеевым, Устиновичем, Псаревым и другими. Молодец! С уважением, Лариса Кочубей. г. Красноярск. Уважаемый Сергей Трофимович! Как же я благодарна Вам за то, что дарите радость прикосновения к НАСТОЯЩЕМУ. Читаю и наслаждаюсь. С удовольствием сделала рассылку по друзьям, пусть порадуются вместе с нами. Спасибо всем, кто причастен к рождению замечательного журнала! Дай Бог вам здоровья и счастья! Ульяна Яворская г.Красноярск Спасибо, дорогой Серёжа, за прекрасный номер “Истоков” Пробежал бегло по страницам, отметил для себя высокий профессиональный уровень большинства материалов. От чистого сердца поздравляю тебя с твоим замечательным детищем, а нас, авторов, с посильным участием в нём.. С дружеским приветом к тебе твой Владимир Корнилов член СП России г. Братск. Сергей Тимофеевич! Благодарю Вас за прекрасный, добротный живой журнал. Леон Смотров. г.Ачинск. Уважаемый Сергей Тимофеевич, сегодня скачал электронную версию журнала №19. Порадовался тому, что в наше непростое время Вы продолжаете работать, что есть люди, целиком отдающие себя творчеству. Благодарен Вам за то, что разместили в “Истоках” мою прозу, для меня это большая честь. С нетерпением буду ждать печатную версию журнала! Иванов Алексей. г. Вологда Здравствуйте, Сергей Тимофеевич! Спасибо Вам за быстрый ответ. Сейчас вот читаю Ваш журнал. Он высокого профуровня. Хорошо и интересно, оригинально продуман дизайн и внутреннее оформление, обрамление страниц. Наслышан, что у Вас высокие требования к опубликованным произведениям авторов. Это тоже хорошо. Сейчас не каждый журнал такое применяет. Николай Тимохин, член Союза писателей России. Казахстан,

171

Михаил Жванецкий

Мимоходом

Все идет хорошо, только мимо

Сергей Прохоров

Лучше длинная живая очеpедь, чем коpоткая автоматная. Лучше пузо от пива, чем горб от работы. Пусть лучше над тобою смеются, чем плачут. Лучше промолчать и показаться дураком, нежели заговорить и не оставить на этот счет никаких сомнений. Лучше с трудом заниматься любовью, чем с любовью заниматься трудом. Лучше семь раз покрыться потом, чем один раз инеем! Лучше обед без аппетита, чем аппетит без обеда. Лучше маленький доллар, чем большое спасибо. Одна голова - хоpошо, а с туловищем лучше. Пешеход всегда прав. Пока жив. . Главное - не перейти улицу на тот свет.

Самое приятное обнимать необъятное

Деньги не голуби, выпустишь из рук, назад не прилетят. Улыбка – лицо придурка. Самое приятное – обнимать необъятное. Не унизившись, не возвысишься. У туалетной бумажки одни на уме какашки. Хороший пекарь - желудку лекарь. Не плюй в соседа, если не уверен, что попадешь. Кто старое помянет, тому и окулист не поможет. Баба с возу - кобыла вскачь. Русская мода - пьяная морда. Единожды солгавши, наврёт и с три короба. Как бы корова ни мычала, лишь бы доилась. Сперва надо невод сплесть, чтобы после рыбку съесть. Мокрому сухим не бывать. Волка бояться - про зайца забыть. В тихом омуте и щуки водятся. Не на каждом воре шапка горит. На ином пышнеет Бог дал - вор взял.

172

Не водите машину быстрее, чем летает ваш ангел-хранитель. В любом из нас спит гений. И с каждым днем все кpепче... Ученье - свет, а неученье - приятный полумрак. Мыслить так трудно, поэтому большинство людей судит. Все люди - братья, но не все по разуму. Мудрость не всегда приходит с возрастом. Бывает, что возраст приходит один. Лысина - это полянка, вытоптанная мыслями. Труднее всего человеку дается то, что дается не ему. Хочешь всего и сразу, а получаешь ничего и постепенно. Мало знать себе цену - надо еще пользоваться спросом. В историю трудно войти, но легко вляпаться. Ну, пробил ты головой стену... И что ты будешь делать в соседней камере? Чем удобряли, то и выросло.

Вор - это рыбак. Когда дела его плохи, он «сматывает удочки». - Одна голова хорошо, а три лучше! - воскликнул Змей Горыныч, повстречав Ивана-дурачка. Так родилась известная в народе пословица. Не всегда палка о двух концах. Иногда концы прячут в воду. То, что человек занимается тем, чем он занимается, ещё не говорит о том, что он что-то делает. Важно не как ты молишься и сколько, а кому и зачем? Богатство не спасает от смерти, а вот смерть от богатства - легко. Мудрость начинается там, где заканчивается глупость. Какие крылья курице не приделывай, она всё равно не полетит. БЕСТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ Уникальный – редкое дерьмо. Бесподобный - двойник, брат беса. Легкомысленный – быстро соображенный. Импотент - импортный тент.

В НОМЕРЕ: НОВОСТИ НОМЕРА Сергей Прохоров. “Жизнь продолжается”..............3 КУЛЬТУРА Сергей Тинский. “Астафьевская затесь в Нижнем Ингаше.”......................................................................4 ПРОЗА Анатолий Казаков. “Евдокеюшка”.........................10 Алексей Яшин. “Растерялись ....два капитана”....26 Камиль Зиганшин. “Лохматый”. Рассказ...............56 Алексей Карелин..”Одна История”.........................60 Екатерина Чёткина. Рассказы..................................73 Роман Мальцев.”Перекати поле”............................80 Владимир Корнилов. Рассказы...............................85 Владимир Иванов. “Житейский урок”...................93 Владимир Замятин. Рассказы.................................96 Илья Криштул. Рассказы.........................................99 Калиновская Людмила.”СНовым годом!”............166 ПОЭЗИЯ Анатолий Аврутин. Стихи......................................21 Валерий Басыров. Стихи.........................................32 Владимир Бухаров. Стихи....................................40 Валерий Жукин. Стихи............................................46 Сергей Прохоров. Стихи..........................................50 Филипп Пираев. Стихи............................................54 Александр Черкашин. Стихи...................................63 Александр Волков. Стихи........................................65 Юрий Савченко. Стихи............................................83 Николай Ерёмин.”Игра в ду-ду и русскую рулетку” Стихи........................................................................ 87 Марина Маликова. Стихи........................................90 Тамара Гордиенко. “Не живи без любви”. Стихи........ ..................................................................................103 Анатолий Назаренко. Стихи..................................106 Николай Тимохин. Стихи......................................117 Надежда Омелко. Стихи........................................118 Екатерина Сергеева. Стихи...................................121 Михаил Анищенко-Шелехметский. Стихи..........123 Виктор Бархатов. “Вы любите, пока вам дышится”. Стихи.......................................................................128 Екатерина Данкова. “Годовое кольцо”. Стихи.....144 Оксана Слободчиковаю Стихи.............................157 Николай Никонов. Стихи......................................159 Александр Шуралёв Стихи...................................160 Владимир Машуков Стихи...................................162 Виктор Воловик Стихи.........................................164 ПУБЛИЦИСТИКА Василий Скробот. “Не могу молчать!”..................67 ПАМЯТЬ Ольга Прилуцкая.“Родовая память”.........................6

Юрий Розовский. Паломники..............................133 ЖИЛ (Жизнь интересных людей) Татьяна Лысикова.”Как жил, так и пел”..............91 Николай Никонов. “К 75-летию поэта”...............93 НАШИ ЗАРУБЕЖНЫЕ АВТОРЫ Сергей Гора. Стихи ........................................... 131 ИЗ РЕДАКЦИОННОЙ ПОЧТЫ Нина Лысенко (Жукова). “Варвара”.................... 42 Юрий Савченко.”Здравствуйте, счастливые люди”. .................................................................................82 ССС (Сочини себе сказку) Алексей Юрин. “Седьмое небо”.........................107 Галина Зеленкина. “Огненный цветок”..............110 ИСКУССТВО Владимир Иванов. Графика................................113 ТОЧКА ЗРЕНИЯ Сергей Прохоров. “О сколько нам открытий чудных готовит просвященья дух!.....................................116 ПРЕДИСЛОВИЕ К ПОСМЕРТНОЙ СЛАВЕ Евгений Евтушенко. “Не прогляди поэта, Россия!”. ...............................................................................122 ПЯТЬ ГРАММ ИРОНИИ Виктор Псарев. “Поэт и художник”...................147 ВЕРНОСТЬ ТРАДИЦИИ Ульяна Окладникова. “Песенные истоки моего сел”. ..................................................................................149 БЕЗ ЛОЖНОЙ СКРОМНОСТИ Конгресс принимает “Истоки”...........................155 В МИРЕ КНИГ Анатолий Абрашкин “Душа живая” Валерия Сдоб някова.”...................................................................18 ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ Эльдар Ахадов “Приключения Гумилева в Африк”.. ....................................................................................34 МНЕНИЕ ЧИТАТЕЛЕЙ Спасибо за “Истоки”!..........................................168 МИМОХОДОМ Жванецкий.”Все идет хорошо, только мимо”. Сергей Прохоров. “Самое приятное - обнимать необъятное”..............................................................170

ДОРОГОЙ ВЕРЫ Татьяна Акуловская. “У Бога мертвых нет”.........126

173

На 1-й стр.обложки картина художника Владимира Иванова «В окрестностях курорта Белокуриха». На 2-й и 3-й стр. обложки живопись художника Сергея Прохорова. На 4-й стр. обложки картина художника Виктора Псарёва «Небо для двоих» Некоммерческое объединение творческих сил «Межрегиональный литературно-художественный журнал «Истоки» Основатель, литературный, художественный и технический редактор - С.Т. Прохоров. Корректор - Н.А. Старченко.

Адрес редакции: 663850, Нижний Ингаш, ул. Ленина, 20 «А», кв. 1. Телефон рабочий: 8-391-71-21-3-45; сотовый: 8-983-160-35-06 E-mail: proh194216@yandex.ru Сайт журнала: http://istoc.3dn.ru Пишите нам, присылайте стихи, рассказы, материалы о талантливых земляках, об истории ваших районов, об истории родного края. Ждём также ваши отзывы о нашем журнале, предложения, как сделать «Истоки» более интересными . Оригинал-макет подготовил и сверстал С.Т.Прохоров Рукописи не возвращаются и не рецензируются. При перепечатке материалов ссылка на «Истоки» обязательна.

Отпечатано с готового оригинал-макета Формат А4 Изготовлено в типографии «ЛИТЕРА-ПРИНТ» «ЛИТЕРА. Красноярск, ул. Гладкова, 6. Телефон:. 950-340

174

Искусство

Художник Сергей Анатольевич Прохоров

«Запасной игрок». Холст, масло

«Дорога на Хатат». Холст, масло

«Домик на окраине». Холст, масло

«Любимые места». Холст, масло

«Тенистый переулок». Холст, масло

Художник С.А.Прохоров на росписи храма.

176

«Небо для двоих». Худ. Виктор Псарёв. Холст, масло, 2012 г.