Очень хорошо, что родители решили меня родить, без их непосредственного участия. я вряд ли появилась бы на этот свет. Очень хорошо, что в школе дети учат буквы, без них я вряд ли смогла бы писать этот, к примеру, текст. Очень хорошо, что мой мир полнится талантливыми, внимательными к моему слову людьми, без которых я бы давно стала безработным, к примеру, инженером. Очень хорошо, что один из них, а, точнее, Слава Родионов, решил сделать мне книжку, без него я бы никогда не собралась. Получается, что я люблю сложно-подчиненные предложения, и что все – очень хорошо. А будет еще лучше. Марина Кацуба.
Самолет раздувается будто сливки на сладкий торт. У пилота улыбка Делона – красив как черт. Для пилота работа – любимый спорт. Самолет гудит. Самолет покидает аэропорт. Самолет пляшет в небе цыганкою от бедра. У пилота (по памяти) было восемь душевных травм. Он не верит ни книгам, ни докторам. Самолет полетел за ответами в дальний край. Самолет полетел за ответами в дальний храм. Самолет металлический: самолету не ведам страх. У пилота когда-то был маленький дом в горах. Дом сгорел. Попытки любить потерпели крах. Самолет придается небесному торжеству. И пилота мучает легкость и дежавю… И разбиться б, но он не успел завести вдову. Самолет гудит. Самолет приземляется на траву.
НЕ МЫ Не нам, а всяким прочим бездарям, накупившим в запас вина, целовать свой талант в Winamp, цементировать бездну и тебя, свинопас, выпивать как пивас, до дна. Не я, а другие, менее сложные в чертеже (только прямые линии), свой яд в популярное обратят. С каждой глупостью хорошей: одноразовые богини, будто не было и в помине огня. Не ты, а какой-то более дерзкий шрифт, вне уродской склонности к самоедству, в пустынь твоих строчек воткнет костыль. И, окажется, белые тапочки подошли тебе, человек без детства, без святынь. Не мы, а всякие, проще мозгом, толще дном, кумы, не коснутся Камю и чумы, не спекутся подростком, не залают на звезды из собственных лет тюрьмы.
Тихой поступью к пристани б, к морю вниз, Чтобы зимы – мимо, чтоб нервы – в стяг. Я устала прятать свой мазохизм В голубых снегах и в утренних новостях, На цветах в локтях. Меня так хотят Чьи-то мальчики. Эпикриз Моей нервной болезни уже готов (Доктор знал, что идет на риск), Он подшит в медицинскую карту – том, Где написано, что меня ждет потом, И какой бедой станешь ты средь льдов Петербурга, не выполнив мой каприз.
Спать с тобой – пенопласт крошить. Лучше совесть посторожу. В уголке меня положи: Головой к окну: не Фэн-шуй. Вот еще о чем попрошу: Либо ты меня задуши, Либо я тебя задушу.
И когда меня вновь потаращит к тебе стихом, Будто током, который не отключили, Город лопнет, как зрелый чирей, А мы одни посидим в квартире… Я хотела сказать: посидим вдвоем.
Я сгребаю пустоты лопатой в столб. Это даже не снег, это белый дым. Ты такой неприкаянный и простой – Загляделся в чужие рты. Я заведую буквой, звенит язык Как в преддверие августа саранча. Ты мне, мальчик, к несчастью, не брат, не сын И не… Лучше уж помолчать.
СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ Как уложиться в три слова, без этих моих расползаний, Чтобы поверил, чтоб все остальное – до лампы? Вот и молчу, как собака, тебя пожираю глазами. Вот и молчу, поджимаю передние лапы. Как не слететь с предначертанных мне траекторий? (Прячусь, дышу, раскисаю, читаю Хохлову: страшно знакомая гарь с трезвым привкусом горя.) Вот и молчу, как собака – ни лая, ни слова. Это закончится? Скоро ли? Больно ли, с корнем Мне вырывать твои волосы из многостиший? Или теперь я навеки как пёс беспризорный, Пёс безобразный, ни ласков, ни сыт и ни стрижен? Это закончится? В следующем веке? В июне? Завтра? Сегодня? Ответь мне, скажи мне, на милость. (Только собаки в такие пускаются слюни, даже когда ничего-ничего не случилось.) Как уложится в тебя, в мокрый снег, в твердость буквы, Чтоб не скулить, чтоб как взрослая – зрелость поступков? Вот и молчу, как собака. Хочу тебя стукнуть, Чтоб ты в ответ меня тоже как следует стукнул.
ПО БРОДСКОМУ Прощай, мой любимый, забудь о том, Что судорогой сцепится каждый нерв, Как только покинешь ты этот дом, Спешащей походкой, не глядя вверх, Что вечер окажется – горький чай, Горчее, чем слезы. А шум в окно С соседских дворов прилетит венчать Меня с бездетной, сырой весной. И я, утопая в густом поту, Уставившись в неба тугую синь, Пойду и пропадом пропаду. Прощай, мой любимый. Прости. Аминь.
МОЯ СТРЕЛА Этот снег закончится. Он же (снег) Устает от собственной белизны. Вот бы ты умел меня прятать в сны, Прочь от истинок наносных, Прочь от зол, что во мне извне. Этот снег закончится, где июнь, Где и я закончусь как твой пролог. Вот бы ты меня поберег От чужих дружб – любовей, путей – дорог, И от собственных жидких нюнь. Этот снег закончится. Вот бы ты Повзрослел, отчаялся в зеркалах Видеть хрупкость свою и страх. Вот бы в сердце попала моя стрела, Мое слово, звеня, не успев остыть.
А) Прошлое вычеркни, Меня – сызнова, слепи из глины, С чистого листа. И пусть я буду прекрасно-вычурной, Как хвост павлина, Как звезда. Б) А когда я снова останусь брошенной, Потому, что тебя как других замучила, Небо будет шептать всю ночь: «Ты хорошая», А под утро признается мне: «Ты лучшая».
РЫБА-ЛУНА Будто бы рыбий нерест, И каждый нерв – колокольчиком. Что-то внутри клокочет. Только не смотрим вверх, Только не смотрим через плечи. Когда закончится – Ты, досчитав до ста, Жабры разжав, Двинешься семенить. Семя твое не смыть. Семя твое – дирижабль. Семя – аэростат, Плавно по волнам воздуха… Оставь, Я уж тобой полна: Страшно вздыхать, Рыба моя, луна.
ГАВНОЛИРИКА Где-то снизу соседи друг друга ругают. Плачет ласково в кухне радио. Я ловлю (love you) края руками и ногами: Сумасшествие крайней стадии, Сумасшествие третьей степени. В мутной нежности тону, в сладком приступе. В море синее, в белое небо ли Корабли уплывают с пристани.
Выдохнуть и включить рыб, Глядя друг другу в рты. Если произойдет взрыв – Чур, виноват ты. Строчка поехала за поля. Если произойдет сбой, В мир останется один взгляд – Твой.
САШЕ Лучше просто: ты вдруг – апостол, Мне богами на землю послана, В смогу города тонкий луч. Если б звездно, если бы цвел мой остров, Если б с сердца сошли коросты: Отдала бы тебе – под ключ. Если б ы стаю, и нападая, Поменяться с тобой цветами: Двухсторонний хамелеон. Лучше с края: приду простая, Хочешь, завтра приду святая, В твой стремительный, жаркий сон? Если б сплавить по рекам зависть, Если б падали лепестками Мои рифмы на гладь реки… Тебе нечего мне оставить. Трезвой скупостью обрастая, Пощади меня. Сбереги.
Я А я – как яд: И своих смолю, и чужим своя. Ох, я. Ах, я…
КУПИДОНИТЬ И ЛУДИТЬ Взять бы, накрутить как следует бигуди И перчатки кружевные надеть на ладони. И всю ночь купидонить и лудить. И всю ночь лудить и купидонить. Утонуть в толпе напившихся афродит, Копошиться в ширинках случайных брюк. Все вокруг шевелится и гудит. И гудит, и шевелится все вокруг… А под утро, с медалью: «В говно» на груди, С растрепавшейся сознания бахромой, Не идти домой. Никого не будить. Никого не будить. Не идти домой.
КАК ТГК Кто-то – торк, где-то уместен торг. В день Рождения дарят торт. Как откинешься, труп твой отправят в морг, Невзирая на цвет и сорт. Кто-то – друг, где-то торгуют с рук. Если вытерпишь, будешь как жесткий прут, Высекать о чем и зачем все врут. А не вытерпишь – станешь труп.
БРУКЛИН Всюду люди в кедах и капюшонах, И бутылок осколки разбросаны. Я и еще один умалишенный В очереди за папиросами…
VETERANOV STYLE Зырь на них: они такие лютые. Эти парни, эти парни всех лютей. Эти парни не похожи на людей И специально завернули на Пилютова. На Пилютова, на улицу, на летчика – Эти парни мутят там расклад. Зырь на них: все мускулы – скала, Отобьют в два счета печень – поченьки. Зырь на них: они такие жуткие. Эти парни, эти парни всех жутей. Эти парни не похожи на людей, Караулят где-нибудь на Жуково, Опоздавших к ужину жучат. Караулят в поздние часы Насекомых юго-западные псы, А поймают: жестко настучат.
Никому, друг мой, солнце не светит в голову просто так. Здесь так пасмурно, что я пытаюсь зажечь свой нимб. Может, мы виноваты всем городом перед Ним? От того и весна не торопится к нам сюда? Может, мы зря ходили на выборы, пели гимн? Может, нам всем не стоило жадничать, жить в кредит? От чего-то же Солнце бросило нам светить… Остается молиться – пытаться зажечь свой нимб. Да и нимб не согреет соседей, семью, кота. Нимб – у каждого свой, как голо, мечта и смерть; Только солнце способно всех, грешных нас, разом греть. А оно никому не светит в голову просто так.
Ударяешься скулой о кафельный, липкий пол, Не припомня, увы, ни одной из своих аллегорий? Пьянство, девочка, – это такой вид горя, От которого вряд ли спасет тебя сей укол. Заливаешься пеной, слепая в своей толпе Безнадежно талантливых, хрупко-влюбленных фриков? Слышишь первое эхо хриплых вороньих криков? Поднимайся, голубушка. Вся эта боль – тебе.
DEAD GIRL Мертвая, мертвая девочка – полный рот Комьями, комьями мягкой, сырой земли. Мертвая, мертвая девочка, ты не злись. Всех, кого ты любила, поела гниль. Всех, кого ты любила, покрыла слизь. Каждый, кого ты любила, врет.
Стихи Марина Кацуба Иллюстрации Вячеслав Родионов