Николай Ананьченко by Esti

ÁÀÉÊÈ

äëÿ Ìèõàëû÷à (монологи старого егеря)

2013 год

ÁÀÉÊÈ

äëÿ Ìèõàëû÷à (монологи старого егеря)

2013 год

Рассказы «Байки от Михалыча» – это изложение событий, произошедших с любителями охоты и рыбалки, сдобренное мужским юморком и приправленное глубокой философией, отжатой из, казалось бы, простых житейских ситуаций. В своем роде это пособие для желающих видеть себя в природе как добытчиком, так и ревностным хранителем нашего общего дома под крышей синего неба. Что мужикам надо на охоте'рыбалке? Быть удачливыми! А какая польза от удачного лова, если никто не видел? Вот отсюда и рождаются байки на привале, у костерка, да еще и под охотничьи сто грамм для обогрева.

Íèêîëàé Ìèõàéëîâè÷ Àíàíü÷åíêî

Автор, сам большой любитель отдыха на природе, выслушал подобных рассказов на многие страницы, но пока перед читателем выкладывает лишь малую долю. Я лично, читая, получил удовольствие, прочувствовав и быт местности, и характеры героев, и практическую смекалку наших мужиков, и их вечное везение. Перед вами, уважаемые читатели, добротные рассказы доброго человека. Читайте и мотайте на ус.

Íèêîëàé Ìèõàéëîâè÷ Àíàíü÷åíêî

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ОХЛАМОН

Охламон – Вот ты мне скажи, Михалыч, почему все люди как люди, но обязательно сыщется какой'нибудь недоумок? Всё, что ни сделает, так хоть «караул» кричи, всё боком выходит. Если не самому, так соседу. И ведь в каждом селе, в каждой деревне такой чудик есть. Или не замечал? Точно говорю. Вот у нас, к примеру, взять Вовку Масланина. Ты ведь должен знать его. Ну, как же! Вы ж вместе на охоту в прошлую зиму ходили. Ну, вспомнил? Так вот. Ведь его иначе как «Охламон» и не кличут. Это ж не мужик, а стихийное бедствие какое'то. Тоже мне – «Я охотник, я рыбак»… Тьфу, да и только. Как ни сезон, так с ним прямо'таки анекдот какой'нибудь происходит. Что обидно'то, ведь не дурак какой. Вполне справный мужичок. И мысли какие'никакие в голове водятся. Только все они куда'то не туда его направляют. Ты, Михалыч, его нынешнюю передрягу слыхал? Не'ет! Ну, ты что'о! Это ж сказка. Легенда, считай. Её внукам рассказывать будут как пример дурошлёпства. Как же ты не слыхал! Ну'ка плесни мне капель сорок, а я тебе поведаю эту выдающуюся своей глупостью историю. В нынешнем году лёд с водохранилища рано сошёл. Сам знаешь. Только чистая вода в это время – полный обман. Тебе любой рыбак'охотник скажет: выходить на воду в эту пору – всё'равно что в догонялки на минном поле играть. Льдины громадные чуть водой прикроются и ждут'не дождутся чудиков вроде Охламона нашего. К тому ж топляки, деревья целые, что за зиму вымыло с корнями, как копья подводные, наставлены. Напорешься – насквозь лодку прошьют,

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ОХЛАМОН

Николай Ананьченко

ахнуть не успеешь. Потому все нормальные мужики дома сидят, ждут, когда вода спадёт да льды растают. Все, да только не Охламон. Он же как просчитал: мол, народу на воде нет, а та подтопила лес, островки образовались, на них зверь сидит, его, Охламона'батюшку дожидается. Взял ружьишко, нацепил «Вихрь» на свою драную «Казанку» и пошёл в чисто море. Только недолго гарцевал он на своей посудинке. Всего'то километра два от посёлка ушёл да на топляк и напоролся. Лодка, понятно, на дно, а Охламон наш погрёб по ледяной водице. Но много ли нагребёшь в ватной телогрейке и ватных штанах да по воде вперемежку со льдинами. Ну, считай, потоп чудик наш. Ан не'ет. Чудикам да охламонам всегда везёт. На его счастье невдалеке торчала вершинка над водой. Этак метра два. Вот Охламон до неё, значит, догрёб да и взгромоздился как мог повыше. Вот представь, Михалыч, море воды, краёв не видать, волна всё сильнее – ветер поднялся. Кричи не кричи – всё без толку, потому как, я ж говорил, нормальные мужики сейчас не на воде, а у телевизора чаем балуются. Чует Охламон, что замерзать начинает, того и гляди в воду кувыркнётся, он тогда ремень со штанов снял и себя к дереву привязал. Ведь, гляди, варит башка, не дурак. Ну а дальше'то чего делать? Висит, коченеет. Но не зря в народе поговорка ходит, что пьяницам и дуракам Господь благоволит. Ведь нашлась ещё парочка таких же охламонов, тоже решили фарта охотничьего попытать. Плывут себе тихонечко, по сторонам поглядывают. Один'то и приметил, что на дереве кто'то сидит. Схватил ружьё и кричит напарнику: «Глянь, росомаха сидит. Давай, гони!» Тот, ясно дело,

Байки для Михалыча.

ОХЛАМОН

по газам. Только глядит, не больно на росомаху похоже. «Стой! – кричит первому, – вроде как не зверь это. Давай ближе поглядим». Подплыли, поглядели. А Охламон'то уже и рукой шевельнуть не может. Сняли они фартового нашего с лесины, влили в него полстакана водки да снаружи порастёрли. Глядь, ожил Охламонушка. Даже попытался спасителей своих уговорить якорьком пройтись, лодку его достать попробовать. Но те, слава Богу, чуть поумней оказались. Крадучись, еле'еле двигаясь, добрались до берега и сдали Охламончика в надёжные руки его супруги. Вот я и думаю, Михалыч, пока мы тут с тобой никак эту бутылку оприходовать не можем, какой'нибудь охламон всю нашу рыбу переловит. Давай, Михалыч, наливай. За везунчика нашего, за анекдот ходячий, за Охламона!

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ОХЛАМОН

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ОХЛАМОНОВА СМЕКАЛКА

Охламонова смекалка Вот ты, Михалыч, мужик уважительный. Это сразу видно. И званиями своими не выпендриваешься. А потому и я к тебе с полным почтением. Видишь, как мы хорошо сидим. И ушицу сварили, и душу фартовой рыбалкой побаловали. Где бы ты такого тайменя ущучил? Я'то, считай, с малолетства по нашему Илиму мотаюсь. То ногами, то на лодке. Бывало, большие начальники и вертолётом подхватывали. Так что со мной, Михалыч, без улова никогда не останешься. Ну, давай… За фарт наш рыбачий. Помнится, в прошлый раз я тебе про Охламона нашего рассказывал. Как он по весне посреди моря на лесине куковал. Так это ж не первый его «крендель». Прошлой зимой он с напарником застолбил промысловый участок да по осени на пушную добычу и подался. Живут они, значит, в зимовье, белкуют потихоньку. Всё как обычно. Уже не одного соболишку загнали. Обживают участок, с его обитателями знакомятся. Должен тебе сказать, Михалыч, что на промысле целая уйма правил имеется. Их, конечно, никто не писал, жизнь подсказала. Нормальный промысловик все их блюсти старается. Есть правило и на случай, когда медвежью лёжку находят. Бегут, значит, мужики к соседям, назначают время, собираются этак пять'шесть человек и идут на берлогу. Добычу делят поровну, но шкуру – обязательно тому, кто берлогу нашёл. Нормальный промысловик так и делает. Ну, так это ж «нормальный». Нашему Охламону не то что правило, но и закон не писан. Белкует он как'то, ну и к обеду где'то набрёл на берлогу. Обошёл её, сел на валёжину, закурил. Мысли'

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ОХЛАМОНОВА СМЕКАЛКА

Николай Ананьченко

то в голове бегают, да всё не туда. И ведь не скажешь, что мужик жадный. Всегда поможет и делом, и рублём. Никто не пожалуется. А тут не захотел с соседями делиться. Сидит и думает: «Чего мотаться по тайге? Самое малое – три дня потеряем. Да ещё и полтуши отдавать. Я сам его добуду». А всего вооружения у Охламона – мелкашка. Когда белковать бегаешь, не дробовик же с собой брать. Тут каждый грамм тянуть на пуд будет к концу дня. Сидит Охламон, покуривает да смекает, как бы ему исхитриться с мелкашечкой этой самого Хозяина добыть. И ведь надумал'таки, хитроумец наш. Каждый таёжник плохо ли, хорошо ли, но повадки медвежьи знает. Хозяин – зверь очень серьёзный. Не только силы в нём немерено, но и мозговит он без меры. Когда мишеньку в берлоге растормошат, он ведь что перво'наперво делает? Он башку всего на пару секунд из дыхала своего высунет и вновь схоронится. И представляешь, Михалыч, ведь за это плёвое время успевает всё углядеть: и сколько человеков'народу, и сколько ружей, и где кто стоит. Главное – сразу улавливает, где в засаде самое слабое место. И вот с рыком вылетает из берлоги прямохонько в эту слабину. Летит что торпеда твоя. Ни головы, ни лап не видать. Словно толстенная чёрная стрела. Да и скорость не меньшая. Что ты! Страшное это дело – медведь в ярости. Вот наш Охламон, упомнив эту медвежью привычку выглядывать из берлоги, так сотворил: вырубил жердь длинную и лёгкую, взял её в левую руку. В правую – мелкашечку свою взведённую. Залез на корягу, под которой миша спать улёгся, прямо над дыхалом. Да ты что, Михалыч, дыхало – это ж, ну, как вентиляция в берлоге. Медведь его своим дыханием протапливает. Как раз по этому дыхалу да по пару, что из него подымается, берлогу и находят.

Байки для Михалыча.

ОХЛАМОНОВА СМЕКАЛКА

Так вот. Сунул Охламон жердь в это самое дыхало и давай там шурудить. Как почувствовал, что зверь заворочался, бросил жердь да за ружьишко своё уцепился. И только медведь на разведку голову высунул, Охламон'то возьми, ствол прямо ему в ухо сунул и стрельнул. И всё. Взял ведь медведя. Ты, Михалыч, смотрю, заслушался. Совсем дело забыл. Ну'ка, плесни граммов сорок пять, можно с прицепом. Сейчас я тебе прояснять буду, в чём Охламонова глупость была. Так вот. Взял, значит, зверя сноровистый наш, тот и осел в берлогу. Попытался Охламон его вытащить. Да куда там! В топтыжке пудов двадцать весу'то. И так пытается и эдак – всё без толку. Почесал он в затылке, плюнул с досады и побежал в зимовьюшку к напарнику. Пока бежал, пока напарник пришёл – стемнело. Рассказал Охламон про подвиг свой, но ожидаемых аплодисментов не получил. А получил подробное разъяснение полной своей дурости. Пришлось им назавтра бежать к соседям, через день те пришли. Вытащили тушу. Ну а та, понятно же, промёрзла насквозь, и шкура не снимается. Да вообще, промёрзшую тушу не освежуешь. Пришлось мужикам где топором, где пилой что можно выбрать для пропитания, а остальное бросить. Вот она, глупость охламоновская. С мелкашкой на топтыгина – это совсем «без царя в голове» надо быть, хоть и выглядит героически. Ну а результат – сам видишь. Вот, Михалыч, я и думаю, не придётся ли нам остаточки выбрасывать? Выдохнется ведь, родимая. Давай'ка разливай. За смекалку охламоновскую, будь она неладна.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ОХЛАМОНОВА СМЕКАЛКА

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ПРО ЗАЙЦЕВ

Про зайцев – Сколько, Михалыч, я баек охотничьих наслушался за свою жизнь – жуть. И смешные встречались, и грустные. Охотник же, как и рыбак, человек с фантазией. Бывает, такое навыдумывает, что сам к концу хохотать начинает. Да что баек, я и сам навидался такого, что любая байка и в подмётки не годится. Ей'ей, не вру. Ты ж меня, Михалыч, знаешь. Ну, если пошутить, то я с великой радостью, а насчёт врать – это никак не моги. Но вот что я тебе скажу: самые развесёлые байки про зайцев выходят. Не про лису, не про медведя. Нет. Именно про зайцев. Вот ты погляди. Вроде зверёк так себе, ни меху, ни мяса. Пшик один. А сколько мужиков по всей России'матушке за ним бегает'охотится! Ясное дело, ему, горемычному, как'то изворачиваться надо. Вот он и выкаблучивает. И ведь хитрый какой! Я по молодости, Михалыч, сильно охочий был до заячьего промысла. Приду, бывало, с работы, ружьишко хвать – и в лес. Благо дело, далеко бежать не надо. Сразу за огородами, да и в самих огородах полно было следов заячьих. Вот я по ним и бегал. Как'то стал на след, иду приглядываюсь, разгадываю все его хитрости. А он, ну, заяц, конечно, всякие выкрутасы наворачивает. То прыгнет метра на три в строну, то на старый след вернётся… Только меня'то не проведёшь. Бегу, значит, на лыжах. Снег рыхлый, следы ясные, глубокие. Полчаса иду, час. Потом замечаю, что уже третий круг делаю. Остановился. Стою размышляю. Оглянулся… Батюшки! А косой'то сзади меня по лыжне топает. Удобно ему, шельмецу, по лыжне

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ПРО ЗАЙЦЕВ

Николай Ананьченко

скакать. Не проваливается, силы тратить не надо. Вот он и пристроился за мной. Так и ходили кругами. Веришь, Михалыч, не стал я стрелять. Только хлопнул в ладоши да ухнул во весь голос. Сиганул тот с лыжни, только и видели его. Посмеялся я да и пошёл домой. Представляешь, ведь сообразил же, где полегче идти, а главное – безопасно. Вот и суди, есть ум у него или нет. А то вот ещё, значится, случай был. Ты, Михалыч, слушать'то горазд, но и дело не забывай. Давай'ка, плесни по чуть для гладкого разговору. Так вот. Известный тебе Охламон с напарником возвращался вечером домой. В район возили сено и по просёлкам едут на ЗИЛе. Зимой по лесной дороге шибко быстро не поедешь. Вот ползут они, всякие анекдоты травят. Глядь, вдоль дороги заяц бежит. И не бежит даже, а так себе, гуляет. Зверь ведь, чтоб ты знал, машину не боится. Он в ней другого зверя признаёт, да ещё и безобидного. Охламон говорит напарнику: «Ты езжай медленно, а я в кузов переберусь, чтоб с твоей стороны быть. Как только по кабине стукну, ты зайца'то догоняй, а я на него и спрыгну. Никуда косой не денется». Сказано – сделано. Вылез Охламон в кузов, подкрался к левому борту, приготовился и даёт сигнал. Напарник жмёт на газ, догоняет зайца, тут Охламон ясным соколом через борт и прямо на нашего косого приземляется. Что тут было, Михалыч, словами не опишешь. Заяц только с виду такой безобидный, но силы в нём, как в любом диком звере, немало. Как полоснул он Охламона своими задними, так полушубок, словно ножом, располосовал. Да ещё с

Байки для Михалыча.

ПРО ЗАЙЦЕВ

перепугу крутанулся и под полушубок со всей силушки влетел. Влететь'то влетел, а вот вылететь не может. Застрял, значит. Верещит, лапами молотит то по воздуху, то по Охламону. Тот и не рад уже добыче дармовой, но теперь избавиться от неё не может. Катаются по снегу, и оба орут на свой лад каждый. Напарник машину остановил, выскочил с монтировкой, а сделать ничего не может – заяц'то под полушубком. Кое'как Охламон расстегнул свою одёжку, заяц сиганул с него и подался в лес. Сидит наш горе' охотник в снегу, полушубок в клочья порван, вся грудь в глубоких царапинах – что твои порезы. Кровищи – видимо'невидимо! Словом, поохотился от души. Зверь, Михалыч, он всегда зверь, даже самый с виду и безобидный. Его голыми руками не возьмёшь, он и сам тебя взять может. Да чего далеко ходить. Вот уж в этом году, в прошлом месяце, пошли мужики по свежей пороше за зайцем. Разбрелись по'над краем поля вдоль лесопосадок, одни со стороны леса, другие со стороны дороги. Идут перекрикиваются. Те, которые с дальней стороны поля, подняли зайца. Тот во все четыре лапы улепётывает, скорость набирает. А мужики ему вслед улюлюкают да кричат другим охотникам: «Заяц! Заяц к вам бежит!» Те головами вертят, а зайца не видят – тот по'над посадкой бежит и охотников тоже не видит. Когда уже почти вплотную подбежал, то осознал свою ошибку и на полной скорости шасть через посадку. А там идёт себе в задумчивости кум мой, Василий. Заяц вылетел из посадки и прямёхонько Василию между ног. Да так, понимаешь, удачно, что Василий и ружьё выронил, и сам набок повалился. Заяц'то в самое причинное место ему угодил.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ПРО ЗАЙЦЕВ

Николай Ананьченко

Ты, Михалыч, думаю, знаешь, какое это болезненное место у мужиков. Вот косой моего кума в такой полный нокаут погрузил, что тот закаялся с тех пор и ружьё в руки брать. Вот и думай, кто в лесу самый знаменитый зверь. Я лично считаю, что это косой. Давай'ка, Михалыч, за косого грамм по пятьдесят. Он этого заслуживает.

Байки для Михалыча.

СКАЗКА ПРО РЕПКУ ПО'ОХОТНИЧЬИ

Сказка про репку по'охотничьи – Гляди'ка, Михалыч, вон на том берегу мужик раздевается. Сейчас в воду сиганёт. Это он, видать, за поплавком своим. Зацепился за корягу, а снасть'то недешёвая. Во'во, полез. Вода'то ледяная, а ему всё нипочём. И откуда в российском мужике столько отваги? Вот ты, Михалыч, можешь себе представить какого'

нибудь американца или там немца, чтобы он в такую воду за каким'то поплавком полез? Да ни в жись! А наши мужики – за милую душу. Потому как нет у них средств для новой снасти. Его ведь жена пополам перепилит, если он лишнюю копейку на своё баловство потратит. Вот есть у меня кум, Василием кличут. Одно время увлёкся он норной охотой. Это, скажу тебе, самая неприятная штука. Жестокая вещь. Я лично ею никогда не баловался. А у них там, на юге, очень даже в моде она.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

СКАЗКА ПРО РЕПКУ ПО'ОХОТНИЧЬИ

Николай Ананьченко

Так вот. Что для норной охоты самое главное? Ну, конечно же, собака. Всякие таксы, терьеры… Вот Василий где'то раздобыл себе ягдтерьера. Самых благородных кровей. Сколько он за него отдал, даже и не знаю. Но, явно, немало. Натренировал его и на лису, и на барсука. Радуется. Суть этой самой норной охоты в том, что вот такая собака в норе хватает зверя и тащит его к выходу. Но не всегда это получается. Порой охотнику приходится откапывать своего пса. И роет он землю, что твой экскаватор. Просто геройскую производительность показывает. А теперь спрошу тебя, Михалыч: вот леса повывели, распахали, а лисы меньше не стало, даже наоборот, расплодилась она непотребно. Где ж она прячется'то? Не задумывался? Так я тебе скажу. Когда поля закладывали, то для полива тубы подводили. Сейчас'то они брошенные, бесхозные. Так вот лисоньки и присмотрели их для своих жилищ. А что? Удобно. Копать не надо. Чистые, сухие, длинные. Как'то на охоте собака кума учуяла в такой трубе лису. Должен тебе доложить, что ягды эти совсем без царя в голове. Ничего не боятся, от того часто и погибают. Здесь он тоже думать не стал, а сразу в трубу нырнул. Василий и ахнуть не успел. Собака в трубе лает, рычит – это первый признак, что прихватила зверя. Василий вокруг бегает, зовёт своего драгоценного. А тот, видать, застрял. А может, лис матёрый попался. Ещё двое мужиков подошли. Советы дают. Так они около часу бегали. Не вылазит добытчик. И ведь недалеко залез – метра два'три. Даже ноги его видны, если фонариком посветить. И тогда кум вот что удумал. Снял полушубок и в трубу полез. Еле'еле протиснулся. Дотянулся до пса, за

Байки для Михалыча.

СКАЗКА ПРО РЕПКУ ПО'ОХОТНИЧЬИ

ноги схватил и давай назад пятиться. Ан нет. Свитер'то завернулся, и заклинило нашего охотничка. Ни туда ни сюда. Заблажил Василий благим матом. Мужиков зовёт. «Вытаскивайте меня отсюда!» – кричит. А тем вроде и смешно, а с другой стороны, уже и не до шуток. «Надо бы трактор вызывать да откапывать трубу эту», – рассуждают. Василий орёт, мол «предатели! Всем морды начищу, когда вылезу!». Собака лает, прямо заходится от злости. А время хоть и осеннее, но морозец вполне чувствительный. Вполне охладиться до самых внутренностей можно. Тут мимо ещё один охотник проезжал на «Ниве». Мужики его тормознули, обрисовали ситуацию. Тот в затылке почесал, вытащил из багажника верёвку да за ноги Василия и привязал, а другой конец к машине. «Нива» рванула, Василий пробкой из трубы вылетел. И вот что примечательно, Михалыч. Так собаку ведь и не выпустил. Вместе с ней выпорхнул. А та в зубах лису держит. Прямо сказка про репку, только по'охотничьи. Вот такое радостное окончание. Кум с тех пор забросил эту норную охоту. Говорит, что на всю жизнь подземных впечатлений набрался. А я считаю, что это правильно. Нечего прежде времени туда забираться. Вот давай'ка, Михалыч, за это и опрокинем по маленькой.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

СКАЗКА ПРО РЕПКУ ПО'ОХОТНИЧЬИ

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ДЛЯ КОГО ЗАКОН ПИСАН?

Для кого закон писан? – Знаешь, Михалыч, я страсть как люблю по телевизору передачи смотреть, где начальники выступают. Познавательно очень. Особенно если про разные законы говорят. Без законов'то, Михалыч, никак нельзя. Как без них. Что ты! Только вот чего не понимаю: почему у нас законы есть, а выполнять их не спешат? Тоже не понимаешь? Может, законы эти как'то не так написаны? Ну, непонятно для тех, кому предназначены? А вот, например, возьми тайгу. Ведь у неё, матушки, свои законы. И попробуй не выполни какой – вмиг накажет. А как же! Законы'то у неё веками проверялись да утверждались. Их так, запросто не переделаешь, а без них и дня в тайге не протянешь. Вот глянь, Михалыч, сидим мы с тобой на берегу, рыбку тягаем. А захочу я вон за ту излучину пойти, омутки там проверить. Что я должен сделать? Вот ведь и не знаешь. А должен я тебя об этом своём действии предупредить. Да так предупредить, чтобы ты это осознал, а не пропустил мимо ушей в своей вечной задумчивости. А если ты ко мне пойдёшь, то должен криком меня предупредить об этом, чтобы я, не ровен час, тебя за какого'нибудь зверя не принял. Чего ты ухмыляешься? Это вполне серьёзное дело. Ты пока плесни для согреву чуток, а я тебе историю поведаю, что бывает, когда закон этот не выполняется. Был я тогда ещё молодой, шустрый. Науку таёжную только'только учить начал. А места здесь были – и не сравнить с нынешними. Зверь ходил запросто. То сохатого встретишь, а то и на Хозяина набредёшь. В Илиме таймени были что твои крокодилы. Ей'ей, не вру. Вот с меня ростом попадались. И ведь до чего сильна рыба! Не зря её тигром сибирских речек прозвали.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ДЛЯ КОГО ЗАКОН ПИСАН?

Николай Ананьченко

Ну вот. Пошли мы как'то втроём порыбалить. Не так, как мы с тобой нынче, а по'серьёзному. Хорошей рыбки на всю зиму запасти. Дня на четыре пошли. Ушли на лодке километров за полста от жилья, до зимовья моего старого. Оно и сейчас ещё стоит. Только я'то уже не ходок до него. Ясное дело, ружьишко при себе. Как в тайгу без ружья. Не для охоты, понятно. Какая охота летом – только для безопасности. Пришли, расположились. Перво'наперво пошли смотреть ягодники. Было у нас в плане ещё и ягод набрать. Там полно красной смородины. Так вот, смотрим, а кусты'то все обсосаны мишенькой. Он ведь, родимый, как ягодой питается? Пасть свою откроет – и ветку с ягодами хвать. Пожуёт, сок высосет – и за новую принимается. Так все кусты и обрабатывает. Вот и здесь. Одни только шкурки на веточках висят. А земля вокруг прямо'таки вытоптана косолапым. И следы свежие, считай, тёплые ещё. Не скажу, что сильно перепугались, но холодок между лопаток появился. Самый опытный из нас – Виктор, он постарше был, говорит: «Не дрейфь, мужики. Топтыгин давно уже нас и учуял, и услышал, да и подался в сопки. Чего ему на рожон'то лезть. Он зверь умный». Ну, умный не умный, а ружьишко стали с собой брать. Не очень это удобно – снасть в руках держишь, рыбу снимать приходится, а ружьё'то бьёт по рукам, упасть норовит. День так походили и решили ни к чему его с собой таскать. Точно, ушёл уже зверь от нашего шуму. Иду я, значится, впереди по плёсу. Корабликом харюзей выуживаю. Надо за излучину заходить, из виду от напарников пропадать. Я, как и положено, кричу им, мол, обратите внимание, братцы, пошёл я на новое место. А они, видать, притомились, сидят на камешках,

Байки для Михалыча.

ДЛЯ КОГО ЗАКОН ПИСАН?

покуривают. На мой крик, правда, отреагировали, руками помахали – иди, дескать. Вышел я на новый плёс, и сразу повезло. Стал ленков тягать. Да крупных таких. Тягаю и радуюсь. Увлёкся, значит, этим занятием, время'то незаметно бежит. Только слышу: где'то недалеко хруст в кустах. Поначалу я его мимо ушей пропустил. Но потом подумалось: кто это здесь хрустеть может? Ребята сидят на бережку, курят, до ближайшего жилья вёрст сорок будет. Некому в кустах шуметь, окромя Хозяина, мишеньки, значит. И поверишь, Михалыч, как'то мне неуютно сделалось, аж мурашки по спине побежали. И не до рыбалки стало. Намотал я снасть на кусты, стою прислушиваюсь и размышляю. Если это топтыгин пожаловал, что же мне делать? Бежать по берегу к напарникам – толку нет, потому как ружьё в зимовье висит; бежать от них тоже без толку – от медведя не убежишь, он быстрее любого зверя бегает. И принял я единственное, как мне показалось, правильное реше' ние – прыгать в речку и нырять. Медведь'то плавать тоже научен, а вот ныряния он не понимает. Потеряет добычу из виду и стоит в растерянности. Так, думаю, и доныряю до зимовья, а там и ружьё, глядишь, успею ухватить. А хруст к этому времени уже совсем рядом, считай, в соседних кустах. Да ещё вдруг то ли рык, то ли кряхтенье какое'то раздалось. Больше раздумывать не стал, сиганул в речку, проплыл под водой сколько мог, выскочил на мель и гляжу на берег. А из кустов напарник мой Юрик выскакивает и кричит: «Держи его, Гаврик! Держи тайменя!» А из'за излучины Виктор бежит и тоже что'то про тайменя орёт.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ДЛЯ КОГО ЗАКОН ПИСАН?

Николай Ананьченко

Встал я посреди речки и всё им сказал, что я думаю о них, о таймене, о рыбалке и вообще о всей их сущности. Понятно, Михалыч, передать дословно ту свою речь я тебе никак не могу, потому как в тайге выражаться так не принято, кроме самых крайних случаев. Ну, да ты мужик понятливый, догадаешься. Всё оказалось просто – закон нарушили. Посидели они, значится, покурили и решили посмотреть здешние ягодники. Может, здесь ягоды сохранились. Вот Юрка и попёрся в лес, а меня предупредить забыли. Лазит он по кустам, шум создаёт да сознательных рыбаков в сомнения вводит. Нашёл этот оболтус ягоду, набрал полную пригоршню – и в рот. А они кислые, вот он и закряхтел. Словом, всё разъяснилось к общему удовлетворению и истерическому хохоту. Вот, я, Михалыч, и думаю: стоило только чуть от таёжного закона отступить, она, матушка, сразу наказала, мол, думать надо, чтить законы, не вами назначенные. Давай'ка, Михалыч, пригубим, чтобы и в нашей обычной жизни все законы и почитались, и выполнялись.

Байки для Михалыча.

ДОЛОЙ ТРАДИЦИИ

Долой традиции – Вот, скажи, Михалыч, сколько мы с тобой по рыбалкам ездим? Ну, года три, не меньше. И каждый раз ты вот этакую бутылочку припасаешь. Нет, я не сильно чтобы против, но всё думаю: откуда эта обязаловка пошла? Что это за традиция? Ведь если повспоминать разные случаи, то кроме вреда от обычая этого никакой радости. Прошлым летом к нам американцы приезжали. Спецы какие'то. Поручили мне для них рыбалку организовать. Ну а что такое в нашем понимании «организовать»? Смекаешь? Набрали водочки, закуской расстарались от всей хлебосольной души. И что ты думаешь? Всё ведь назад привезли. Ну, кроме того, что сами выпили и съели. Не в традициях у гостей заморских заливать за воротник, когда душа отдыхает на природе. И думаю я, что это правильно. А наши'то что творят. Мне кум рассказал, как он братца своего на рыбалку возил. Тот в отпуск приехал, устал с дороги, а кум его чуть ли не с вокзала да на речку. Понятно, что всю дорогу возливали за встречу, за родню всю по очереди. Когда на место приехали, то из машины не вышли, а выпали. Водитель, тоже мужик свойский, быстро их догнал, но всё'таки успел несколько рыбёшек выловить. И решили они рыбацкой ухой душу потешить. Брат' то с устатку в полной отключке находился, так кум с водителем ему сюрприз решили устроить к моменту его протрезвления. Всё, что для ухи надо, они припасли, но когда взялись за стряпню, выяснилось, что ни у кого ножа нет. Плеснули они себе с горя по стопочке и начали придумывать, как из беды этой выходить. Тут водитель и

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ДОЛОЙ ТРАДИЦИИ

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ДОЛОЙ ТРАДИЦИИ

заметил, что у брата на поясе что'то пристёгнуто. Глянули, а это нож на цепочке и в чехольчике. Возрадовались кулинары наши. Но тут выяснилось, что нож'то намертво к этой цепочке прикован, а цепочка заклёпками к штанам пришпилена. Но в их состоянии никаких препятствий уже не существовало. Выход они нашли соответственно количеству выпитого: стали они таскать братца вместе с ножом с места на место – где рыбу почистить, где картошку порезать… То есть подносили на расстояние длины цепочки. Ну нет бы, хоть штаны с этим ножом догадались снять, так нет, в полном обмундировании и таскали. Можешь себе представить, в каком виде пришёл в себя братец любезный после таких путешествий. И смех и грех! Таких случаев тебе каждый рыбак десяток рассказать может. Хорошо, когда так, смехом, и заканчивается, но ведь и хуже бывает. Ведь года не бывает, чтобы какой'нибудь любитель этой традиции не пропал вовсе. Тайга, Михалыч, река, не любят они, когда к ним с таким пренебрежением, когда не человек дела делает, а водка всё решает. Вот и подумал я: а не завязать ли нам с этой дурацкой традицией? Ведь на природе и потреблять надо всё природное. Пока ты этих харюзишек таскал, я насобирал всё для чая таёжного. Нюхни'ка! Ишь аромат какой! А польза от него неисчислимая. Так что давай, Михалыч, по кружечке свежезаваренного таёжного чайку хлебнём да и забудем про никчёмную традицию. За здоровье твоё, Михалыч!

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ДОЛОЙ ТРАДИЦИИ

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

КТО ПРИДУМАЛ ПШЕНИЦУ?

Кто придумал пшеницу? – Вот сидим мы с тобой, Михалыч, ловим рыбку, удовольствие получаем. А знаешь ли ты, кто в древних племенах рыбалкой ведал? Женщины, дети и лентяи. Ну и старики, конечно. Верно говорю. Настоящие мужики охотой промышляли. Мясо добывали. Это понятно, что и рыбы было больше, и дичи водилось не в пример нынешним временам. Всё верно. Я тебе просто как факт это сообщаю. Потом, опять же, женщины колоски разные да травки собирали. А уж позже и сажать эти зёрнышки стали. И опять, по мнению учёных, отвечали за это женщины, в чём я лично, Михалыч, сильно сомневаюсь. А ты знаешь, Михалыч, где впервые стали пшеницу выращивать? Во'от! Не знаешь. В Африке. Представляешь? Я, когда прочитал об этом, аж подпрыгнул. Как'то не укладывается в наших представлениях такое. Нам же Африка видится только как сплошная Сахара, да ещё чуток саванны со слонами и антилопами. А оно вон как. Но не это главное. Главное, Михалыч, в том, что выращивать стали сразу пшеницу окультуренную. Потому как в Африке её дикой формы никогда не росло. В диком виде пшеница растёт только в Южной Америке. Видел я на картинке эту травинку – иначе её и не назовёшь. Колоса вообще нет, одно зёрнышко махонькое прячется, вот и вся царица полей. Как она попала в Африку с Американского континента – тоже никто толком не знает. Но и это, по'моему, пустяки. Попала и попала. Но вот что меня просто поражает, Михалыч, просто с ума сводит, так это то, как эти древние люди догадались

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

КТО ПРИДУМАЛ ПШЕНИЦУ?

Николай Ананьченко

новые сорта выводить?! Ведь это ж какой гениальностью обладать надо, чтобы до такого додуматься! Что такое вообще возможно! А потом, не зная никаких законов ботаники, генетики, ничего вообще не зная, из года в год что'то с чем'то скрещивать, оценивать результат, не дать соплеменникам съесть семена и наконец получить современную пшеницу. Как'то я слышал, что самым выдающимся изобретением всех времён и народов считается колесо. Ерунда это, Михалыч. Изобрести колесо было проще всего – примеров в природе полным'полно. Посмотрел повнимательнее – и всё. А потом уж каждый в своём ремесле допридумывал, как это использовать. А вот изобрести земледелие, изобрести новые растения – вот это нужно иметь не просто гениальную голову, это, Михалыч, явно не первобытных людей работа. Не знаю, чья. Не ведаю. Но, думаю, когда надо, объявятся и расскажут. Видать, ещё время не пришло. И ещё, Михалыч, очень я подозреваю, что женщина не могла такое сотворить. Ведь задача женщины какая? Правильно. Сохранить потомство, род свой продолжить. Так вот она ни за что не стала бы откладывать семенной фонд. Тут же скормила бы своим детишкам. Ведь изобилия тогда, уверен, не наблюдалось. За каждую горсточку зерна дрались. И выживал сильнейший. Ну, во всяком случае, так нас учили. Только вот думаю я, Михалыч, не тому нас учили. Вот рассуди, как это вдруг кто'то из древних людей, которых и людьми'то ещё в полном смысле назвать нельзя, додумался, что надо землю поковырять, семена сохранить, а потом в эту землю посеять. Ждать всходов, оберегать их, собрать урожай, отложить семена для следующего посева. При этом отобрать на семена

Байки для Михалыча.

КТО ПРИДУМАЛ ПШЕНИЦУ?

лучшие зёрна. Ещё и знать'понять надо, какие лучшие, какие худшие. Даже сейчас не многие в этих тонкостях разбираются. А тогда... Нет, Михалыч, как ни крути, без вмешательства свыше здесь не обошлось. Не могло обойтись. И пшени' ца – лучшее тому доказательство. Так что когда хлебушек'то откусываешь, думай, как он к нам попал. Да ты гляди, гляди, у тебя же поплавок утащило! Тяни, Михалыч. Э'эх! Ротозей ты. Рыбак липовый. Ты слушать'то слушай, но поклёвку не зевай. Ладно, не обижайся, Михалыч. Пойдём лучше по кружечке чайка с хлебушком глотнём да подумаем. Много есть интересного, о чём думать хочется.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

КТО ПРИДУМАЛ ПШЕНИЦУ?

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

УДАЧЛИВОСТЬ

Удачливость – Да'а, Михалыч, не наш сегодня день. Останемся без улова. Видишь, погода меняется, а рыба очень к такой перемене чувствительна. Плохо ей делается, вот она и ложится в ямки. Вовсе ей не до еды. Так что оставляй свои удочки и пойдём чайку похлебаем. *** Говорят, Михалыч, что новичкам во всякие азартные игры везёт. В карты, в рулетку… Не замечал? И на рыбалке та же картина – в первый раз обязательно хороший улов будет. Любой рыбак тебе про это сотню примеров вспомнит. Правда, скорее всего, такие рыбалки просто на дольше запоминаются. А вот то, что есть такие рыбаки, к которым рыба чуть ли не сама в садок запрыгивает, – это у меня никаких сомнений не вызывает. Вот, к примеру, был у нас мужичок, Санька Кононенко. Уже года три как помер – Царствие ему Небесное. Так вот, это рыбак так рыбак был. Мог рыбу поймать там, где её сроду не водилось. Мелочь к нему вообще не цеплялась, как по договору. Только крупняк шёл. Сам я раз видел. Прямо в деревне, на мостках. Бабы рядом бельё полощут, а пацаны от нечего делать удочки позакидывали – рыбачат, мол. Понятное дело, ни одной поклёвки нет. Тут мимо Саня идёт. Остановился, повертел головой туда'сюда, взял у одного мальца удочку, посмотрел на крючок. Усмехнулся. Из кармана достал свою блёсенку, подвязал и закинул. Бабы, было, шутковать над ним стали, мол, в детство уже впал мужик. И тут как рвануло! Удилище дугой, пацаны кричат, советы дают, как тащить надо. Санька цыкнул на них, дело'то это лучше всякого знает. Минут сорок водил и вывел'таки

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

УДАЧЛИВОСТЬ

Николай Ананьченко

щуку'крокодила почти на семь кило. Ну кто бы мог подумать, что прямо посреди деревни, в протоке, такие экземпляры водятся. Да и не водились они там. Это она персонально к Сане пожаловала. И знаешь, Михалыч, так всегда было: если Саня закинул удочку – жди крупной рыбы. Как'то поехали мы на одно озеро карасиков половить. Понятно, что в душе каждый надеялся и сазанчика подцепить – водятся они там. Расположились. Клёв вялый. Редко кто'нибудь с ладошку карасика вытащит. Смотрим, Саня на своей «Ниве» подкатывает. Деловито так, вытащил старый тулуп, расстелил на бережку. Снасти достал, настроил. И всё этак споро, со вкусом. Любо'дорого смотреть. «Мужики, – говорит, – Я между вашими удочками закину?» Ну понятно, кто ж против будет. Закинул, сам присел на свой тулуп, занялся снастями. Крючки напильничком подтачивает, плоскогубцами их как'то по особому гнёт. Тут у соседа клюнуло. Тот подсёк, да, видать, не вовремя. Сошла рыба. Саня соседу говорит: «Ну'ка покажи свою удочку». Посмотрел, крючок по'своему выгнул, объяснил: «Надо всегда крючок чуть в сторону отгибать от центра. Тогда сходов меньше будет. И подтачивать крючки не забывай». Минут десять прошло. Зашевелился поплавок на Саниной удочке. То в одну сторону дёрнется, то в другую качнётся. Саня взял удилище и тихо говорит соседям: «Мужики, я как подсеку, вы удочки свои вынимайте, а то запутаемся». Тут его поплавок повело, повело и почти потопило. Тут Саня и подсёк. Сразу стало ясно, что солидная добыча на крючке сидит. А наш рыбак спокойно её водит,

Байки для Михалыча.

УДАЧЛИВОСТЬ

чуть подтягивает, чуть отпускает и всё комментирует. «Надо, – говорит, – дать ей походить, не пугать резкой тягой. Чуть направлять её, она сама к берегу и подойдёт. Леску выбирать аккуратно, чтоб натяг не сбавлялся. А уже у берега приподнять ей голову, чтоб воздуха глотнула. После этого она сразу слабеет. Тут и подсак опустить пора. Да не подсаком её ловить, а завести рыбу на него и просто поднять». Говорит и именно так всё и делает. Сам же и подсак подвёл, сам же и вытащил сазанчика. Да не просто сазанчика, а целого поросёнка на шесть с половиной килограмм. Уложил добычу в сумку, собрал свои снасти, убрал в багажник тулуп, помахал всем ручкой и отбыл восвояси. Всего'то минут двадцать порыбачил, а какой урок всем преподал. Конечно, Саня рыбьи повадки, особенности каждой породы с детства знал'изучал. Ведь на реке живём. Он рыбак'охотник, считай, в пятом поколении. Но, кажется мне, для такого рыбацкого фарта этого мало. Если бы дело только в знаниях было, то какой' нибудь профессор'ихтиолог автоматически лучшим рыбаком бы становился. Однако такого же не случается. Есть что'то в таких мужиках, чего нам, рыбачкам' любителям, не понять. Такие способности не каждому даются. Я уже, грешным делом, думал: а может, в прошлой жизни они рыбами были? А что! Очень даже может быть. Где'то в глубине сознания память о рыбьей жизни сохраняется, вот и чует рыба в них своего. Ладно, Михалыч, не смейся. Я же в шутку это… Давай ещё по кружечке чайку выпьем и попробуем свой фарт проявить. Погодка'то налаживается. Может, и не придётся пустыми возвращаться.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

УДАЧЛИВОСТЬ

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ГНУС

Гнус – Нет, Михалыч, это не беда. Так себе, мелкие неприятности. Вон, возьми мазюку, намажься ещё раз, они и потеряют к тебе аппетит. Комар, конечно, удовольствия мало доставляет, но ˆ он просто ангел. Ты, чай, и не по сравнению с мошкой, знаешь про эту напасть. Мошка,ˆ Михалыч, это бич божий. Стихийное бедствие. Никого в тайге страшнее нет. Или не было... Нынче'то её поменьше стало. Вот когда ГЭС строили, тогда в полную силу она себя показала. Рабочие бригадами отказывались выходить на работу. Больницы переполнены были. Да что там, даже Правительственная комиссия была создана по борьбе с этой напастью. Чего только ни выдумывали, каких мазей ни предлагали, какие сетки ни придумывали – всё без толку. Эту зверюгу, Михалыч, и не разглядишь как следует. Такая мелкая, что сквозь любую щелочку пролезет. И где одна просочится – там сразу тысячи их появляются. Никакого спасения не было. Жуть. В тайге, Михалыч, эта мошкаˆ любого зверя с ума сводила. На что сохатый могучий и выносливый, две'три пули его не останавливали, а от мошки буквально бесился. Она ведь всего его облепит, в ноздри забивается, в уши, под хвост. Он, бедный, и в чащу забирается, чтобы ветками её посшибать, и о деревья чешется – нет спасенья. Июль – самый нужный месяц для живности. Уже и ягоды есть, и грибы, и трава в самом соку. Питаться бы да жиры набирать, так нет... Не до еды. Наоборот, худеет зверь, болеть начинает. Бывает, с рёвом несётся к реке, всё сносит на своём пути, никого не видит. Влетает в воду по грудь, голову в воду опустит и стоит сколько выдержит. Потом поднимет голову, трясёт ею и так

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ГНУС

Николай Ананьченко

громко выдыхает, что эти звуки по реке на километры разносятся. Особенно если ночью. Медведь со своей пуленепробиваемой шкурой ревел от беспомощности и от ярости деревья с корнями выворачивал. Сколько зверя сгинуло от этой мелюзги безжалостной... Помню, брали мы с братом хариуса на Илиме. Поехали запасы на зиму делать. Сразу и солили. Хариус, Михалыч, рыба очень нежная. Поймаешь, в мешок холщовый положишь, сверху ещё двух'трёх. Вроде и весу'то нет, а глядишь, у нижнего все рёбрышки сквозь шкурку проклюнулись. Его надо сразу к месту определять. Поэтому походишь часика два – и в зимовьё бегом. В бочонки укладываешь его слоями и солью засыпаешь. Зимой хариус на столе – украшенье и знатное угощенье. Так вот. Жара невыносимая. Июль – самый разгар лета у нас. А мы укутаны так, что самим дышать невозможно. Одежда на руках и ногах тесёмками перетянута, чтобы мошка не пролезла, на голове сетки, похожие на те, что пасечники носят. Ворот затянут, капюшон у штормовки поднят... Только так и можно продержаться. Прежде чем в зимовьё зайти, друг друга вениками обметаем, потом в тамбур. Там быстро верхнюю одежду скидываешь и в комнату ныряешь. И всё равно, Михалыч, утром все руки в волдырях и физиономия распухшая. И вот как'то глядим, плот идёт по Илиму. А на нём компания из трёх мужиков. И так удобно устроились, что залюбуешься. Костерочек на носу чуть дымится, стульчики приспособлены. Один на гитаре что'то наигрывает, остальные загорают. Представляешь, Михалыч! Мы тут нос боимся высунуть из своих ˆ противомоскиток, а эти в одних плавках и явно мошкой не обеспокоены.

Байки для Михалыча.

ГНУС

Мы с братом, не сговариваясь, давай им кричать, махать руками. Подвернули они к нам, пришвартовались к берегу. Мы к ним: что, мол, за секрет, почему вас мошка не трогает? А они смеются. Оказывается, они работают в каком'то закрытом химическом НИИ. Сплавляются по рекам каждый год, вот и изобрели себе какую'то гадость, от которой мошкаˆ разлетается, а человеку от этой химии никакого вреда. От щедрот своих они и нас снабдили этим волшебным снадобьем. Сначала мы кисти рук намазали, для пробы. Стоим ждём. Действительно, не кусают. Тогда мы стали потихоньку расчехляться. Угостили ребят свежими харюсками и расстались. Поплыли они дальше. А мы ожили. Жидкость была чёрная, типа дёгтя, и густая, как масло. Мы её «чернушкой» прозвали. Намажемся – и два часа никакая гадость к тебе не приближается. Значит, можно было что'то придумать. Видно, не в ту сторону эта правительственная комиссия думала. А на строительстве вскоре мошкаˆ сама исчезла. Оказывается, когда вода поднялась, то были затоплены гольцы, на которых откладывала яйца эта нечисть. Должны они были на границе воды и воздуха вызревать. Чтобы и солнышко их грело, и влага всегда рядом была. А тут такая оказия – скрылись привычные камни под водой. Вот мошкаˆ и перевелась. Да, Михалыч, эта мошкаˆ большой бедой была. Недаром ещё другое название у неё было. Краткое, но в самую точку – гнус. А комары– это просто нежные воспоминания по сравнению с этой гнусью. Так что, Михалыч, мажься своей волшебной мазью и пойдём хлебнём чайку за то, чтобы не встречаться больше с этим самым страшным таёжным зверем, с этим гнусом.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ГНУС

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ПЕРВАЯ РЫБКА

Первая рыбка – Ну, Михалыч, хвались уловом. Вижу, поднатаскал харюсков. Ну'ка, ну'ка... А что, очень даже впечатляющий улов. Вон даже ленка приличного вытащил. Молодец. Давай'ка с устатку чайком побалуйся. Ишь, аромат'то какой. Улавливаешь? То'то... Да, ты удобней располагайся, ноги вытяни. Рыбалить – нелёгкое дело. Находишься так, что ноги гудят. Расслабляйся. Вот сколько я на своём веку рыбы переловил, Михалыч, не сосчитать. Где только не ловил. И в реках, и в озёрах, на море даже приходилось. Но вот помню лучше всего свою первую рыбу. Да что там рыбу – рыбёшку. Но, поверишь, Михалыч, каждую её чешуйку помню. Даже запах до сих пор улавливаю. А ведь совсем ещё пацанчиком был. Ещё и до школы не дорос... Наше село между двух речушек стояло. Так себе речушки. Летом в любом месте перейти вброд можно, а местами просто и перепрыгнуть. А рыбы в них водилось немеряно. Пескари, чебаки, ерши, краснопёрки – этой мелочи видимо'невидимо. Но и серьёзная рыба не в редкость была – налим, щука, сомики. Пацанва начиная с весны и до самых первых заморозков рыбалкой баловалась. Только не было, Михалыч, тогда таких снастей, как нынче. Проще говоря, ничего не было. Раз в неделю проходил по селу старьёвщик со своей тележкой. Сдавали ему всё подряд: старые тряпки, макулатуру, железяки брошенные – всё брал. А взамен у него можно было выпросить рыбацкие крючки. Вот и всё. Остальное самим приходилось делать. Лески настоящей мы тогда и не видывали. Взрослые рыбаки сучили её из ниток, кто

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ПЕРВАЯ РЫБКА

Николай Ананьченко

помастеровитей был – из конского волоса. Нитки скручивали и варом натирали, потом снова скручивали. И так много раз. Леска получалась грубая, жёсткая. Но и на такую снасть рыбы вдоволь добывали. Ну а ребятня выпрашивала у матерей катушку ниток, делали в три нитки поводок, кое'как ладонями скручивали и скорей привязывали, чтоб не раскрутилась. Да какое там. Нитки сразу же распрямлялись и путались... Ох, Михалыч, как они путались! На рыбалку гораздо меньше времени приходилось, чем на распутывание их. Вижу, улыбаешься. Значит, и тебе такие снасти рыбацкие знакомы. А как же. Через одно время с тобой прошли, вот и в памяти много одинакового… Вот я смотрю, Михалыч, у тебя поплавков штук двадцать с собой. И все из магазина, все разные, видать, для разных случаев подходящие. А мы обламывали сухую ветку, сучок маленький, и привязывали на свою нитку. Правда, с грузилами был полный порядок. В каждой избе охотничье снаряжение имелось, а значит, и дробь была. Вот из неё грузила и делали. Было мне от силы годков пять. Бегал и я на речку, но только смотрел, как старшие пацаны рыбалят, а у самого не было удочки. Но страсть, как хотелось самому рыбку поймать. Сосед у меня был, Сашка. Года на три меня постарше. Заядлый рыбачок. Вот я к нему и стал приставать, чтобы помог удочку сделать. Тот не сразу, но согласился. Велел принести нитки и крючки, а грузила у него были. Всю неделю я собирал тряпки, газеты, старые тетради, что у матери валялись, набрал целую охапку и стал ждать старьёвщика. Посмотрел он на мой ворох тряпья, усмехнулся, головой покачал, но пару крючков дал. Прыгая от счастья, я побежал к маме и стал просить у неё нитки. Но, оказывается, и они были, Михалыч, в

Байки для Михалыча.

ПЕРВАЯ РЫБКА

дефиците. Кое'как выпросил я остаток ниток на катушке и помчался к Сашке. Тот деловито осмотрел всё, кивнул головой и стал мастерить мне удочку. Я старательно помогал ему, в результате чего крючок зацепился за майку и ни в какую не хотел отцепляться. Сашка ворчал, но терпеливо и аккуратно отцепил меня от крючка. Для удилища мы приспособили длинный хлыст прибрежной ракиты. Благо она росла на берегу густыми зарослями. Очистив хлыст от листьев и мелких веточек, Сашка привязал к нему тройную нитку с грузилом и крючком, потом выбрал сухой сучок и сделал из него поплавок, привязав его намертво к ниткам. Вот и готова была моя первая удочка. Как я насаживал на крючок червя, как ругался по этому поводу Сашка – другая история. С первого же раза, закидывая, я запутал нитки... Сашка уже был не рад, что связался со мной, но помог распутать их и закинул удочку сам. «Когда поплавок потонет – сразу тяни», – объяснил он и ушёл к своим удочкам. Сижу, не дышу, глаз с поплавка не спускаю. А он и не шевелится. Много ли у мальца терпения! Стал я по сторонам поглядывать, словом, расслабился. Тут Сашка как заорёт: «Тяни скорей, утонул поплавок'то!». Глянул я – нет поплавка. Схватил я хлыст этот и что было сил рванул. Заметил краем глаза, как что'то сверкнуло серебристой искрой и в траву упало. Бросил я удочку, кинулся искать свою добычу. Вижу, бьётся в траве пескарик с детскую ладошку длиной. Схватил я его, и такая во мне радость подня' лась – не описать. Вот как сейчас вижу и плавнички жёлтенькие, и чешуйки полукруглые, и чёрные бусинки глаз, и запах... Не знаю, Михалыч, почему, но сколько я потом этих пескарей переловил и другой рыбы, но такого пьянящего,

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ПЕРВАЯ РЫБКА

Николай Ананьченко

радостного запаха уж не ощущал. Мне, бывает, среди ночи вдруг этот запах почудится, и так радостно, так тепло становится, не передать... Ну а когда взял снова удочку, оказалось, что она так запуталась, что и Сашка отказался её распутывать. Мокрая нитка в такие узлы завязалась, что никакому распутыванию не поддавалась. Поплакал я и пошёл домой с запутанными нитками, заплаканными глазами и первой своей добычей. А в ближайшее воскресенье отец сделал мне удочку уже настоящую, с конской леской и двигающимся поплавком из бутылочной пробки. Я так думаю, Михалыч, коли в таком радужном цвете эти детские воспоминания приходят, значит, дело к старости. Так, что ли? Да шучу я, шучу. Тебе чайку ещё плеснуть? Пей, Михалыч. Чай таёжный, он здоровья прибавляет, а года убавляет. Слыхал такое? Точно тебе говорю. Так и есть. Ну, ладно, Михалыч, повспоминали – и довольно. Давай посидим, поглядим на красоту эту. Да помолчим. Природа, она, Михалыч, тишину любит.

Байки для Михалыча.

ЩУКА ОБВЕНЧАЛА

Щука обвенчала

Присаживайся, Михалыч. Отдыхай. Находились сегодня, аж ноги гудят. Но и не зря. Ишь, какие красавицы попались! Да, Михалыч, щука, она без труда не даётся. Зато и удовольствие получаешь несказанное. Люблю я эту спиннинговую рыбалку. Как почувствуешь этот удар'поклёвку, как поведёт она – сердце радуется и в азарте колотится. Я совсем ещё молодым был, только женихаться начал, когда блеснить приучился. Блёсны тогда сами делали. Чаще всего из стальных ложек, из медных трубок. Обрезали их, форму нужную придавали. А потом зачищали до зеркального блеска. И, скажу тебе, уловистые были, не хуже, чем нынешние, заводские. А самые ценные – из серебряного рубля или полтинника. Помнишь, были такие. Конечно, они уже и

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ЩУКА ОБВЕНЧАЛА

Щука обвенчала

Николай Ананьченко

тогда только в коллекциях встречались или у какой' нибудь бабушки припрятаны были. Тем, у кого такие блёсны были, завидовали. Считались они самыми уловистыми. У меня была одна. Но почему'то я ей больше хвастался, чем ловил. А знаешь, Михалыч, именно щука меня с женой обвенчала. Не веришь? Ну, не в прямом, конечно, смысле, но то, что мы уже к золотой свадьбе приближаемся, я уверен, щука постаралась. Я тогда уже посватался и к свадьбе готовился. Родня приехала и с моей, и с её стороны – помогать, значит. Суета, нервотрёпка. Ну, я и подумал, что не грех на денёчек на рыбалку сбежать. Причины'то – вот они! И рыбки свежей к свадебному столу припасти, и невестиного дядю, любителя рыбалки, порадовать, да поближе познакомиться. Кто ж против будет. Но должен тебе сказать одну вещь. В то время, сам небось помнишь, достать обручальные кольца было делом невероятным. Считай, невозможно было их достать. Вот нам и дали их как бы взаймы. Мне – её старший брат, а ей – моя тётка. Брат Зинкин был мужик здоровый, пальцы – не моим чета. Кольцо свободно болталось на моём пальце. Но подумали, что это же на время, лишь на саму церемонию, а потом как'нибудь найдём по размеру. И представляешь, Михалыч, до сих пор не могу понять, как оно со мной на рыбалке оказалось! Видать, сильно похвастаться хотелось. Вот и нацепил раньше времени. Ну, выплыли на лодке к камышам, заякорились, стали бросать. Схватила у меня щучка. Подтянул я её к лодке, стал поднимать, она и выскользнула, я рукой за ней в воду – хвать. И поймал за жабру. Вытащил. Довольный сижу. И тут глядь – нет кольца. Я в панике,

Байки для Михалыча.

ЩУКА ОБВЕНЧАЛА

чуть за борт не прыгнул. Да дядька остановил. Говорит: «Хоть и дурная это примета, но из'за кольца в ноябрьскую воду прыгать не стоит. Придумаем что' нибудь. Тем более что кольцо на тебе ещё не официально надето было». Слабое, конечно, утешение. Но делать нечего, расстроенный, но продолжаю блеснить. Хоть рыбы свежей к свадьбе принести. Кинул раз, второй, и тут такой удар! Чувствую, рыбища не маленькая. Аккуратно вывел, минут двадцать с ней возился. Килограмм на восемь оказалась. И пошло, что ни заброс, то поклёвка. Словом, если бы не кольцо – знатное удовольствие получили и на всю свадьбу рыбы наловили. Приехали. Я, чтобы невесте на глаза не показываться, кинулся рыбу чистить да потрошить. Конечно же, первой поднял ту, самую большую. Почистил, вспорол. Машинально смотрю, что в желудке – это каждый рыбак так делает, не пропустит. Смотрю, что'то блестит сквозь плёнку. Я ножиком – чик, и, веришь, Михалыч, вот оно, кольцо утопленное. Оно же блескучее, видать, щука его, как блесну, за рыбёшку приняла и проглотила. А потом уже и настоящую блесну схватила. Ну, Михалыч, радости у меня было – через край. Побежал к дядьке, вывел его на крыльцо, кольцо показываю, смеюсь и рассказываю, что да как. Он меня по плечу похлопал и сказал: «Хорошо жить будете и долго. Это знак добрый, раз сама щука тебе кольцо преподнесла. Так что радуйся. Но пока Зинке не рассказывай. А может, и вообще не рассказывай». Я и не рассказал ей. Она до сих пор не знает эту историю. Кольцо я потом купил, но отдал шурину купленное, а не то, что у щуки в брюхе побывало. Его отдал в

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ЩУКА ОБВЕНЧАЛА

Николай Ананьченко

мастерскую, его мне по пальцу сделали. С тех пор и ношу. Вот, Михалыч, чудеса'то какие случаются. А с Зинулей моей мы и впрямь хорошо живём. Бывает, конечно, ругаемся. Как без этого. Но всё без злости, по'свойски. Вот уж на следующий год полвека будет, как вместе... Вот и давай'ка, Михалыч, теперь по кружечке таёжного аромату примем за жён наших, за их терпение к нам, за их любовь.

Байки для Михалыча.

СВОЯ ТЕРРИТОРИЯ

Своя территория – Глянь'ка, Михалыч, глянь! Лебеди выплыли. Да ты головой'то не крути так. Тихонько поверни, а то спугнёшь. Вон они, слева от тебя. Эх, красиво плывут. Ишь, прямо королевские фрегаты. Так и просятся короны им на головы. Что и говорить – царская птица, гордая. Всё. Заметили. Опять в камыши ушли. Но каковы! Я вот, Михалыч, считаю, что лебедь – самая красивая из птиц. Видел, как они взлетают? Долго бегут по воде, крыльями машут, а потом вдруг сразу ввысь уходят. А летают как! Плавно, словно показывают себя: мол, любуйтесь, нам не жалко. Ну а плавают, ты видел – само достоинство. Вообще'то, честно говоря, мне они кажутся не гордыми, а высокомерными. Смотрят на всех как на второй сорт. Во'во. Правильное ты слово подобрал – снисходительно. Да и жестокая эта птица. Нет в ней тепла. Вот на утку, к примеру, смотришь и улыбаешься. Суетится, торопится, но всё по'домашнему как'то, по' свойски, что ли. А эти – нет. При них так и хочется по стойке «смирно» стать. А ты знаешь, Михалыч, что если пара лебедей на озере гнездо себе построила – считай всё. Никакой другой водоплавающей птице здесь не жить. Все гнёзда разорят, яйца поклюют, а если птенцы будут – поймают и утопят всех. Не веришь? Точно тебе говорю. Это они так свою территорию определяют, о корме для своих будущих птенцов заботятся. Обычно это хищники территорию своей охоты охраняют. Но прежде они её метят. Кто как. Лисы, барсуки, волки – те запахами. Медведь – стволы дерёт

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

СВОЯ ТЕРРИТОРИЯ

Николай Ананьченко

когтями. Да ещё чего придумывает! Подтащит к дереву пенёк, заберётся на него, вытянется и царапает кору повыше. А пень потом подальше оттащит. Другой медведь заметит следы эти, померяется – не достать. «Ага, – думает он, – большой соперник». И уходит. Каждая метка о многом рассказать может: и о возрасте, и о здоровье, и о силе хозяина. Вот соперники учуют метку и решают, стоит нарушать границу или уйти подобру'поздорову. Даже щука, и та свои угодья помечает. Не знал? Что ты! Это очень даже обязательно. Она трётся о водоросли, о коряги подводные, на них слизь её остаётся. Другие щуки по ней и определяют хозяйку. А та свои владенья постоянно проверяет, других щук гонит прочь. Ты, Михалыч, наверняка много историй слышал, как тянет рыбак щуку, а её другая хватает. Такое часто случается при блеснении. Так вот это хозяйка территории

Байки для Михалыча.

СВОЯ ТЕРРИТОРИЯ

видит, что чужая щука что'то схватила, вот она и расправляется с нахалкой. Мол, не воруй. Тут и сама попадается. А вот лебеди территорию не метят. Наверно, лишним это считают. Они про себя всё решили – их это озеро, и всё тут. А убивают всех подряд, кто может их кормом воспользоваться. У человека, Михалыч, похоже получается. Кто'то метит территорию заборчиком или забором. У каждого двери с замком есть. А некоторые, как лебеди, сами для себя решают, что они здесь хозяева и терроризируют всех вокруг. Только ничего они не защищают, просто силу свою показать желают, а получается, дурость показывают, но другим от этой дурости несладко живётся. Так вот несуразно у человека получается. Согласен? Ну, раз согласен, то пойдём чайку нашего хлебнём. Как это нынче модно говорить: чисто экологический продукт. И чище нашего, таёжного, не сыщешь.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

СВОЯ ТЕРРИТОРИЯ

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

РЫБАЛКА КАК ВОЕН' НАЯ ДИПЛОМАТИЯ

Рыбалка как военная дипломатия Нет, Михалыч! Рыбалка – это не болезнь. Это образ жизни. Даже целая философия. Наверное, в генах у нас сидит потребность к добыче. Хотя, с другой стороны, у некоторых тяга к этому занятию все мыслимые размеры переходит. Вот сосед мой, Витька Доровских, если хотя бы раз за неделю на рыбалку не съездит, так сыпью покрывается. По всему телу, говорит, зуд идёт. Я думаю, это уже излишек. Я с малолетства к рыбалке приучен. И отец мой, и дед – все рыбачили и для души, и для пропитания. Но вот нам с тобой вопрос пропитания не очень важен, а бросить это дело никак невозможно. А отец мой и на фронте иногда рыбку ловил при случае. В войну я совсем ещё пацаном был. Но работать приходилось по полной взрослой норме. Потому как больше некому было пахать'сеять. Мужики все как один воевали. Вот и батя мой всю войну прошёл. До лейтенанта дослужился – были тогда какие'то краткосрочные командирские курсы. Так он на них после второго ранения обучился. А закончил войну в Австрии, где'то на самой границе с Германией. Как'то, уже после 9 мая, остановилась их рота на большой ферме. Отец рассказывал, что такого ухоженного хозяйства, таких огромных свиней никогда ранее не видывал. Поступил им приказ оставаться там до особого распоряжения. Расположились они, огляделись. Удивительно, но ни одного мужика нет. Хозяйка, дамочка средних лет, понятно, радости от их присутствия не проявляла. А весь личный состав

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

РЫБАЛКА КАК ВОЕН' НАЯ ДИПЛОМАТИЯ

Николай Ананьченко

командование предупредило, что за мародёрство, за грубое отношение к местным жителям будут строжайше наказывать, вплоть до расстрела. Поэтому все бойцы роты к хозяйке со всем почтением, даже помогали по хозяйству. Постепенно она оттаяла. Улыбаться начала. Однажды отец увидел в чулане удочки. От их вида он просто ошалел. Мы ведь как рыбачили – срубишь ровную тонкую лесину, ошкуришь её, подсушишь, вот и удилище. Леска, хорошо коли плетёнка из конского волоса была, а то и сучёная суровая нитка годилась. А здесь всё в заводском исполнении. Складные удилища, настоящая леска, разноцветные поплавки – просто чудо. Отец хозяйке показывает на них: можно, мол, взять их, порыбачить? Та губы поджала и пренебрежительно этак спрашивает: «Фишер?». Это по'ихнему рыбак значит. Отец головой закивал. Она плечами пожала и ушла. Минут через десять приносит чемоданчик, подаёт отцу и говорит: «Презент». Подарок, мол. Открыл отец этот чемоданчик, а там круглые мотки лески разной толщины и наборы крючков, поплавки. Сказочное богатство для рыбака. Взял батя удочки, рядом с хлевом накопал червей и пошёл на местный пруд. Пруд, Михалыч, отдельного рассказа требует. Берега чистые, под деревьями скамеечки сделаны. Над водой мостки сооружены, чтоб не лезть в саму воду, а рыбачить в полное своё удовольствие. На мостках приспособления для закрепления удилищ. Всё это для русского мужика из далёкой Сибири настоящим чудом казалось. Расположился. Только забросил – сразу поклёвка. Подсёк, вытащил карасика с ладошку. Снял его и аккуратно в воду отпустил – пусть, мол, подрастает. Клёв знатный был. Мелочь отпускал, тех, что покрупнее, на кукан сажал. Увлёкся, ничего вокруг не замечает.

Байки для Михалыча.

РЫБАЛКА КАК ВОЕН' НАЯ ДИПЛОМАТИЯ

Вдруг слышит: «Herr Offecir! Herr Offecir!». Обернулся и обомлел. Стоят три немца в военной форме, правда, без погон. Старший, пожилой уже мужик, улыбается, головой кивает чему'то и традиционно «Гитлер капут» говорит. Автоматы кинули под ноги отцу, а один ещё и фауст'патрон впридачу. Пожилой на удочки кивает и радостно так говорит: «Ich bin auch Fischer». Потом повёл рукой вокруг и объяснил: «Das ist main Haus». Хозяин, значит, объявился. Почесал отец затылок, собрал автоматы, закинул их за плечо. Жестами показывает хозяину на удочки, сматывай, мол. И вот, Михалыч, представь картину: раннее утро, по мощёной дорожке от пруда к хозяйскому дому движется процессия: впереди три немца с удочками и куканом с рыбой, а сзади отец мой с тремя автоматами на плече и фауст'патроном под мышкой. На другой день переводчик из штаба рассказал, что хозяин этой фермы со своими приятелями уже три дня прятался в погребе. Им же внушали, что русские солда' ты – сущие звери, всех расстреливают, всё грабят и прочее. И тут они увидели, как батя пришёл рыбу ловить. А когда он мелочь назад в пруд стал отпускать, решили, что русские вполне нормальные люди, раз рыбалкой так увлечённо занимаются. Вот и решили сдаться именно этому рыбаку. Раз рыбёшку отпускает на волю, то и им ничего плохого не сделает. А отца за взятие пленных медалью наградили. И вот что интересно, Михалыч. У бати наград боевых много было, трижды ранен был, даже благодарность главнокомандующего имел. Но почти ничего не рассказывал. Не любил вспоминать. А вот про рыбалку эту я от него раз десять слышал. И с такой радостью, с таким удовольствием он это рассказывал,

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

РЫБАЛКА КАК ВОЕН' НАЯ ДИПЛОМАТИЯ

Николай Ананьченко

будто и не было за всю войну дела более важного, более достойного. А хозяина этого вскоре отпустили, потому что ни в каких боевых действиях он не участвовал и был насильно мобилизован всего две недели назад. Мужик этот и чемоданчик со всем рыбацким добром, и удочки – всё отцу подарил. Этот подарок – единственный трофей, с которым вернулся батя с фронта. Со всей округи к нему мужики приходили полюбоваться на чудесные снасти. И я сподобился порыбачить ими. Но это, как говорят, уже совсем другая история. Вот плесни'ка, Михалыч, мне кружечку чайку. А то смотрю, чайник вовсю пыхтит, нас не дождётся. Давай глотнём за отцов наших, за их победу.

Байки для Михалыча.

ЭФФЕКТ НЕОЖИДАННОСТИ

Эффект неожиданности – Проснись, Михалыч! Удочка сейчас уплывёт. Тащи скорее! Ну, молодец. Радуйся, что мелкая рыбёшка попалась, а то не видать бы тебе твоей новой удочки. Спать на рыбалке, Михалыч, это последнее дело. Да и не безопасное. Зря улыбаешься. Может, ты и не замечал, рыба всегда клюёт тогда, когда рыбак отвлекается. Ведь как бывает: сидишь'сидишь, пялишься на поплавок, а он и не шелохнётся. Но стоит только отвернуться, отойти, так он тут же ныряет. Пока спохватишься, дёргаешь, а уже поздно. Ни рыбы, ни наживки. Такое впечатление бывает, что рыбы подглядывают за рыбаками и хватают наживку в самый неподходящий момент, когда рыбак этого и не ждёт уже. Вот сосед мой, Витёк Доровских... Ты его помнить должен. Прошлой осенью мы вместе за хариусом ходили в верховья Илима. Так вот. Поехал он на одно лесное озеро амура потаскать. Сам знаешь, амур рыба не слабая, намучаешься,пока вытащишь. Витёк накачал свою лодочку, взял пару удочек, наживку и отплыл за богатым уловом. Да что'то не сложилось. Нет клёва, хоть тресни. И наживку менял, и в самые подходящие места забрасывал – всё без толку. Начал'то ловить он на самом рассвете, а потом уже и солнышко пригревать стало, разморило Витюшу. Закрепил он удилище под деревянной скамейкой да и придремал, вот точь'в'точь, как ты. Ну, и понятно, что тут же клюнуло. Да хорошо клюнуло. А Витя посапывает себе. Может во сне уже наловил рыбки'то. А рыба крепко на крючок села. Поводила она леску, подёргала, но никто её не тянет. Развернулась она

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ЭФФЕКТ НЕОЖИДАННОСТИ

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ЭФФЕКТ НЕОЖИДАННОСТИ

и на полной скорости под лодку, а потом дальше, к камышам. Натянулась леска, удилище дугой, конец его в воду ушёл... А потом удилище'то как рычаг сработало, и лодочку Витину вместе с ним самим и перевернуло. Представляешь, Михалыч, ощущения рыбачка нашего? Только что сладким сном забылся под ласковым солнышком и вмиг в холодной воде оказался. Хорошо, хоть не нахлебался водички, быстро очухался, за лодку ухватился и погрёб к берегу. Самое замечательное, Михалыч, то, что на берегу Витя быстро лодку в порядок привёл и в погоню за своей удочкой бросился. А она, бедняжка, плавает по озеру, словно перископ из воды торчит. И догнал ведь, и амура вытащил. Хороший амур попался, на шестнадцать килограмм потянул. Так что недаром искупался наш Витя, а ради хорошего трофея. Но вот не засни он, и не клюнула бы рыбина эта. Потому как рыбам эффект неожиданности нужен. Без него они никак не могут. Или вот другой случай. Это я лично наблюдал. Рыбачили мы с одним гостем городским в дальних заводях. Клёв средненький был. Как'то волнами – то полная тишина, потом минут пятнадцать одна за другой поклёвки идут. Вот в одной такой паузе захотелось гостю моему по малой нужде отлучиться. Ты, Михалыч, уж извини за такие подробности, но, как говорится, из песни слова не выкинешь. Так вот, решил он за кустики зайти, а оставить удочку не захотел – вдруг клюнет. Отпустил он катушку с тормоза и пошёл. Леска'то легко разматывается, на катушке её полно, вот он и решил использовать преимущества современного рыбацкого снаряжения. Отошёл, значит, за кустики, катушку на тормоз поставил и стал расстёгиваться. Ты замечал, Михалыч,

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ЭФФЕКТ НЕОЖИДАННОСТИ

Николай Ананьченко

как современные рыбацкие костюмы шьют? Там пуговиц десятки, завязочки всякие... Пока всё это развяжешь' расстегнёшь, можешь и не успеть. Вот гость'то этим делом и занялся, ослабил, стало быть, внимание. А рыбе этого и надо. Только всё у него получилось и комбинезон стал сползать с него, как она и долбанула. Ощутимо рванула. Рыбак машинально шагнул к берегу, а ноги'то комбинезоном словно связаны. Вот он носом и пропахал по травке таёжной. Пока вскочил, пока штаны натянул, догнал удочку свою, да уже поздно, ушла добыча. Так и не узнали, кто же гостя нашего так опростоволосил. Вот, Михалыч, потому и говорят, что рыбалка сосредоточенности требует, внимания. А ты дремать вздумал в самый ответственный момент. Негоже так. Пойдём'ка глотнём чайку нашего, бодрящего, для того чтобы не попасться на рыбий эффект неожиданности.

Байки для Михалыча.

СТЕРЖЕНЬ НЕСГИБАЕМЫЙ

Стержень несгибаемый – Не переживай, Михалыч, этот дождик не надолго. Видишь, вон и солнышко уже просвечивает из' за тучки. Скоро закончится. Зато клёв будет знатный. Наверстаем вынужденный простой. Попей'ка пока чайку да полюбуйся. Вон какой вид открывается. А вон, посмотри, мужиков и дождь не пугает. Сидят, как вороны нахохлившиеся. Терпят. Всё'таки странный это народ – рыбаки'охотники. Ничего их не останавливает. Ни дождь, ни снег. Один мой знакомый так говорил: «Что за сомнения! Камни с неба не падают, значит, рыбалка не отменяется». Ну, я понимаю, когда промысловик идёт на охоту. Там и пурга, и буран будет – не важно. Это работа такая. А вот нас с тобой что толкает на такие подвиги? Точно: инстинкт добытчика. В крови это у мужика. Правда, у одного он больше, а у другого и не разглядишь. И порой настоящие чудеса такие мужики вытворяют. Я раньше с большой охотой на пушной промысел ходил. Участок свой только два года назад сдал. До сих пор мои зимовьюшки стоят да пользу приносят. А на промысловую охоту, чтоб ты знал, одному идти нельзя. Обязательно напарник должен быть. Мало ли что в тайге за два месяца случиться может. Да и план вдвоём легче сделать. У меня в напарниках Костя ходил. Ну, это в тайге да для меня он Костя был, а на самом деле все его Константином Ивановичем величали, потому как был он классным хирургом и мало кто в нашем районе не прошёл через его умелые руки. Лет десять мы с ним на пушнину ходили.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

СТЕРЖЕНЬ НЕСГИБАЕМЫЙ

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

СТЕРЖЕНЬ НЕСГИБАЕМЫЙ

Когда в первый раз пошли зимовьюшки готовить, он с собой дополнительный мешок взял. Тяжеленный – сил нет. Я к нему: «Чего это ты набрал? Я же предупреждал, что брать только самое необходимое. Мы же не зря список составляли». А он только улыбается: «Это, Гаврила Владимирович, тоже вещи необходимые. Врач, всегда врачом остаётся. Если у соседей, не дай Бог, что случится, они же ко мне прибегут. Вот я и должен быть всегда во всеоружии». А в мешке этом у него целый полевой госпиталь был. И инструменты, и бинты, и жгуты… Поворчал я и уступил. И не зря. Слух о своём хирурге по всем соседним участкам прошёл, и не было сезона, чтобы кто'то не прибегал сам или Костю не просил прибежать. Многим он помог, можно сказать, спасателем охотничьим был. А раз ему самого себя спасть пришлось. Вот где сила человеческая проявилась… В тот раз мы решили летом по зимовьям пробежаться: где подремонтировать надо, куда запасы новые затащить. Вот и отправились в таёжный круиз. До базового зимовья дошли на лодке. Переночевали, а с утра отправились по другим зимовьям. Отошли'то всего ничего, как Костя говорит: «Пойду гляну ягодники. Вроде кислицы здесь много». Скинул рюкзак – и в кусты. Я ему вслед: «Костя, стой! Там обрыв!» Да опоздал. Костя только вскрикнул, потом треск и глухой удар. Бросил я свою поклажу и полез в кусты. Знал я, что овраг здесь очень глубокий и крутым склоном обрывается. Потому осторожно пробрался, к краю подошёл, смотрю, а Костя на дне лежит и не шевелится. А высота обрыва никак не меньше четырёх метров. Нашёл неподалёку место, где с трудом спуститься можно, подбегаю к Косте, а тот застонал и голову

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

СТЕРЖЕНЬ НЕСГИБАЕМЫЙ

Николай Ананьченко

поворачивает. Обрадовался я было – мол, живой, обошлось. Но тут глянул на его ногу и чуть сам в обморок не грохнулся. Когда Костя падал, то, видать, кувыркнулся через голову и со всего маху ногой о дерево ударился – ель там росла у самого дна. А у неё нижние ветки всегда сухие и торчат, что твои копья. Вот одно такое копьё и прошло через бедро и с другой стороны вылезло. Торчит оно сантиметров пятнадцать с одной стороны, а с другой с полметра будет. Тут Костя уже в себя пришёл и, видать, за моим взглядом проследил. Смотрит на свою ногу и молчит. Я к нему: «Давай, пока в горячке, рвану и вытяну эту пику». А он усмехнулся и говорит: «Этого, Гаврила Владимирович, делать никак нельзя. Мне и так повезло, что кровь фонтаном не льёт. В этом месте два очень крупных сосуда проходят – бедренные вена и артерия. Если их поранить, то через пятнадцать минут вся кровь выльется. А на ветке этой вполне мелкие сучки могут быть, так что вероятность, что порвёшь какой'нибудь сосуд, почти стопроцентная. Давай'ка всё по правилам делать». Смотрю я на него и поражаюсь. За какие'то пять минут Костя так изменился! У него лицо с мягкими, крупными чертами, а сейчас стало резкое, осунувшееся и кожа с каким'то сероватым оттенком. Губы сжались, кажутся тонкими и бледные очень. Но голос спокойный, размеренный. Как лекцию читает. «Побегать тебе придётся, Гаврила Владимирович. Ты уж извини, но без этого ничего не получится. Главное: тащи сюда мой рюкзак. Остальное потом». Бросился я наверх, схватил его рюкзак – и снова вниз. Смотрю, а Костя подполз к стенке оврага, чтобы

Байки для Михалыча.

СТЕРЖЕНЬ НЕСГИБАЕМЫЙ

спиной на неё опереться, а под ногу уже коряжку какую' то подложил. Отдал я рюкзак, стал он в нём рыться, а мне говорит: «Возьми нож и штанину разрежь, чтобы всё бедро голое было. Только, пожалуйста, постарайся эту ветку поменьше трогать». Пока я со штаниной возился, он из рюкзака коробку достал, а там шприцы и ампулы разные. Набрал он полный шприц лекарства и прямо через штанину в другое бедро себе всадил. У меня голова закружилась, и приготовился я в обморок падать. Тут он впервые на моей памяти голос повысил: «Возьми себя в руки, Гаврила Владимирович. Без тебя я ничего сделать не смогу, а делать надо всё очень быстро. Так что обмороки отставить на будущее. Потом вместе поваляемся. А сейчас бежать тебе надо в зимовьё. Видишь, опять повезло, потому что недалеко ушли. Думаю, ты минут за сорок успеешь. Под моими нарами стоит круглая металлическая коробка. Бикс называется. Там же в картонной коробке бутылки с лекарствами и коробки с ампулами. Возьмёшь две бутылки с перекисью водорода и коробку с новокаином. Запомнил? Ну'ка, повтори. Нельзя тебе ошибаться, потому что времени у нас в обрез». Повторил я несколько раз и всю дорогу до зимовья повторял. Быстро сбегал. Как я бежал, Михалыч! Будто моторчик в меня воткнули. За тридцать минут обернулся, хотя бикс этот тяжеленный был. Костя бикс открыл, а там всякие инструменты хирургические блестят, а в мешочках салфетки марлевые да бинты. Из своего рюкзака достал он фляжку со спиртом, смочил салфетку и давай себе руки протирать, потом другой салфеткой – ногу. А мне и говорит: «Ты

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

СТЕРЖЕНЬ НЕСГИБАЕМЫЙ

Николай Ананьченко

же, Гаврила Владимирович, охотник со стажем, всякую дичь разделывать приходилось, значит, крови не боишься. Вот и будешь мне помощником, а заодно и операционной сестрой. Если прикрикну, заранее извини, это как производственная необходимость». И улыбается ещё! Я ему: «Костя, неужели сам себя резать будешь?!». А он мне: «С удовольствием бы передал тебе эту работу, но, боюсь, ты откажешься», и опять улыбается. В общем, проинструктировал он меня, и начали мы эту невероятную операцию. Деталей я не помню. Действовал как во сне. Иногда на Костю поглядывал. Лицо у него не то чтобы злое, но какое'то заледеневшее было. Губы закусил, глаза прищурил… В общем, маска, а не лицо. Но дело делал. Вот ведь скажи, Михалыч, разве это не героическая личность! Не думаю, что любой из врачей такое мог сделать. Наверно, час с небольшим колдовал он над своей ногой – и резал и промывал, и перевязывал что'то, – но палку эту достал. Я только промокал рану да его лицо, иногда. Он весь в испарине был. Оно и понятно, такое над собой творить. Наложил Костя на рану восемь швов, сделал повязку с какой'то мазью, ну а забинтовал рану уже я, потому что Костя стал отключаться. Уложил я его поудобнее, укрыл спальником, а сам рядом плюхнулся и тоже отключился. Повалялись мы так с часок, потом я спохватился: надо ведь до зимовья как'то добираться. Пошёл, вырубил крепкую палку, типа посоха с рогатулиной на конце. Верёвку приготовил, стал дожидаться, когда Костя в себя придёт. Ещё часа два он в отключке был. Потом глаза открыл и спрашивает: «Это ещё сегодня или уже завтра?» Я и не понял сначала, о чём это он. Потом сообразил, не

Байки для Михалыча.

СТЕРЖЕНЬ НЕСГИБАЕМЫЙ

помнит он, сколько спал. Может, ночь уже прошла. Объяснил я ему ситуацию. Согласился он, что надо в зимовьё перебираться. Помог я ему подняться, навалился он с одной стороны на меня, с другой – на посох. Постоял, поморщился, но пошёл. Больше'то я его нёс, но ногами он перебирал. Подошли к спуску. Вот тут проблемы, конечно, посложнее начались. Опереться на ногу он не может, а спуск крутой. Но я это уже предусмотрел. Обвязал его верёвкой, вылез наверх, верёвку через сук дерева перекинул и потихоньку стал его подтягивать. Ну и он, конечно же, как мог, помогал. Так мы и выбрались из оврага. Так же и до зимовья добрались, правда, почти что затемно. Лёг Костя на свои нары, наглотался таблеток, ещё один укол себе сделал и, прежде чем уснуть, сказал: «Гаврила Владимирович, если завтра температура не поднимется и рана не начнёт краснеть и сочиться, значит, всё обошлось и мы сами до дому доберёмся. Ну а если нет, то придётся тебе за помощью бежать. Большего я уже сделать не смогу». Ночь я практически не спал. Всё прислушивался, как Костя дышит. Но он за всю ночь ни звука не проронил и дышал ровно. Под утро я всё же задремал, и разбудил меня Костин голос: «Подъём, Гаврила Владимирович! Пора на перевязку». Рана под повязкой оказалась ровной, без следов красноты, и Костя остался очень доволен. Представляешь, Михалыч, уже к вечеру Костя встал и вокруг зимовья прошёлся. «Тренировка – вещь очень полезная», – сказал. А через три дня погрузились мы в лодку, и доставил я своего напарника в нежные объятья его коллег.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

СТЕРЖЕНЬ НЕСГИБАЕМЫЙ

Николай Ананьченко

Вот, Михалыч, какие дела может человек делать, если есть в нём настоящая сила, стержень несгибаемый. Что? Костя? Так он и сейчас хирургом работает. Правда, уже года два на охоту не ходит. А после того случая мы с ним ещё не один год пушнину добывали на радость заграничным модницам. Гляди, Михалыч, дождик'то, как я и предсказывал, закончился. Допивай свой чай и пойдём навёрстывать нашу рыбацкую удачу. Клёв сейчас отменный должен быть.

Байки для Михалыча.

МОЯ ТАЙГА

Моя тайга Я, Михалыч, так думаю: каждому человеку дано своё понимание красоты. Оно с рождения в нём образуется и всю жизнь с ним живёт. Нынче модно говорить о малой родине, о любви к ней. Это, конечно, правильно. Я это понимаю. Вот для меня малая родина – это тайга. Я вижу в ней и красоту, и пользу. Она для меня как дом родной. А вот привези сюда бедуина какого'нибудь. Ведь он от каждого куста шарахаться будет, всё ему чужим покажется, и о красоте таёжной вряд ли от него услышишь. Зато о пустыне своей, с её жарой, песчаными бурями и прочим набором пустынных прелестей, будет взахлёб рассказывать и восхищаться. Сколько уже лет, Михалыч, любуюсь я этой красотой, и всё не надоела она. Вот ты глянь на тайгу. Какая она? Ну, конечно, зелёная. Так каждый ответит. Но какой же разный этот зелёный цвет. Ведь сотни, да что там, тысячи оттенков тайга сочиняет. Каждый куст, каждое дерево своего зелёного цвета. А осенью... Ведь никакими словами, никакими красками не передать красоту таёжную. И огненно'рыжие, и алые, и жёлтые – все краски здесь. Сплетаются, смешиваются и создают неповторимый, неописуемый пейзаж. Тайга, она добрая к тем, кто понимает её, не вредит ей. И прокормит, и кров даст такому гостю. Ну а если, как говорится, со своим уставом в чужой монастырь кто заявится, то спуску она не даст. Тут она свой норов в полную силу покажет. Я, например, очень люблю, когда дождь идёт. Тайга словно замирает, радуется небесной влаге. Умывается. Залезешь, бывало, под ель столетнюю,

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

МОЯ ТАЙГА

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

МОЯ ТАЙГА

сядешь, спиной к стволу привалившись, и слушаешь, как шуршат капли по хвое, по листьям. А под елью'то сухо и тепло. Словно из уютного дома, из окна за жизнью таёжной наблюдаешь. Как'то раз сохатый подошёл. Ведь учуял меня, но не испугался, не убежал. Понял, что беды от меня ждать не приходится. Постоял, посмотрел на меня, помотал своей огромной головой, потом гриб нашёл, сжевал его и неторопливо в чащу подался. А я прямо'таки счастливый сижу. А как же: за своего приняли. Бурундуки так чуть ли не по ногам бегали. Любопытные они. А тут такое развлечение – кто'то новый появился. Ну как не рассмотреть поближе. И зимой всегда укрыться можно. Сколько раз я ночевал в снежной норе. Даже в метель. Главное – правильно выкопать её. Чтобы ветер не задувал. Подстелешь лапника, расположишься поудобнее, чайку из термоса нальёшь, прихлёбываешь его и блаженствуешь. Тишина, покой. Когда помоложе был, то много приходилась летать в дальние посёлки на «кукурузнике». Ты летал на них? Удовольствия мало, но здесь это иногда единственная возможность в райцентр выбраться и, наоборот, в посёлок добраться. Так вот, смотришь в окошко, и душа разрывается: вся тайга в проплешинах. То вырубки леспромхозовские, то гарь чёрным пятном просвечивает. Веришь, плакать хочется. Гарь, Михалыч, это страшное место. Живности там нет никакой. Чахлая травка на пятый'шестой год после пожара проклёвывается. Ходить там опасно. Может и дерево вдруг упасть и придавить тебя, можешь в яму провалиться прямо сквозь подгорелые ветки или упавшие стволы. А выбраться оттуда непросто будет. Десятилетиями будет тайга эту рану залечивать, но до конца так и не вылечит никогда. Такие места гиблыми

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

МОЯ ТАЙГА

Николай Ананьченко

называют. Всякий таёжник их стороной обходит. Даже воздух там тяжёлый, нездоровый. А ведь всё начинается с баловства, с одной спички. Не понимает человек, какую беду он несёт своей беспечностью. Моя Зинуля одно время пристала ко мне: поедем в отпуск на море. Все, мол, ездят, а мы словно бирюки, от дома оторваться не можем. Долго она меня пилила, ну я и сдался. Взяли путёвки и покатили в тёплые края. Что тебе сказать, Михалыч. Море, конечно, вещь незабываемая. Яркое, огромное. Впечатлило сразу. Но дня через три уже это восхищение поостыло. Всё одно и то же. Даже звуки изо дня в день одинаковые. Правда, один день поштормило. Ну, посмотрел я на волны. Согласен, силища немеренная, страху наводит. Но всё это как'то не для меня. Душа не трепещет, не радуется. А главное, Михалыч, не в этом. Вот в тайге, например, вижу я, пень стоит на пути. Я его спокойно обойду и дальше иду. А там... Этот пень на тебя летит да ещё и обязательно толкнуть норовит. Вечная толпа. Постоянные очереди. Ни попить, ни поесть спокойно нельзя. Суета бесконечная. И так мне захотелось поскорей в таёжную тень, в тишину заповедную. Кое'как до конца путёвок дожили. С тех пор Зинуля уже не просится на моря. Видать, и ей не очень там понравилось. Нет, врос я в тайгу, а она в меня проросла. Ничего другого мне не надо. Она ведь каждое мгновенье иная, всё сюрпризы преподносит. То шишкой кедровой кинет, то цокотом глухариным порадует, да мало ли... Нет, Михалыч, я нисколько не отрицаю красоту других мест. Я как раз даже наоборот. Просто, думается мне, что каждый должен любить свои родные места. Но любовь эта не пустые слова. Знать должен свою малую родину, беречь её. Тогда и природа нас беречь будет. А

Байки для Михалыча.

МОЯ ТАЙГА

сейчас'то что творится! Сбежали почти все в города и забыли, откуда корни их. А раз корней не помним, то и не жалко разорять природу. Вот и получается, что для природы, для Земли человек самый страшный паразит. И исчезни он, с большим облегчением вздохнула бы она. Вот в чём печаль, Михалыч. Ну, да ладно. Что'то нынче меня на какую'то философию повернуло. Давай'ка лучше выпьем по кружечке чайку таёжного. Он и бодрости прибавит, и долголетию нашему поспособствует. А потом посидим да полюбуемся красотой таёжной.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

МОЯ ТАЙГА

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ЭПИЛОГ

Эпилог Старый таёжник словно пропел песню о своей любви к родному краю, к безграничной, во многом ещё не познанной тайге. Его незамысловатые рассуждения о нашей жизни часто приводили меня в замешательство и своей простотой, и глубиной народной мудрости. В каждой рассказанной им истории есть и доля смешного, но обязательно присутствует и поучительная нотка. Дед Ишутин словно бы делится с нами своими знаниями о таёжных секретах, о повадках зверей и рыб. До сих пор звучит во мне его чуть хрипловатый голос, а неторопливой говорок располагает к размышлениям, к переосмыслению нашей повседневной жизни. Я очень надеюсь, что рассказы Гаврилы Владимировича пробудят в читателе угасающий интерес к родной природе, заставят посмотреть на мир вокруг нас новым чистым взглядом и, может быть, помогут сохранить то природное наследие, которое мы получили от своих предков и обязаны передать своим внукам. Очень мне хотелось закончить книгу на такой вот жизнеутверждающей ноте. Да не так сложилось. Недавно дошла до меня печальная новость: нет больше с нами доброго моего приятеля, мудрого таёжного жителя Гаврилы Владимировича Ишутина. Случилось так, что пошёл он с напарником за шишкой и обнаружил начинающийся таёжный пожар. Гаврила Владимирович отправил напарника за подмогой, а сам остался и как мог боролся со страшным таёжным бедствием. Когда прибыла бригада рабочих, старик был ещё жив. Но он получил многочисленные ожоги и надышался удушливым воздухом пожара. Сердце старого таёжника не выдержало, и он скончался по пути в больницу...

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ЭПИЛОГ

Николай Ананьченко

До последнего вздоха Гаврила Владимирович защищал свою любимую тайгу, свою малую родину. Пусть же эта книга сохранит память о нём и о тех, кто любил свой край так же безгранично и боролся за него, не щадя своей жизни.

Байки для Михалыча.

Рассказ

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

Рассказ

Николай Ананьченко

Тайна зимовья над Илимом ' Ну уж нет! Тут я с вами ни за что не соглашусь, ' категорично заявил охотник, лицо которого скрывалось в густой широкой бороде, переходящей в богатую кудрявую шевелюру. ' Как ни старайся, а всего не объяснишь. В тайге ох как много ещё чудес осталось. Я вот на все сто процентов уверен, что и духи таёжные не пустая выдумка. Существует какая'то сверхъестественная сила. ' Конечно, есть, ' охотно согласился с ним Гавриил Владимирович, местный охотовед. – Хотите, я вам расскажу историю, в которой и тайга есть, и чудеса, и духи таёжные? Понятно, что никто из собравшихся в этот вечер у большого охотничьего костра в нескольких шагах от вольнолюбивого и своенравного Илима, возражать не стал. Гавриил Владимирович славился своими рассказами далеко за пределами Нижнеилимского лесничества. Поговаривали, что пишет он книгу о таёжных былях, хотя сам охотовед об этом никогда не говорил, а в ответ на расспросы лишь ухмылялся да отмалчивался. Охотники сгрудились тесным кругом у костра в ожидании захватывающей истории. ' Многие из вас наверняка знают Семёна Погодаева, ' начал Гавриил Владимирович. – В позапрошлый год он в соседний район перебрался. А раньше Семён у нас в промысловиках ходил, причём в крепких добытчиках. И план всегда выполнял, и хозяйство своё в порядке содержал. На его участке два зимовья стояло. Одно прямо у Илима, другое, базовое, у Рассохи, километров за десять

Байки для Михалыча.

ТАЙНА ЗИМОВЬЯ НАД ИЛИМОМ

от первого. То, что у Илима, Семён недавно построил. Участок ему увеличили, и тяжело стало к Рассохе каждый вечер возвращаться, особенно если в азарте погони за соболишкой к Илиму выскакивал. Семён – парень ухватистый. Истинный таёжник. В повадках нетороплив, на слова скуп, но уж если мысль в голову запала – сделает, чего бы ему это ни стоило. Вот и здесь. Среди лета уговорил троих приятелей, запасся провизией, материалами нужными и ушёл с ребятами на неделю в тайгу. За это время зимовьё и поставили. Хорошее оно получилось. Аккуратное, уютное. Всё в нём прикладистое было, всяк гвоздь к месту вбит. По зимнику Семён завёз в него кое'какое барахлишко да печь чугунную. Однако печка эта в первую же зиму себя не оправдала. Пока топишь её – вроде тепло, а чуть прогорели дрова, тут же холод пробирается. Тогда решил Семён каменную печь сложить. Чтобы не возить кирпич в такую даль, сделал её из камней, что вокруг в достатке валялись. Сумел он так их подогнать друг к другу, что после штукатурки печурку от кирпичной не отличить было. Обжёг её Семён, чтобы обсохла да продымилась, и уехал до осени. Подошёл охотничий сезон. Подались в тайгу и Семён с напарником. Вышло так, что только спустя неделю напарник Семёна попал в тот угол участка, где новая зимовьюшка стояла. Бегал за соболем дотемна – всё достать не мог. Чего уж там объяснять, как это здорово после многих километров гонки по завалам, распадкам, когда гудят ноги, а мышцы от усталости дрожать начинают, войти в уютное зимовьё, где в печурке уже уложены дрова и остаётся только чиркнуть спичкой да поджечь золотистую бересту.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ТАЙНА ЗИМОВЬЯ НАД ИЛИМОМ

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ТАЙНА ЗИМОВЬЯ НАД ИЛИМОМ

Перво'наперво охотник набил снегом котелки, поставил их на плиту, сварил варево собакам, а уж потом приготовил для себя. Поел. Заварив чай, блаженно откинулся на нарах и погрузился в приятную истому покоя. Вдруг какое'то беспокойство охватило охотника. Появилось ощущение, что в зимовье есть кто'то посторонний, будто чей'то взгляд тяжело давит на него. Парень ощущал его на себе буквально физически. Даже дышать стало тяжело. Хотел он вскочить, да не тут'то было. Словно кто'то держал его за плечи, ноги как бы связанные оказались. И тут из тёмного угла, из'за печки, появился неясный силуэт и стал приближаться к охотнику. Вот уже отчётливо видно, что это здоровенный мужик со злыми глазами, прячущимися глубоко за мохнатыми бровями. Мужик беззвучно шевелил толстыми, будто вывернутыми губами и протягивал к охотнику свои огромные ручищи. От его ужасной фигуры веяло нестерпимым жаром. Ещё секунда, и мощные горячие ладони неизвестного сдавили горло скованного ужасом напарника. Невероятным усилием тот вырвался из железной хватки страшного гостя, упал с нар, ползком добрался до дверей, головой открыл её, перевалился через порог и словно провалился в темноту. Очнулся он от щекочущего прикосновения к щеке чего'то шершавого и влажного. Открыл глаза. Рядом с ним, виляя хвостом и тревожно поскуливая, стояла его собака. Нестерпимо болела голова и саднило горло. Охотник сел, опершись о дверной косяк. Всё перед его глазами плыло в каком'то дурманящем хороводе. Он снова закрыл глаза и тут же вспомнил страшного гостя и весь ужас, пережитый в короткой недавней схватке.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ТАЙНА ЗИМОВЬЯ НАД ИЛИМОМ

Николай Ананьченко

Превозмогая слабость, охотник вскочил и отбежал от открытой двери зимовья, подозвал собаку. Та вела себя совершенно спокойно, да и в зимовье было тихо. – Эй! Кто там?! – крикнул промысловик. – Выходи! Тишина. Ни звука, ни движения в тёмном зимовье. Часа два ходил охотник вокруг избушки, прежде чем осмелился заглянуть в неё. В тусклом свете луны, пробивавшемся сквозь небольшие оконца, он увидел своё ружьё, висевшее на стене прямо напротив дверей. После короткого колебания кошкой метнулся он к ружью, сорвал его с гвоздя и резко повернулся к печурке. Никого… – Эй! – почему'то вполголоса позвал он. И опять полная тишина была ему ответом. Печка давно прогорела, зимовьё выстыло, и в нём стало зябко и неуютно. Чертыхнувшись не один раз, охотник собрал свои вещи, кликнул собак и отправился в базовое зимовьё. Добрёл он до него часа в три ночи. Разбуженный, но не совсем проснувшийся, Семён покачал головой и не поверил ни единому слову. Однако, видя искренний испуг товарища и явное недомогание, приписал все видения начинающейся болезни, а потому напичкал его аспирином, напоил крепким чаем с мёдом и запретил в этот день выходить из зимовья. Сам же, как обычно, быстро собрался и убежал белковать. К новому зимовью Семён подошёл в начинающихся сумерках. Вокруг лежали нетронутые сугробы, изредка поскрипывали высоченные сосны, и стояла чуткая таёжная тишина. Он постоял, прислушиваясь и разглядывая избушку, потом подозвал свою верную Дамку. Та, радостно повизгивая, подбежала, и Семён, взяв её за ошейник, вошёл в

Байки для Михалыча.

ТАЙНА ЗИМОВЬЯ НАД ИЛИМОМ

зимовьё. Дамка удивлённо взглянула на хозяина. Уже не первый год ходила она с Семёном в тайгу и твёрдо знала, что заходить в зимовьё ей строго запрещено. Охотник внимательно оглядел комнату, подмечая и не убранную со стола посуду с остатками ужина, и кружку, на дне которой остатки чая превратились в кружок коричневого льда, и смятое одеяло на нарах. Семён взглянул на Дамку. Та вела себя спокойно, хотя и чувствовалось, что ей не по себе в этом непривычном и таком тесном помещении. – Навыдумывают всякого… – буркнул Семён, решительно прошёл к столу, сбросил рюкзак на скамью и начал деловито хозяйничать. Вскоре весело потрескивала печка, освещая сквозь отверстия дверцы кусок дощатого пола, чуть позже запыхтел на плите чайник и забренчал крышкой котелок. По зимовью разлился аромат свежесваренного супа. Семён ещё раз внимательно огляделся и, усмехнувшись, улёгся, не раздеваясь, на нары, поглядывая то на Дамку, сыто дремавшую у порога, то на печь, светившуюся раскалённой плитой. Тёплая, приятная усталость окутала его, и он задремал. Семён не понял, что разбудило его, но ясно ощутил какое'то беспокойство. Тихонько скулила Дамка, царапая лапой дверь. Полумрак делал комнату малознакомой и тревожил. Собака заскулила громче и вдруг, уперевшись передними лапам, приоткрыла дверь и выскользнула наружу. Чуть скрипнув, та закрылась за ней. Было очень тихо. Угнетающе тихо. Семён, не поворачивая головы, одними глазами осмотрел комнату. Ничего необычного. Но отчего'то болезненно, словно от испуга, сжалось сердце. Руки, ноги налились непривычной тяжестью. Напрягая все силы, Семён

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ТАЙНА ЗИМОВЬЯ НАД ИЛИМОМ

Николай Ананьченко

медленно протянул руку к изголовью нар, где стояло ружьё. Ощутив гладкую холодную поверхность металла, он почувствовал некоторое успокоение. С трудом перевернувшись набок, охотник потянул ружьё к себе. Казалось, что оно весит не менее центнера. Наконец надёжное оружие оказалось рядом. – Теперь давай поиграем, – мрачно пробурчал Семён, положив палец на спусковой крючок. Но «играть» было не с кем. В комнате по'прежнему всё было спокойно. Тяжесть несколько отступила, и охотник медленно сел. Закружилась голова. Семён закрыл глаза, но, почувствовав, что может упасть, тут же открыл их. И тут он увидел…. Рядом с печкой, там, где блики огня пробивались сквозь отверстия чугунной дверцы, повис розовый шар. Внутри его что'то перемещалось, словно кто'то живой бился о стенки. Шар медленно перемещался в сторону Семёна и неожиданно принял очертания женской головы. Охотник отчётливо видел её глаза, брови, беспрестанно шевелящиеся губы. Столько злобы и ненависти вмещал в себя этот пристальный, немигающий взгляд, что Семёна охватил страх, близкий к парализующему ужасу. Словно овеваемые лёгким ветерком, змееподобные локоны волос колыхались, развеваясь рыжей короной. Они удлинялись на глазах и тянулись к Семёну. Вот уже некоторые пряди огненных волос коснулись его лица, повеяло нестерпимым жаром, и появился тошнотворный запах, исходящий от них. Удушье навалилось на охотника. Ухватившись одной рукой за край нар, он другой направил стволы ружья в сторону страшного виденья и спустил сразу оба курка. Грохот выстрелов оглушил его, а сильный толчок

Байки для Михалыча.

ТАЙНА ЗИМОВЬЯ НАД ИЛИМОМ

приклада опрокинул на пол. Семён успел заметить, что оба заряда попали в дверь, вырвав из неё полдоски. Холодная струйка воды потекла у Семёна по шее и попала между лопаток. Память не удержала, как он смог выбраться сюда, к боковой стенке зимовья. С крыши падали редкие холодные капли, очевидно, от подтаявшего вокруг печной трубы снега. Превозмогая головную боль и страшную слабость во всём теле, Семён сел. В высоком небе безмятежно, словно новогодние гирлянды, мерцали звёзды. Чуть слышно гудел ветер, запутавшийся в густой сетке кедровых ветвей. Недалеко от него что'то обнюхивала Дамка, изредка поглядывая в его сторону. Семён растёр лицо колючим снегом, помотал головой и с радостью заметил, что головокружение отступает и мысли проясняются. Он встал и нетвёрдой походкой подошёл к маленькому окошечку зимовья. Прильнув лицом к стеклу, Семён с трудом разглядел силуэты печки, стола, нар. В зимовье было темно и тихо. Охотник обошёл избушку, подозвал собаку, взял её за ошейник и подошёл к развороченной двери. Постояв на пороге, крикнул: – Эй! Есть кто здесь?! Ответа он и не ждал. Послушав ещё минуту звенящую тишину, Семён разразился длиной тирадой, в которой припомнил всех домовых, леших, ведьм, и выразил своё вовсе не дружеское к ним отношение. Звук собственного голоса успокоил, и охотник вошёл в помещение, оставив на всякий случай дверь открытой. В зимовье уже было прохладно и ничего не напоминало о пережитом ужасе. Разве что валявшееся

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ТАЙНА ЗИМОВЬЯ НАД ИЛИМОМ

Николай Ананьченко

на полу ружьё выдавало поспешное бегство хозяина. Ещё раз помянув всю известную ему нечистую силу недобрым словом, Семён стал быстро собираться. Ночь он провёл в сотне метров от зимовья возле жаркого костра. В этот сезон Семён с напарником рано вышли из тайги. Пережитый кошмар не прошёл даром. Вначале заболел напарник, и Семён целыми днями крутился возле него, пичкал лекарствами, парил, растирал… Ночами он и сам спал плохо: вскрикивал, часто вскакивал, просыпался утром в холодном поту, разбитый и не отдохнувший. Семён осунулся, стал ещё более молчаливым. Наконец, махнув рукой на охоту, они собрались и рано утром отправились в посёлок. Над рассказом Семёна все только смеялись, больше интересуясь, не хватили ли они с напарником лишнего «согревающего» лекарства. Не смеялся лишь дед Ишутин – старый промысловик, который уже перестал ходить на промысел из'за преклонных лет и слабости в ногах. Долго он выспрашивал у Семёна подробности, а потом сказал: – Однако, паря, поглядеть надо. Вроде как есть одна мыслишка про того, кто у тебя в зимовьюшке поселился. Летом, когда Илим вернулся в свои берега и тайга благоухала головокружительными ароматами трав, ягод и хвойного настоя, Семён с дедом Ишутиным отправились к зимовью. Само зимовьё дед осматривать не стал, а сразу же подошёл к печке, зажёг лучину и внимательно осмотрел её изнутри. Удовлетворённо хмыкнув, он заявил:

Байки для Михалыча.

ТАЙНА ЗИМОВЬЯ НАД ИЛИМОМ

– Ты, паря, однако, в рубашке родился. Вполне бы мог и навовсе здеся остаться. Иди'ка харюзков натаскай к ужину, а я здесь поколдую, – старый промысловик ткнул пальцем в боковую стенку печки. Семён вернулся часа через три с десятком крупных радужных харюзов и двумя увесистыми ленками. Дед сидел около весело потрескивавшей сосновыми дровами печки. Семён сразу начал разделывать рыбу, ничего не спрашивая у старика. Коль захочет, так и сам расскажет. Ишутин покивал головой, достал из мятой, замусоленной пачки папиросу, не торопясь, раскурил её и наконец сказал: – Вот, паря, здесь твоё чудо и хоронилось. – И он показал на стенку печи, на которой красовался участок, свежезатёртый глиной. Несколько раз глубоко затянувшись, дед привалился спиной к уже тёплой печке и стал рассказывать, словно вспоминал далёкие времена, в которых столько чудесного встречалось и о которых сохранилось так много таёжных легенд и преданий. Это, слышь'ка, паря, дюже давно было. Тайга ещё совсем дикая была. По берегам Илима часто деревни да сёла стояли. Небольшие деревеньки были, да справные. Тайга и кормила всех, и одевала. Каждому хватало и мяса, и рыбы, и мехов… Основательно жили. Время текло не торопясь, солидно. Такими же и люди были. Не суетились, лишних слов не болтали, трудились много, но и жили в достатке. И вот, паря, жила в одном селе девка. Ох и красивая была! Это ж ни словами, ни песнями не передашь – вот до чего красива. Белолица, румяна, стройная, что твоя

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ТАЙНА ЗИМОВЬЯ НАД ИЛИМОМ

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ТАЙНА ЗИМОВЬЯ НАД ИЛИМОМ

сосёночка'одиночка. Но и гордая была. Я тебе, паря, даже больше скажу: злая девка была. Только о себе и думала, только одну себя любила. Сколько парней по ней сохло! Сколько добрых молодцев, отчаявшись добиться от неё хоть чуточку внимания, уходили в тайгу и не возвращались более. А ей хоть бы хны. Только вот однажды, когда самовлюблённая красавица зло посмеялась над парнем Васяткой – единственной надеждой и опорой старой матери, а тот, не помня себя, бросился по неверному весеннему льду Илима на тот берег к своей заимке и, провалившись, сгинул, несчастная женщина сквозь жгучие материнские слёзы прокляла холодную насмешницу: – Не будет успокоения твоей душе и твоему телу, покуда будут матери лить слёзы над могилами своих сыновей, сгоревших от коварной любви. И будешь ты даже в радости лить слёзы, которые и камень ядовитым сделают, упав на него. Проклинать тебя, ведьму, станут все, кто встретит тебя, в след твой ступит, кто слёзы твои из отравленного камня вытопит… Замолчал дед Ишутин, посопел погасшей папироской и добавил, указывая на брошенные камни, что из печи достал: – Этот камень, будь он неладен, старики «ведьминым» прозвали. Как накалится, так из него пузыри лезут. Шипит камень, будто злится на кого. А кто надышится от камня этого, так тут же дуреть начинает. Хорошо если, вот как ты, выскочит на воздух. Надышались вы ведьминым духом, потому'то и чудилась нечисть всякая.

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

ТАЙНА ЗИМОВЬЯ НАД ИЛИМОМ

Николай Ананьченко

Гаврила Владимирович замолчал и тоненьким прутиком пошевелил угли догорающего костра, отчего маленький столбик искр поднялся над ним и быстро рассеялся в темноте уже наступившей ночи.

Байки для Михалыча.

СОДЕРЖАНИЕ

СОДЕРЖАНИЕ Охламон 5 Охламонова смекалка 9 Про зайцев 13 Сказка про репку по'охотничьи 17 Для кого закон писан? 21 Долой традиции 25 Кто придумал пшеницу? 29 Удачливость 33 Гнус 37 Первая рыбка 41 Щука обвенчала 45 Своя территория 49 Рыбалка как военная дипломатия 53 Эффект неожиданности 57 Стержень несгибаемый 61 Моя тайга 69 Эпилог 75 Тайна зимовья под Илимом Рассказ 77

Николай Ананьченко

Байки для Михалыча.

СОДЕРЖАНИЕ

Николай Ананьченко БАЙКИ ДЛЯ МИХАЛЫЧА (Монологи старого егеря)

Верстка выполнена в ООО «Печатный Двор» Тираж 500 экз. Заказ №500. 2013 г.

Николай Ананьченко БАЙКИ ДЛЯ МИХАЛЫЧА (Монологи старого егеря)

Верстка выполнена в ООО «Печатный Двор» Тираж 500 экз. Заказ №500. 2013 г.